– Что ж лучше всего-то? – спросил гребец.
– Ну, Эстерйотланд всегда славился. Все говорили: Эстерйотланд – это да.
– Что правда, то правда.
– А самое главное, он таким и останется. Все будут говорить о наших краях с восторгом и уважением.
– Ну, этого-то никто не знает. – Гребец взялся было за весла, но тут же опустил их в воду.
Фермер на носу выпрямился и оперся на острогу:
– Может, и знает… В нашей семье из рода в род передают старинную историю. От отца к сыну, от отца к сыну – и так уж не знаю, сколько лет. Уж мы-то знаем, что ждет наш Эстерйотланд в будущем.
– Расскажи.
– Вообще-то не болтаем кому попало. Но тебе как старому другу, так и быть, расскажу.
Он довольно долго молчал. Потом начал свой рассказ:
– Давным-давно в Ульвасе жила женщина, которая умела предсказывать будущее. – Он начал так гладко и уверенно, что сразу стало ясно: рассказ этот он повторял не раз и знает чуть не наизусть. – Она говорила людям, как, когда и что с ними случится. И никогда не ошибалась. Слава о ней неслась по всей земле. Люди приезжали и приезжали. Всем хотелось узнать, что их ждет.
Однажды сидела она за прялкой. Гадалка не гадалка – все женщины в те времена пряли. Пришел бедный крестьянин и уселся на лавку.
Посидел немного и спрашивает:
«Интересно, о чем это ты думаешь, госпожа?»
«Я думаю о высоком и святом», – ответила гадалка.
«Ну, тогда ты не станешь слушать, что меня тревожит».
«А я и так знаю, что тебя тревожит. Подумаешь, загадка. Тебя тревожит, какой урожай будет в этом году. Но мне, мой милый, задают совсем другие вопросы. Короли интересуются, кому перейдет их корона, папа Римский спрашивает, кому передать ключи от рая».
«Да, это уж вопросы так вопросы… Нелегко, должно быть, отвечать на такое, да еще и голову при этом уберечь. Но мне говорили, вроде бы никто еще не жаловался на твои предсказания. Недовольных нет».
Услышав эти слова, гадалка передвинулась к крестьянину поближе:
«Ага, вот что ты слышал… тогда, пожалуй, спрашивай, что хотел. А потом посмотрим, доволен ты будешь или нет».
Крестьянин не стал тянуть. Он, оказывается, пришел узнать, какое будущее ждет Эстерйотланд. Нет ничего дороже, сказал он, чем родной край, и если он услышит ответ, то будет счастлив до конца своих дней.
«Если тебе только это и важно, – сказала гадалка, – думаю, ты останешься доволен ответом. Могу тебя успокоить: Эстерйотланд был и будет самой лучшей, самой уважаемой провинцией в стране».
«Можно только радоваться такому ответу, госпожа гадалка, – сказал крестьянин, – только я не понимаю, как это возможно».
«А почему же нет? Разве ты не знаешь, что ни одна другая провинция не может похвастаться такими монастырями, как Альвастра и Врета?[16] А кафедральный собор в Линчёпинге?»
«Это правда, – кивнул крестьянин. – Но, знаешь, я уже не молод, и жизнь меня научила, что все меняется. Пройдет время, и никто и не вспомнит ни про монастыри, ни про собор».
«И это правда, – подтвердила гадалка, – но я посоветовала построить еще и монастырь в Вадстене, и нет на севере более знаменитого монастыря. Туда потоком идут паломники – и стар, и млад, и богач, и бедняк, и все не нахвалятся на Эстерйотланд. Нигде, говорят, нет такого святого места».
«Это тоже меня радует, – сказал крестьянин. – Но ведь все на земле проходит. И что же будет с Эстерйотландом, если и Вадстену люди забудут?»
«Нелегко тебе угодить, – улыбнулась гадалка. – Но я ведь потому и знаменита, что могу заглядывать на много лет вперед. Еще до того, как монастырь в Вадстене зачахнет, будет построен замок, роскошнее которого нигде и никогда не было. Короли и князья будут гостить в этом замке, и все будут завидовать, что в Эстерйотланде есть такая жемчужина».
«И это приятно слышать. Но я, госпожа, человек старый, и знаю, что все на земле бренно. Замок, конечно, замечательный, но и он придет в запустение. И на что же тогда смотреть в нашем Эстерйотланде?»
«Оказывается, не такой уж простой вопрос ты задал, но я тебе отвечу, – сказала гадалка, закрыла глаза и вытянула перед собой руки. – Вижу, вижу… много-много лет спустя закипит жизнь в лесах вокруг Финспонги. Вижу… растут, как грибы, хижины, одна за другой строятся кузницы, люди добывают железную руду. И конечно, железо тоже добавит славы Эстерйотланду».
Крестьянин не стал отрицать, что и эта новость его радует. Помолчал немного и опять за свое:
«А если и руда кончится, чем тогда сможет похвалиться Эстерйотланд?»
«Тебе не просто нелегко, тебе, прямо скажем, очень трудно угодить. Но раз уж мы так далеко заглядываем, скажу… Вижу, вижу, как на берегах растут роскошные усадьбы, построенные воинами-победителями. Разве это не слава провинции?»
«Слава-то слава, но придет время, и усадьбы запустеют, разрушатся и будут забыты».
«Не пугайся. Слышу, слышу… слышу, как журчат целебные источники в лугах вокруг Веттерна. Думаю, источники эти станут знаменитыми, и люди будут съезжаться сюда со всего мира».
«Такого я даже и подумать не мог, – удивился крестьянин. – Надо же, со всего мира… а вдруг где-нибудь найдут источники еще целебнее?»
«И об этом не беспокойся. Перед моим внутренним взором тысячи людей с лопатами от Муталы до Мема. Они роют канал поперек страны, и опять Эстерйотланд у всех на устах».
Крестьянин промолчал. Но заметно было, что прорицательница его не убедила.
«Вижу, как на порогах в Мутала-реке крутятся колеса мельниц, – нетерпеливо сказала прорицательница из Ульвасы, и на щеках ее появились красные пятна. – Слышу грохот молотков в Мутале и жужжание ткацких станков в Норрчёпинге».
«Как хорошо-то будет, – удивился старый крестьянин, но тут же задумался. – Но ведь и это все исчезнет со временем…»
«Тогда я тебе скажу, что не исчезнет в Эстерйотланде! – У гадалки кончилось терпение. – Не исчезнут настырные и упрямые мужики вроде тебя. Они будут здесь болтаться до конца света и приставать к занятым людям!»
И не успела гадалка сказать эти слова, как старик вскочил и просиял, как ясный месяц. Он несколько раз поклонился, заверил гадалку, что теперь-то он наконец получил желанный ответ.
«Похоже, я понимаю, что ты имел в виду», – медленно сказала прорицательница из Ульвасы и не смогла удержать улыбку.
«Именно это я и имел в виду, моя госпожа. Именно этот ответ я и хотел услышать. Все, что возводят монахи, и повелители, и воины, и купцы, все их роскошные и богатые строения, их фабрики и заводы, их монастыри и дворцы – все исчезнет со временем. Но ты сказала, что крестьяне будут в Эстерйотланде вечно. Бедные, трудолюбивые, выносливые крестьяне. А это означает, что Эстерйотланду всегда будет чем похвалиться. Именно они, эти крестьяне, то есть мы, мы! Мы, вечно согнутые над своими плугами, всю жизнь проводящие в работе, – именно мы и составляем истинную славу нашего края!»
XXI. Домотканое сукно
Суббота, 23 апреля
Гуси летели высоко над Эстерйотландской степью, а мальчик сидел на спине у своего друга и считал белые церковки, тут и там выглядывающие из небольших лиственных рощ.
Досчитал до пятидесяти и сбился.
Почти на всех хуторах большие, чаще двухэтажные, белые дома. Слишком уж шикарные для простых крестьян. Ни одного хутора, такого, к каким он привык в Сконе.
– В этом краю, наверное, просто-напросто нет крестьян, – пробормотал он себе под нос, но гуси услышали: у гусей очень хороший слух.
– В Эстерйотланде крестьяне живут, как господа! – закричали они наперебой. – Крестьяне, как господа!
В степи не было видно ни льда, ни снега.
– Что это за раки ползут по полю? – спросил мальчуган.
– Плуги и волы! – отвечали гуси. – Плуги и волы!
Волы тащились по полю так медленно, что кто-то из гусей не удержался от насмешки:
– Глядишь, к концу года доберетесь!
Один из волов поднял к небу тупоносую голову и проревел:
– Мы за час приносим больше пользы, чем вы за всю вашу гусиную жизнь!
Кое-где в плуги были запряжены лошади. Эти двигались куда быстрее, но гуси решили подразнить и лошадей:
– И не зазорно вам делать воловью работу? Не зазорно? Воловью работу? – загалдели они.
– А вам не зазорно бездельничать? – проржала самая крепкая лошадь и сплюнула, как верблюд.
Пока волы и лошади трудились на поле, во дворе появился только что остриженный и оттого чересчур подвижный баран. Отпихнул играющих детей, загнал цепного пса в конуру и прогуливался так, словно он и был главным во всем хозяйстве.
– Баран, а баран, куда ты дел свою шерсть? – закричали гуси.
– Отправил в Норрчёпинг, на фабрику «Драге»[17].
– Баран, а баран, а куда ты дел свои рога?
Вот этот вопрос не следовало задавать. У этого барана никогда рогов и не было, и он по этому поводу очень переживал. Худшего оскорбления гуси придумать не могли – попали в самую больную точку.
Баран погнался за ними, яростно блея и бодая воздух.
По дороге шел свинопас. Он гнал перед собой небольшое стадо сконских поросят на продажу. Им было всего-то несколько недель от роду. Поросята держались все вместе – наверное, побаивались потеряться.
– Хрю-хрю, – жаловались они. – Разве можно так рано забирать детей у родителей? Это бесчеловечно! Что с нами теперь будет?
– Ничего плохого не будет, не бойтесь! – закричали гуси.
Гуси – народ добрый, и у них хватило совести не насмехаться над такими малышами.
Настроение в стае было лучезарным. Лететь над степью очень приятно, и они никуда не торопились. Перелетали от хутора к хутору, подтрунивали над домашней живностью.
Мальчугана не особенно развлекали эти шутки. Он сидел на спине у Белого и поглядывал по сторонам. И вдруг вспомнил когда-то слышанную сказку… не совсем вспомнил, а так, припомнил, пересказать бы не сумел. Там шла речь о какой-то юбке, которая наполовину была сшита из золототканого бархата, а наполовину – из серого, грубого домотканого сукна. Но женщина, которой досталась эта странная юбка, украсила невзрачную сермягу таким количеством жемчуга и драгоценных камней, что суконная половина затмевала бархатную.