Малыш сообразил, что лучшего случая не представится. Он выскользнул из калитки и по узкой тропинке двинулся к озеру. Пока кто-то мог его увидеть с хутора, он шел не торопясь, как бы прогуливаясь. Но потом побежал – очень боялся, что окликнет мать или кто-то из домашних.
Он не понимал, почему его не пускают на озеро. Он же только хочет уговорить Ярро вернуться, а ему запрещают.
Малыш дошел до берега и позвал:
– Ярро! Ярро!
Подождал, потом еще покричал, но Ярро не показывался. Вокруг летало много похожих птиц, но ни одна не обращала на него никакого внимания. Ярро среди них не было. Ярро бы отозвался.
Конечно, разве он услышит? Надо попасть на середину озера, тогда другое дело.
У берега стояло много лодок, но все привязаны. Только одна древняя плоскодонка бесхозно покачивалась на воде – такая рассохшаяся и щелястая, что никто не решался ей воспользоваться. Но какое дело было Перу Уле до каких-то щелей? Он вскарабкался на борт и спрыгнул в лодку. Вода в ней стояла выше щиколотки. Конечно, поднять весла сил у него не хватило. Вместо этого он начал раскачивать посудину, и ему удалось то, что вряд ли удалось бы и взрослому, – лодка прошуршала в тростнике и выплыла на озеро. Медленно дрейфовала и набирала воду.
А малыш сидел на носу. Задрал голову в небо и звал Ярро.
И Ярро его увидел. Вернее, услышал, как кто-то выкрикивает имя, данное ему людьми, и тут же сообразил, что малыш выбрался на озеро, чтобы его найти. Ярро очень обрадовался. Оказывается, есть человек, который любит его бескорыстно. Он спикировал, как ястреб, и уселся на носу рядом с мальчонкой. Тот засмеялся от восторга и начал гладить Ярро по темно-зеленой головке. Оба были несказанно счастливы.
Первым заметил непорядок Ярро. Плоскодонка была уже наполовину заполнена водой – вот-вот утонет. Ярро попытался объяснить малышу, что надо срочно выбираться на сушу, он же не умеет ни плавать, ни тем более летать. Но Пер Ула ничего не понял.
Ярро взмыл в воздух. Срочно нужна помощь.
Через несколько мгновений селезень вернулся, а на спине у него сидел настоящий гном, куда меньше ростом, чем сам Пер Ула. Малыш поначалу решил, что это куколка, но куклы не умеют разговаривать и двигаться с таким проворством, как этот гномик. Неизвестный с трудом поднял лежащий на дне багор и начал подталкивать лодку к одному из илистых островков.
– Помогай! – крикнул он малышу.
Вдвоем им удалось подвести лодку к холмику.
– Вылезай быстрее! – крикнул гном.
И не успел Пер Ула поставить ногу на топкую землю, лодка пошла ко дну.
Малышу стало очень страшно – что скажут папа с мамой, когда узнают? Он уже собрался заплакать, но его внимание отвлекло невероятное зрелище. На его островок, откуда ни возьмись, приземлилась целая стая больших серых птиц. Гномик взял малыша за руку, подвел к птицам и познакомил – рассказал, как кого зовут и откуда они родом. Мало того, он еще и переводил Перу Уле все, что говорили эти огромные, статные птицы.
Это было так весело и интересно, что Пер Ула даже заплакать забыл.
Тем временем на хуторе обнаружили, что Пер Ула исчез. Его искали повсюду, обыскали каждый сарай, каждый чулан, даже в колодец заглянули – малыша нигде не было. Пошли искать по берегу, заглянули на все соседские хутора. Никто ничего не видел.
Цезарь прекрасно понимал, что хозяева ищут ребенка, но даже ухом не шевельнул, чтобы навести их на правильный след. Он лежал на крыльце и наблюдал за суетой, как будто вся это история его совершенно не касалась.
В середине дня кто-то увидел детские следы на песке у берега, рядом с лодочной стоянкой. И тут же выяснилось, что не хватает старой дырявой лодки, развалины, которую давно надо было сжечь.
До всех начало доходить, что могло случиться.
Хозяин и работники столкнули чуть не все лодки и начали прочесывать озеро. Они до вечера рыскали по Токерну, но нигде не нашли и следа. Оставалась одна печальная возможность: лодка набрала воды и затонула, а с ней и малыш. И теперь он лежит на дне озера.
Вечером мать Пера Улы вышла на берег. Ни у кого уже не оставалось сомнений – малыш утонул. Но она не могла в это поверить. Заглядывала в непроходимые заросли тростника и камыша, плелась по полузатопленному берегу и не замечала, что у нее насквозь промокли и заледенели ноги. Сердце сжимало отчаяние, но она не плакала, а то и дело складывала рупором ладони и жалобно звала своего сына.
Ей показалось, что птицы – лебеди, утки, кроншнепы – следуют за ней и тоже жалуются и стонут, как и она. И у них, наверное, какое-то горе, подумала мать. Иначе с чего бы это они так убиваются?
Чушь какая. Это же всего-навсего птицы. Какие у них заботы?
Странно, обычно с заходом солнца птицы умолкают. Но не сегодня. Вся многотысячная армия самых разных птиц, поселившихся на Токерне, следовала за ней, чуть не задевая крыльями, и кричала так громко и тоскливо, что она остановилась. Она даже не могла различить, что это за птицы, – с такой скоростью проносились их сизые тени в вечереющем небе.
Воздух звенел тысячеголосой, надрывной птичьей жалобой.
И страх, переполнявший сердце, открыл ей глаза. Мы совсем не так далеки от другой живности на земле, как привыкли считать. Она вдруг поняла, каково приходится этим красивым, вольным птицам. Им надо постоянно заботиться о своем гнезде, о птенцах, о пропитании – точно так же, как и ей самой. Никакой разницы между нами нет.
И тут она вспомнила, что озеро собрались осушать. Каково же придется этим беднягам? Где они будут растить своих птенцов?
Женщина остановилась и задумалась. Конечно, хорошо превратить озеро в пашни и пастбища. Но не Токерн. Озер в стране больше чем достаточно, но таких, как Токерн, нет. Нет озер, которые были бы родным домом для десятков тысяч прекрасных, полных жизни существ.
Завтра должны принять решение. И может быть, как раз поэтому ее маленький сынишка пропал именно сегодня. Наверное, это знак Божий. Бог знал, что ее раненое сердце склонится к милосердию. И подал ей знак сразу, чтобы она по крайней мере попробовала предотвратить роковую ошибку.
Она почти бегом вернулась на хутор и начала, захлебываясь, убеждать мужа. Она говорила про озеро, про живущих на нем птиц.
– Я уверена, – сказала она, рыдая, – я уверена, что смерть Пера Улы – это Божье наказание.
К ее удивлению, муж склонялся к тому же.
У них и так хватало земли, но если осушить озеро, часть осушенного дна достанется его семье, надел увеличится почти вдвое. Поэтому он и был таким горячим сторонником проекта, едва ли не главным. Остальных беспокоили большие расходы, некоторые боялись, что вторая попытка закончится, как и первая, – озеро останется, а грязь разведут несусветную.
И отцу Пера Улы пришлось призвать всю свою способность убеждать, изобретать новые мыслимые и немыслимые доводы, чтобы уговорить партнеров на это предприятие.
Он хотел оставить сыну вдвое больше земли, чем сам получил от отца.
А теперь сомневался. Может, и в самом деле Божья кара – Токерн отнял у него сына, наследника, ради которого он и старался.
Жене не пришлось долго его уговаривать.
– Наверное, ты права… – сказала он. – Кто знает… Может, Бог и не хочет, чтобы мы портили его создание. Думаю, уговорю остальных. Оставим все как есть. Как создано Богом, так и оставим.
Пока он медленно и неуверенно произносил эти слова, Цезарь, лежавший, как всегда, у камина, поднял голову и навострил уши. И как только отец закончил, встал, подошел к хозяйке и потянул ее за юбку.
– Цезарь! Куда ты меня тащишь?
Она сделала попытку освободиться, но пес не отпускал.
– Ты что, знаешь, где Пер Ула?
Цезарь тявкнул и бросился к выходу. Она открыла дверь, и пес, не оглядываясь, помчался к озеру. Она теперь была почти уверена, что Цезарь и в самом деле знает, где ее сын.
Прибежали на берег и тут же услышали детский плач.
Пер Ула провел с Тумметотом и птицами самый веселый, самый лучший и самый незабываемый день в своей жизни. Но теперь он проголодался, замерз, и к тому же в темноте было очень страшно. Как же он обрадовался, когда к островку подплыла лодка, а в лодке сидел отец.
И само собой, Цезарь.
XX. Прорицательница
Пятница, 22 апреля
Тумметот так и заснул на илистом островке. Разбудил его плеск весел. Он открыл глаза и зажмурился от яркого света.
Даже не сообразил сначала, в чем дело: откуда ночью на озере такой свет? Но тут же разглядел, что в зарослях тростника стоит деревянная лодка, а на носу у нее на железном стержне укреплен смоляной факел. В свете оранжевого пламени видно было, как в мутнопрозрачной воде медленно, толчками, передвигаются и меняются местами темные тени рыб.
В лодке два старика. Один на веслах, другой стоит на носу и держит острогу – короткое копье с зазубриной на конце. Гребец явно из бедняков – маленький, высохший, с обветренным, морщинистым лицом, в тонком потертом плаще. Видно, что привык к любым капризам погоды и не замечает ни холода, ни жары. Другой побогаче – упитанный, чисто одетый. Крепкий, уверенный в себе фермер. – Не греби! – прошипел он.
Лодка остановилась совсем рядом с островком, где сидел мальчик. Фермер с размаху ткнул острогой и тут же достал длинного угря.
– Вот так, – сказал он довольно, – за такого не стыдно. Думаю, хватит на сегодня. Полна лодка рыбы.
Но старик на веслах не пошевелился.
– До чего ж красиво ночью на озере, – сказал он.
И вправду красиво. Ветер стих, маслянистая вода похожа на черное зеркало, если не считать еле заметной волны за медленно скользящей лодкой. Небо усеяно серебряными гвоздиками звезд. Берега скрыты тростником, а на западе черной треугольной заплатой на звездном небе угадывается гора Омберг и кажется огромной – куда больше, чем днем.
Тот, что стоял на носу, повернул голову, и глаза его блеснули в колеблющемся свете факела.
– Это верно, – сказал он. – Красиво в Эстерйотланде. Но лучше всего у нас другое.