Он вспомнил эту юбку, глядя на эстерйотландскую степь, зажатую между двумя заросшими лесом грядами холмов, с юга и с севера. Лесистые холмы тонули в мерцающей, позолоченной утренним солнцем дымке. Это было очень красиво. А вот степь отсюда, с высоты, вовсе не была красивой. Как и на той юбке – грубое домотканое сукно.
Но людям в степи было хорошо. Степь плодородна и щедра, и они постарались украсить ее, как могли. Все, что он видел: города и усадьбы, церкви и фабрики, замки и железнодорожные станции, – все это выглядело как большие и маленькие украшения. Желтые проселки, сверкающие под солнцем рельсы, голубые каналы словно вышиты шелком. Линчёпинг сгрудился вокруг своего знаменитого собора, как горсть жемчужин вокруг огромного бриллианта, а хутора похожи на заколки и пуговицы. Никакого порядка в этих украшениях он не усмотрел. Разбросаны как попало. Но красиво – глаз не оторвать.
Гуси оставили позади гору Омберг с ее знаменитыми развалинами монастыря Альвастра и летели теперь на восток вдоль канала Йота. И канал тоже готовится к лету – тут и там сновали рабочие, укрепляли откосы, смолили деревянные затворы шлюзов.
Да, всюду идет работа. И не только на хуторах, но и в городах. Дома окружены лесами, на лесах прилепились маляры и красят фасады. Служанки моют окна. В гавани наводят последний блеск на пароходы и парусники – стыдно начинать навигацию, если твое судно не сверкает начищенной медью и белоснежными парусами.
У Норрчёпинга гуси взяли курс на Кольморден. Теперь они летели вдоль дороги, петляющей между скал. И вдруг мальчик вскрикнул.
Нечего было сидеть на гусиной спине и болтать ногами, будто сидишь на заборе.
– Белый, Белый, я потерял башмак!
Белый, ни слова не говоря, развернулся и круто взял к земле. Но не тут-то было. Мальчик увидел двоих детей на дороге. Они уже подняли его башмачок.
– Поздно, Белый! Башмака не вернешь. Лети дальше.
А на дороге стояли гусиная пастушка Оса и ее брат, малыш Мате.
Оса молчала и вертела в руках находку.
– Помнишь, Мате? – задумчиво сказала она. – Кто-то нам рассказывал, что видел гномика, одетого как работник на хуторе: в кожаных штанишках и деревянных башмачках… И девочка в Виттшёв-ле его видела, он улетел на гусе. А мы с тобой, Мате, когда вернулись в нашу хижину… помнишь? Вскочил на гуся и был таков. Может, это он самый и есть? Летел на гусе и потерял башмак?
– Наверняка он, – согласился малыш Мате.
Оса рассмотрела находку очень внимательно – не каждый день гномы теряют башмаки.
– Погоди-ка, Мате, – прошептала она. – Здесь что-то написано.
– Да… только буквы очень мелкие.
– Сейчас, сейчас… – Оса поднесла башмачок к глазам. – Здесь написано… здесь написано вот что: «Нильс Хольгерссон из 3. Вемменхёга».
– Ничего страннее в жизни не видал, – заключил малыш Мате.
XXII. Сказание о Карре и Грофелле
Кольморден
К северу от Бравикена, где проходит граница между Эстерйотландом и Сёрмландом, возвышается гора. Или даже не гора. Скорее горная гряда. Несколько десятков километров длиной и около десяти километров шириной. Если бы и высота соответствовала длине и ширине, это была бы одна из самых знаменитых горных цепей во всем мире. Но высота, к сожалению, не соответствует.
Иногда приходится видеть дома, задуманные изначально чуть ли не как дворцы, но так и не достроенные. Подходишь и видишь толстенный фундамент, глубокие сводчатые погреба. Но нет стен, нет потолка. Строение поднялось на полметра от земли и замерло в ожидании.
Такое сравнение невольно приходит в голову, когда смотришь на эту пограничную горную гряду. Она выглядит скорее как проект горной гряды: вот, начали строить, сделали фундамент и разошлись по своим делам. Фундамент поднимается от земли крутыми, но невысокими обрывами, вокруг набросаны скалы. По замыслу они должны служить опорой огромным горным массивам, утесам и пещерам. Все выглядит величественно, дико, но… не удалась гора ростом. Задумано хорошо, но силенок не хватило. Десятник устал и ушел домой обедать. А может, и не устал, а осознал, что такую стройку ему не поднять.
Но природа позаботилась украсить недостроенную гору огромными деревьями. Все долины и ущелья заросли дубами и липами, береза и ольха выбрали место поближе к берегу, на скалах зацепились корнями сосны, а ели растут везде, где есть хотя бы клочок земли. Все эти деревья вместе и составляют лес под названием Кольморден, и лес этот с давних времен наводил такой страх, что люди, приближаясь к нему, молились Богу и готовились покончить счеты с жизнью.
Кольморден существует очень давно. Так давно, что теперь уже не скажешь, как все началось и почему так получилось. Конечно, лесу поначалу пришлось очень трудно. Голые скалы, почти нет земли, воды мало – тощие речушки, почти родники, да и тех по пальцам пересчитать. Но так и с людьми бывает – тот, кто с детства привык трудиться, выходит во взрослую жизнь крепким и закаленным. Так и лес – когда он наконец вырос, деревья со стволами в три обхвата сплелись ветвями в плотную грубую сеть, а землю перевили толстые, твердые, как камень, корни. И конечно, в таком лесу раздолье для всяких зверей – для тех, кто знает, как сквозь него пробраться. А для остальных ничего привлекательного: холодно, темно, то и дело натыкаешься на какие-нибудь колючки, спотыкаешься о корни, а старые деревья похожи на злых троллей с бородами на ветвях и заросшими мхом стволами.
Когда люди пришли в Сёрмланд и Эстерйотланд, леса были почти везде. Но в долинах и на равнинах их очень быстро вырубили. А Кольморден оставили – кому нужна скалистая, бедная, изрытая оврагами земля? И чем дольше лес стоял нетронутым, тем мощнее и величественнее он становился. Он все больше и больше напоминал крепость, чьи стены с годами делаются толще и толще. И если хочешь прогуляться по такому лесу, без топора не обойтись.
Обычно леса побаиваются людей, но с Кольморденом все было наоборот: люди побаивались Кольмордена. С годами лес становился все темнее, зарастал все сильнее, и крестьянин, пошедший туда за хворостом, с трудом выбирался назад. А были случаи, когда и не выбирался. Для тех, кто решался пересечь границу между Сёрмландом и Эстерйотландом именно здесь, через лес, такое путешествие было просто-напросто опасно для жизни. Приходилось идти звериными тропами – кому под силу проложить дорогу через такую чащобу? Не было ни мостов через речки, ни паромов. А в самом лесу не найти ни одной хибары, где жили бы простые люди. Звериные берлоги и землянки, где укрывались разбойники, – вот и все. Почти никто не выходил из леса целым и невредимым – либо путника обирали до нитки, либо, поскользнувшись, он падал в один из бесчисленных оврагов, либо на него нападали дикие звери. Те же, кто жил недалеко от этого леса, никогда даже не делали попыток туда войти; при одной мысли о таком подвиге по спине бежали мурашки. Мало того, волки и медведи то и дело нападали на домашний скот. И никакого сладу с ними не было – попробуй найди волка в таком лесу, как Кольморден!
Малочисленные жители называли лес с большой буквы: Лес.
Понятно, что и в Эстерйотланде и в Сёрмланде охотно избавились бы от Кольмордена, но само предприятие казалось настолько невыполнимым, что никто за него и не брался. Да и стимула не было – кругом плодородная земля, на всех хватает. Но постепенно людей становилось больше, в предгорьях начали появляться поля и пастбища. Лес хоть немного, но потеснили. Монахи построили почти в самом Лесу монастырь, и те немногие, кто решался войти в Кольморден, находили в этом монастыре надежное убежище.
Даже уступив немного, Лес продолжал оставаться таким же величественным и грозным.
Но до поры до времени – пока один из бесстрашных бродяг не обнаружил, что в горе есть железная руда. Как только разнеслась эта весть, в Кольморден поспешили горняки и шахтеры. Такое богатство человек не может оставить нетронутым.
И на этом безраздельная власть Леса вроде бы закончилась. Начали рыть шахты, вырубать деревья, строить поселки. Но даже строительство не поколебало бы могущества Леса. Беда была в другом: для производства железа понадобилось огромное количество угля. Углежоги и лесорубы внедрялись в самую чащу. Вокруг шахт лес вырубили полностью, и тут же начали возникать земельные наделы. Там, где раньше были разве что медвежьи берлоги, появились поселки с церквами и пасторскими усадьбами.
Но даже тогда Лес еще жил, хотя старые деревья беспощадно уничтожали, прорубали просеки и дороги. Диким зверям и разбойникам пришлось потесниться. Люди наконец получили власть над Лесом – и воспользовались этой властью скверно и неразумно. Рубили и корчевали без разбора, жгли уголь даже больше, чем нужно для выплавки железа.
Но Лесу опять повезло. На его счастье, не так уж много железной руды оказалось в этой горе. Шахты закрывались, уголь жгли все меньше и меньше. Те, кто поселился здесь, остались без работы и без средств к существованию, а Лес получил передышку и стал понемногу оживать. Росли новые деревья, и хутора, построенные когда-то на вырубках, постепенно стали похожими на острова в безбрежном лесном море. Попытались заняться сельским хозяйством, но без большого успеха. Земля в Кольмордене не принимала репу и рожь, она охотнее кормила дубы и сосны.
Люди бросали на Лес ненавидящие взгляды – по мере того как они нищали, он становился все более могучим и загадочным. В конце концов до них дошло, что, может быть, это и неплохо. Может, Лес как раз и является их спасением?
Почему бы не попытаться…
И поселяне начали понемногу рубить и пилить Лес, делать доски и брусья и продавать их степным жителям, тем, кто свои леса давным-давно вырубил. Постепенно сообразили, что, если хозяйствовать с умом, Лес может прокормить не хуже, чем шахты и посевные земли.
И отношение к Лесу изменилось. Люди научились любить лес и заботиться о нем. Старая вражда забылась. Теперь они смотрели на Лес как на своего лучшего друга и кормильца.