– Мы шли на ярмарку в Эребру, а тут дождь. Остановились в этом притоне, а места для всех нет.
Мальчик молча огляделся. Почти никто из животных не спал. Отовсюду слышались стоны и жалобы, и беспричинными их никак нельзя было назвать. К ночи погода стала еще хуже, если такое вообще возможно. Поднялся ледяной ветер, смешанные со снегом струи дождя стали острыми и колючими.
Мальчик сразу понял, какой помощи хотел от него старый конь.
– Видишь богатый хутор вон там, напротив этого так называемого постоялого двора? – спросил конь.
– Вижу. А почему эти бедняги не попросились туда на постой? Там тоже все забито?
– Нет, там никого чужих нет. Хозяева такие… скряги. Никому не помогут в нужде. Даже и просить не стоит.
– Вот как? Ну что же делать, придется вам стоять здесь до утра.
– Я родился и вырос на этом богатом хуторе, и знаю – там полно пустых стойл и яслей. Вот я и хотел тебя попросить – может, придумаешь что-нибудь, чтобы мы могли там переночевать?
– Не думаю, чтобы из этого что-то вышло… – сказал мальчик.
Но ему было так жаль этих несчастных, что он все же решил попробовать.
Перелез коню на голову, и тот опустил ее до самой земли. Мальчик спрыгнул и побежал на хутор. Все сараи заперты, а ключи хозяева унесли.
И что он может сделать?
Мальчик уже решил возвращаться, но помощь пришла с неожиданной стороны. Налетел порыв ветра и с грохотом распахнул дверь в большой сарай.
Он тут же побежал назад:
– Все стойла и коровники заперты, но там есть пустой сарай для сена. Его, наверное, забыли запереть. Пошли все туда!
– Спасибо, – сказал старый конь. – Большего счастья я и представить не мог – еще разок поспать на своем родном хуторе. Что еще у меня осталось в жизни?
А владельцы богатого хутора в этот вечер засиделись допоздна.
Хозяину было лет тридцать пять. Высокий, стройный, с красивым, но мрачным лицом. Днем он промок так же, как и все, кому пришлось выходить из дому, и сейчас попросил мать зажечь огонь в печи. Старушка положила пару полешек – в этом доме расточительство не признавали. Огонек еле теплился. Хозяин повесил свой плащ на стул у печи, а сам встал рядом. Поставил ногу на каменный приступок очага, оперся на колено локтем и стал глядеть на огонь. Так и стоял часа два, время от времени подбрасывая в огонь полено.
Мать собрала посуду со стола, постелила сыну постель и ушла в свою спаленку.
Но ей не спалось. Она то и дела вставала и поглядывала на озабоченного сына.
– Ничего особенного, мамаша, – ответил он на ее молчаливый вопрос. – Вспомнил одну старую историю.
А история вот какая. Когда он проходил мимо постоялого двора, к нему подошел торговец лошадьми и спросил, не купит ли он коня.
– Ты что, спятил? – спросил хозяин, поглядев на никуда не годного старого конягу. – Или хочешь надо мной посмеяться?
– Нет-нет, господин, я просто подумал… этот конь когда-то был вашим, так что кто знает… может, захотите обеспечить бедняге спокойную старость. Бывают же добрые люди…
Посмотрел хозяин на коня еще раз – и узнал. И правда это был его конь. Он его вырастил, выкормил, ездил на нем и очень любил. Но выкупать его обратно было бы безумием. Пустая трата денег. Он не из тех, что пускает на ветер заработанное.
А сейчас ему не давали покоя воспоминания.
Когда-то это был замечательный, редкостный конь. Он получил его от отца жеребенком и любил как родного. Отец вечно попрекал, что он балует коня.
А когда жеребенок вырос в красивого, статного жеребца, он с ним и вовсе не расставался. Даже в церковь ездил в коляске – так ему хотелось похвалиться своим красавцем. Сам-то он одевался проще простого – во все домотканое, сшитое матерью, и коляска была так себе – простенькая и некрашеная. Зато конь – заглядение. Все поворачивались, когда он катил к церкви по зеленому откосу.
Как-то он заговорил с отцом – надо бы отремонтировать и покрасить коляску, да и одежду поприличней не мешало бы купить. Отец будто оцепенел – сын поначалу даже испугался, не хватил ли того удар.
– Пойми, отец, с таким конем неудобно выглядеть как чучело огородное.
Отец ничего не ответил.
А через два дня отвез коня в Эребру и продал.
Это было жестоко, но он понял отца. Тот боялся, что в сыне проснутся тщеславие и мотовство. Теперь, много лет спустя, он не мог не согласиться, что отец был прав. Конечно, иметь такого коня – большое искушение. Поначалу горевал и тосковал по своему любимцу. Даже ездил в Эребру – исподтишка смотрел на коня, а иногда даже пробирался к нему в конюшню с кусочком сахара.
И решил, что, когда отец умрет, самое первое, что сделает, – выкупит коня.
Пару лет назад отец умер, а он сам стал хозяином хутора.
Но выкупить коня даже попытки не сделал. И не думал о нем. До сегодняшнего вечера.
Странно, как он мог забыть своего любимца?
Отец был очень волевым и к тому же деспотичным человеком, и сын, когда им приходилось работать вместе, слушался его беспрекословно. Отец имел над ним неограниченную власть. Сын постепенно уверился – что бы ни сделал родитель, он всегда прав. И когда получил после его смерти хутор, все время спрашивал себя: а как бы поступил на моем месте отец?
Конечно, он знал, что соседи считали отца скупердяем, – и что? Жить скромно и достойно – разве это скупердяйство? Не швырять деньги на ветер – кто назовет это грехом? И напротив, разве не грех растранжирить собранное таким нечеловеческим, пожизненным трудом?
Нет уж, пусть меня лучше называют скупердяем, зато у меня нет долгов, все выплачено. Не как у них, этих щедрых соседей, кредит на кредите. Легко быть щедрым на чужие деньги.
И тут он вздрогнул. Чей-то пронзительный и насмешливый голос вслух повторил его мысль: «Пусть меня лучше называют скупердяем, зато у меня нет долгов».
Словно бы кто-то решил посмеяться над его проверенной жизненной мудростью. Разозлился было, но тут же сообразил, что он в комнате один, передразнивать некому. Скорее всего, начал задремывать, вот и грезится разная чепуха.
Он посмотрел на часы на стене, и тут же в них зашипело и защелкало. Одиннадцать часов.
Давно пора спать. С чего бы он так засиделся?
И тут же вспомнил, что забыл пройти по хутору. Он каждый вечер совершал этот обход – проверял, все ли в порядке, все ли замки заперты, все ли огни погашены. С тех пор как он стал хозяином на хуторе, ни разу не изменил этой привычке. Накинул еще не просохший плащ и вышел под дождь.
Все было в порядке. Правда, ветром сорвало с крючка ворота сенника – не беда, там все равно пусто. Запер дверь на ключ и положил в карман.
Вернулся в дом, опять развесил плащ на стенке и собрался было спать, но сна не было ни в одном глазу. Поежился, начал ходить из угла в угол. Непогода нынче и в самом деле разгулялась. А его бедный старый конь стоит там под дождем и снегом, и некому даже попоной его укрыть.
Нет, конечно, надо, надо было дать старине возможность передохнуть, раз уж появился здесь, в их краях…
А напротив, на постоялом дворе, мальчик лихорадочно развязывал мокрые узлы на веревках, которыми животные были привязаны к забору. Нелегкое это было занятие, кое-где даже пришлось пилить ножичком. В конце концов все строем двинулись к пустому сеннику.
Но, как вы помните, пока мальчик возился с веревками, хозяин запер сенник, а ключ – не забыли? – положил в карман.
Вот это незадача! Мальчик растерялся. Не может же он оставить бедных животных под дождем. Надо как-то пробраться в дом.
– Успокой их, – сказал он старому коню, – а я попробую стащить ключ.
Он рванулся с места и тут же остановился. Все двери заперты.
Тут на улице появились две маленькие девочки и остановились у ворот постоялого двора. Он побежал к ним – мало ли что, вдруг смогут чем-то помочь?
– Ну вот, Брита-Майя, – сказала одна. – Можешь уже не плакать. Сейчас зайдем в трактир и отогреемся.
И тут же услышала голосок:
– Даже не пытайтесь. Там спичку некуда вставить, народу как сельдей в бочке. Но вот там, напротив, никого нет. Пустой хутор. Туда и идите.
Девчушки вглядывались в темноту, пытаясь понять, кто же кричал. Никого не видно. Впрочем, чему удивляться – тьма непроглядная.
– Туда нечего и пробовать, – крикнула в темноту старшая. – Там такие скряги живут, что зимой снега не выпросишь. Это из-за них мы попрошайничаем на дорогах.
– Так-то оно так, – крикнул мальчик. – Но попробовать-то можно?
– Попробовать можно. Но нас не впустят.
Девочки пошли к дому и постучали.
Хозяин все еще стоял у печи и думал о своем жеребце. Услышал стук и пошел к двери посмотреть, кого это принесло среди ночи. Он вовсе не собирался кого-то впускать. Но тут ветер сыграл с ним злую шутку – только приоткрыл дверь, как внезапный порыв ветра вырвал ее из рук и распахнул настежь. Он вышел, чтобы закрыть непослушную дверь, а когда вернулся, в сенях стояли две вымокшие до нитки крошечные девчушки с котомками за спиной, которые доставали почти до пола.
Нищенки. Грязные и голодные малышки в драной одежде.
– Кто вы такие, что шляетесь по ночам? – проворчал хозяин.
Ответ он получил не сразу. Девочки поставили на пол котомки и подошли к нему, протягивая ручонки для рукопожатия:
– Анна и Бритта-Майя из Энъердета. Разрешите нам переночевать. Пожалуйста.
Он не обратил внимания на протянутые руки, но название Энъердет показалось ему знакомым. Энъердет… маленькая хижина, где жила вдова с пятью детьми? Вдова эта задолжала его отцу, и тот продал за долги ее хижину. Мать с тремя старшими детьми уехала на север искать работу, а две младшие девочки остались на улице и пошли побираться.
Не надо было бы ему это вспоминать – испортилось настроение. Тогда многие обвиняли отца в черствости и бессердечии, но это же была его собственность! Неужели он не имел права продать свою собственность?
– И чем же вы занимаетесь? – спросил он сурово. – Неужели все эти так называемые благо