Один раз им показалось, что лед зашевелился у них под ногами, приподнялся и опустился, словно какое-то огромное морское чудовище толкнуло снизу. Негромкий удар, и по льду побежала паутина трещин, из них сразу заструилась вода. Трещины становились все шире и шире, лед начал делиться на огромные льдины.
– Оса, – прошептал малыш Мате. – Начался ледоход.
– Начался, – кивнула сестра. – Но попробуем успеть. Бежим!
Конечно, ветру и волнам оставалось еще очень много работы, но главное уже было сделано: лед взломан. Теперь надо поделить эти льдины на куски поменьше, а потом без устали швырять друг на друга, пока они не разобьются на совсем мелкие осколки и растают. Но пока еще оставались огромные ледяные поля, с которыми даже такому ветру совладать трудно.
Хуже всего было, что дети не знали, куда бежать. Не знали, на какую расщелину выбегут, сумеют ли ее перепрыгнуть. Они понимали, что выдержать их могут только большие льдины, и метались из стороны в сторону, пытаясь найти, где можно хоть немного приблизиться к берегу.
Наконец они сообразили, что не приближаются к берегу, а, наоборот, удаляются.
В ужасе остановились и заплакали.
И внезапно увидели, что к ним летит клин диких гусей. Один из них спикировал почти на лед, и они услышали голос:
– Бегите направо! Бегите направо! Направо!
Они послушались и побежали направо, но вскоре остановились перед широкой промоиной.
И снова пролетели над ними гуси, и снова они услышали голос:
– Стойте, где стоите! Стойте, где стоите!
Оса и Мате переглянулись и послушались. А что им оставалось делать?
И вскоре к их льдине вплотную подплыла другая, и они смогли на нее перепрыгнуть.
Они опять взялись за руки и побежали – испуганные до полусмерти не только внезапным ледоходом, но и неожиданной, почти потусторонней помощью.
И опять им пришлось остановиться, и опять не знали они, куда бежать, и опять гусиный клин развернулся в небе, и невидимый лоцман подсказал:
– Прямо вперед! Прямо вперед!
Так продолжалось с полчаса, пока они не добежали до мыса Лунгер. До суши пришлось добираться по колено в ледяной воде.
Бедняжки были настолько испуганы, что даже не оглянулись на озеро. А там дело пошло уже всерьез: огромные глыбы льда вставали дыбом и с оглушительным грохотом ломались.
Они уже прошли довольно много, как вдруг Оса остановилась как вкопанная:
– Подожди здесь, Мате! Я забыла одно важное дело.
Оса-пастушка побежала на берег, покопалась в своей котомке и достала маленький деревянный башмачок. Осмотрелась и аккуратно поставила его на самый заметный камень. Поставила – и, не оглядываясь, побежала к брату.
А у нее за спиной словно полыхнула белая молния. На землю спикировал огромный белый гусь, подхватил башмачок и взмыл в небо.
Но этого она уже не увидела.
XXVI. Как делили наследство
Четверг, 28 апреля
Гуси помогли Осе-пастушке и малышу Матсу выбраться из смертельной ловушки и, не отдыхая, полетели на север, в Вестманланд. К полудню сели на большое поле – отдохнуть и перекусить.
Мальчугану тоже хотелось есть. Голод мучил его уже давно, но, как назло, не находилось ничего съедобного. Он уже дважды обежал все поле. И тут заметил, как два крестьянина, шедшие за плугом, прекратили пахать, задали корму лошади, уселись у посадок и полезли в котомки.
У них, может, и разживусь какой-нибудь корочкой, решил мальчик и подкрался поближе. Поедят, двинутся опять со своим плугом, наверняка и ему что-то останется.
По дороге, не торопясь, шел старик. Заметил плугарей, остановился, перешагнул через низкий заборчик вдоль межи и подошел:
– И я собрался перекусить. Хорошо, вас увидел – в компании веселей.
Они достали свои свертки, и начался неторопливый разговор. Он, оказывается, шахтер с Нурбергских железорудных разработок. Сейчас-то уже не работает – тяжеловато скакать по шахтным лестницам, – но как жил, так и живет в маленькой хижине в шахтерском поселке. Привык, да и поздновато куда-то двигаться. К тому же у него здесь, в Феллингсбру, замужняя дочь. Как раз от нее он и идет. Дочка все уговаривает переехать к ней, но он никак не может решиться.
– Ага, значит, ты считаешь, что в Нурберге лучше, чем у нас? – сказал один из плугарей и усмехнулся не без иронии.
Всем известно, что Феллингсбру – один из самых богатых и плодородных уездов в провинции.
– Жить в такой степи? – не замечая насмешки, продолжил старик и поднял руку ладонью вперед, что, по-видимому, означало: нет уж, увольте.
И они начали беззлобно спорить, где же лучше всего в Вестманланде. Один из плугарей родился в Феллингсбру – он утверждал, что нет ничего лучше их земли-кормилицы; другой, как оказалось, из-под Вестероса – он превозносил лесистые берега Меларена: что может быть красивее? Старик не перебивал, слушал внимательно, но видно было, что плугари его не убедили. И когда те исчерпали все свои доводы, он попросил позволения (так и сказал: «Прошу позволения») рассказать им одну историю, которую слышал еще в юности.
– Жила здесь в давние времена одна великанша, – начал он. – Очень богатая, чуть не всей страной владела. Во всем у нее был полный достаток, забот не знала, и мучило ее только одно: как поделить наследство между тремя сыновьями?
До старших сыновей дела ей мало было, а вот младший – любимчик. Очень уж ей хотелось оставить ему самую большую долю, но боялась: а вдруг остальные узнают, что наследство не поделено поровну? Начнутся распри. Их двое, а он один.
И когда великанша поняла, что смерть не за горами и времени для размышлений уже нет, позвала она всех троих к смертному одру.
«Я поделила мое наследство на три доли, – сказала великанша, – а вы уж сами выбирайте, кому что достанется. Первая доля – мои дубовые рощи, лесистые острова и цветущие луга вокруг озера Меларен. Тот, кто выберет эту часть, получит отличные пастбища для скота по берегам. И зимнего корма хватит. На островах разведет сады. Меларен весь изрезан бухтами и заливами, можно пустить там корабли или паромы. Там, где в озеро впадают реки, будут гавани, а вокруг гаваней вырастут города и поселки. Земля изрезана реками и проливами, но если с самого начала научиться плавать с острова на остров – пахотной земли хватит с избытком. А научившись моряцкому делу, можно и в чужеземье поплыть, нажить там богатство. Вот… это моя первая доля».
Сыновья согласились – в самом деле, доля хоть куда. Кто ее получит, может считать, что счастье его сделано.
«Да… неплохие места, – продолжила великанша, – но и вторая доля хороша. Туда я собрала все свои равнины и поля от Меларена и на север, к Даларне. Зерна сажай сколько хочешь. Тот, кто получит эту долю, да и потомки его всегда будут иметь чем прокормиться. Чтобы земля не высохла, я пустила по ней речки, среди них есть и быстрые, с порогами и водопадами, хоть сейчас ставь мельницы да кузницы. А вдоль рек можно выращивать лес на дрова… Это вторая доля, и думаю, что тот, кому она достанется, тоже жаловаться не станет».
Сыновья наперебой благодарят – ах, мама, как замечательно ты о нас позаботилась.
«Постаралась, – вздохнула великанша. – Но теперь о третьей доле, и она-то мне покоя не дает… Сами видите. Все луга, пастбища, дубовые леса на склонах гор – это первая доля, все плодородные поля и речки – вторая. А начала собирать третью и увидела – почти ничего не осталось. Сосновые и еловые леса, горные цепи, гранитные скалы, можжевельник кое-где, березки хилые там и сям. Маленькие озерца. Собрала я все это и поместила к северу и к западу от равнины. Поняла я: кто эту долю получит, тому несладко придется. Ничего его не ждет, кроме бедности. Овцы, козы – вот и вся скотина. Рыбалка, охота… надо же чем-то кормиться. Порожистых рек хоть отбавляй, мельницы-то можно поставить, но что на них молоть? Разве что кору еловую… И еще одна напасть – волки да медведи. В лесах им раздолье… вот, значит, это моя третья доля. Знаю, что не сравнить ее ни с первой, ни со второй. Если бы не лежала при смерти, поделила бы по-другому, но теперь уж поздно».
Великанша закончила, тяжко вздохнула и поглядела на сыновей жалобно-жалобно, будто извинялась.
Братья стояли молча. На этот раз они не рассыпались в благодарностях. Ясно, что тот, кому достанется наихудшая доля, будет недоволен и затаит злобу против братьев.
И так лежала она и страдала, и сыновья понимали, что мать слышит уже дыхание смерти. И мучается, потому что именно она должна решить, кому достанутся богатые и плодородные земли, а кому – скалы и непроходимые леса. Она, и только она должна решить, кого из сыновей обрекает на нищету и страдания.
Но больше всех она любила младшего сына, а младший сын любил ее тоже больше, чем братья. Увидев, как она мучается, он не выдержал:
«Не волнуйся, мама, помирай спокойно. Я возьму себе плохую долю. Попробую обжиться. Не выйдет – значит, не выйдет, но братьям завидовать не буду. И на тебя не стану сетовать. Обещаю».
Великанша даже просияла при этих словах. Поблагодарила его и похвалила. Поделить другие части труда не составило – одна лучше другой.
А когда дележ закончился, еще раз поблагодарила мать своего любимого сына:
«Ты сослужил мне большую службу, сынок. И когда приедешь в свои дикие и необжитые края, вспомни, как я тебя любила».
И с этими словами закрыла глаза и померла.
Сыновья предали ее земле и разъехались по своим владениям. Двое старших не нарадуются – такое отличное наследство им досталось.
А младший пошел в свои дикие края и увидел – правду говорила мать. Ничего, кроме скал, лесов и малых озер, тут не было. Но места, конечно, удивительные. Красота неописуемая – дикая, первозданная, будто тут никто и никогда не бывал.
Смотреть-то приятно, но ничего, кроме бедности, его не ждет. Как говорят, глазами сыт не будешь.
И тут замечает он, что скалы выглядят очень уж необычно. Вот оно что! Оказывается, горы тут и там пронизаны рудными жилами.