Край-путешественник
Суббота, 18 июня
Мальчик вспомнил рассказ старого саама, потому что они летели как раз в этих краях. Орел коротко сообщил, что ровная береговая линия под ними – это Вестерботтен, а там, на западе, где смутно лиловеют горы, начинается Лапландия.
Одно то, что он сидел на спине Горго после пережитого во время лесного пожара, уже было счастьем, не говоря о том, как приятно было лететь. Северный ветер, поднявшийся было с утра, изменил направление. Теперь он решил им помочь и дул с юга. Здесь, на спине орла, царил полный штиль. Иногда мальчику казалось, что они даже не летят, а стоят в воздухе. Орел взмахивает крыльями просто так, для разминки, и не двигается с места.
Присмотревшись, он удивился. Все, что он видел под собой, медленно плыло на юг – леса, дома, луга, ограды, реки, города, острова, лесопилки. Все двигалось. И куда, хотелось бы знать? Неужели всему этому краю просто-напросто надоело торчать на холодном севере и он двинулся на юг?
И в самом деле все уходило на юг, за спину. Мальчик заметил только один предмет, не подчинившийся общему движению.
Железнодорожный состав. Он упрямо стоял на месте. Паровоз дымил, сипло свистел, из трубы сыпались искры, даже отсюда было слышно, как колеса постукивают на стыках рельсов, но поезд только делал вид, что катится куда-то, на самом деле стоял как вкопанный. Стоял и наблюдал, как мимо проплывают леса и будки обходчиков, шлагбаумы и телеграфные столбы. Потом на поезд надвинулась широкая река с мостом, и мост прополз под колесами поезда, как будто так и было задумано. Наконец появился и вокзал. Начальник станции стоял на перроне с красным флажком, а перрон вместе с ним медленно уплывал на юг. Он помахал поезду флажком, а паровоз в ответ выпустил тоненькую струйку дыма. Не сразу донесся до мальчика свисток – наверное, машинист тоже попрощался с уплывающим на юг начальником. Свисток прозвучал очень тоскливо, словно паровоз жаловался, что ему не разрешают принять участие в общем движении на юг.
Впрочем, перрон услышал жалобу, замедлил ход и остановился. Двери вагонов открылись, оттуда вышли несколько пассажиров, на смену им вошли другие, и поезд словно очнулся. Ему надоело стоять на месте, и он двинулся тоже на юг, в обратном направлении, причем с такой резвостью, что скоро начал всех обгонять.
У мальчика даже голова закружилась от прихотливых маневров этого странного поезда. Он поднял голову и некоторое время смотрел на большое, неслыханно сложной лепки белое облако. Оно, слава богу, стояло на месте.
Потом опять посмотрел вниз, и опять ему показалось, что орел Горго парит неподвижно, а весь край сорвался с насиженного места и двинулся на юг.
Так он сидел и развлекался собственными мыслями. Чем еще развлекаться, сидя на спине неподвижно парящего орла? Любой поймет – нечем. Достаточно представить себя на спине орла.
Это, конечно, забавно – вообразить, что всей провинции Вестер-боттен надоело торчать на месте и она ни с того ни с сего двинулась в теплые края. И что будет делать у нас в Сконе вот это, наверняка только что засеянное поле, где еще даже первые всходы не появились? Там-то рожь наверняка уже пошла в колос.
Еловые леса тоже постепенно менялись. Деревья стояли гораздо реже и были намного короче, с темной, почти черной хвоей. У многих верхушки голые. Наверное, болеют чем-то… Скорее всего, и правда болеют: многие упали, лежат на земле и никому, судя по всему, не нужны. Никакого сравнения с дикой роскошью того же Кольмордена. Этот лес и так не очень, а увидев Кольморден, просто высох бы от зависти.
А сад, что проплыл внизу? Разве это сад? Ничего не скажешь, клены и березы тоже красивые деревья, но здесь не было ни благородных лип, ни широколистых каштанов. Клены и березы. И кусты… нет, конечно, эти кусты тоже неплохи, но где акация? Где бузина? Рододендрон? Ничего этого нет. Сирень и черемуха, черемуха и сирень. А огородные грядки даже и не вскопаны. Приплывет этакий сад в усадьбу в Сёрмланд и, наверное, тут же начнет оправдываться: да я и не сад вовсе, так, кусок дикой земли… это все само по себе выросло.
На лугу вообще непонятно что творится – поставили бесчисленное количество каких-то серых хибар, можно подумать, что луг зачем-то разделили на садовые участки, которые некому возделывать. Вот появится такой, с позволения сказать, луг где-нибудь в Эстерйотланде, и у хуторян глаза на лоб вылезут от смеха.
Сосны – другое дело. Сосны здесь совсем другие, они не стоят прямо, как истуканы, не тянутся к солнцу так, как на юге, где на соснах-то даже веток нет, только наверху немного. Здесь сосны ветвистые и пышные, как клены, и стоят не подряд, насколько глаз хватает, а собираются в маленькие веселые группки на мягчайшем ковре белого ягеля. Такие сосны могут не стесняться, показывай их хоть соснам в монастырском парке. Даже те признают, что увидели равных.
Да и не только сосны. Эти деревянные церкви, к примеру, где крыши облицованы серыми, чуть розоватыми осиновыми лемехами, колокольни, выкрашенные в яркие, издали заметные цвета – почему бы им не двинуться на Готланд, к примеру, показаться тамошним церквам? Им есть чем друг перед другом похвалиться.
Но вот чем здешние края могут по-настоящему гордиться – реками. Могучие, полноводные темные реки в глубоких и просторных долинах, обжитые берега, плоты, лесопилки, города, пароходы в устьях – даже если бы здесь были только одни реки, они все равно составили бы гордость и славу края. Если их показать на юге, тамошние реки ушли бы в песок от стыда. Разве что Дальэльвен могла предложить хоть что-то похожее.
И конечно, равнина. Бескрайняя равнина, почти не тронутая плугом, легкая и плодородная. Просыпаются в одно прекрасное утро хуторяне в Смоланде, где сажают репку на репке, – а у них перед глазами лапландская равнина! Они бы тут же побросали свои крошечные, каменистые наделы и бросились ее возделывать, пахать и сеять.
А насчет дня и ночи – это особый разговор. Даже отсюда, с высоты, видно – журавли спят на болотах. Значит, уже ночь, а светло, как днем. Весь край едет на юг, а солнце остается на месте. Оно, наоборот, медленно скатывается к северу и сейчас светит им прямо в глаза. И никаких признаков, что собирается опуститься за горизонт.
Слава богу, у нас, на юге, не так. Не надо нам такого солнца. Светило бы оно вот так, без перерыва на ночь, в Западном Вемменхёге, и что? Работали бы сутки напролет арендатор Хольгер Нильссон и его жена. И заработались бы насмерть.
Сон
Воскресенье, 19 июня
Мальчик поднял голову, сел и осмотрелся спросонья. Странная история… Он никогда здесь не бывал. Никогда в жизни не видел эту долину, эти горы. Не узнавал круглое озеро и уж тем более скрюченные, малорослые березы.
И куда делся орел? Нигде не видно. Бросил он его, что ли? Новое приключение…
И спать хочется ужасно. Он лег на землю, закрыл глаза и попробовал вспомнить, что было перед тем, как он уснул.
Значит, так. Летели они над Вестерботтеном – это точно. Ему казалось, что они стоят на месте, а вся провинция движется на юг. Было такое. Потом Горго свернул на северо-запад, и он снова почувствовал ветер – теперь он дул не в лицо, как с утра, и не в спину, как днем, а сбоку. Земля внизу тут же остановилась. Орел летел очень быстро.
– Мы в Лапландии, – бросил он через плечо.
Мальчуган нагнулся, чтобы получше рассмотреть места, о которых столько слышал.
И сразу почувствовал разочарование: леса, леса, леса.
Болота, болота, болота.
Лес, болото, опять лес, опять болото…
Пейзаж был на редкость однообразным, и его начало клонить в сон. Он даже чуть не свалился.
Что было потом? Потом он сказал орлу, что больше не может, должен поспать. Горго немедленно опустился на землю и сбросил его на мягкий мох. Не успел мальчик закрыть глаза, орел схватил его за жилетку своими устрашающими когтями и взмыл в воздух.
– Спи, Тумметот! – весело крикнул он. – Я при таком солнце все равно не засну. Надо торопиться!
Мальчику было довольно неудобно болтаться в когтях у орла, но, как ни странно, он все же заснул. Может быть, от качки.
И снилось ему, будто идет он по широкой дороге у себя в Сконе. Куда-то ему срочно надо, он почти бежит. И он не один – целая толпа путников спешит туда же, куда и он. Но путники довольно необычные – рядом вышагивают налившийся ржаной колос, цветок василька и желтые полевые ромашки. Чуть поодаль – большие яблони с уже созревшими яблоками, фасоль с тугими стручками, целый батальон белых садовых ромашек, кусты смородины, малины и крыжовника. По самой середине дороги важно шествуют деревья – бук, липа, дуб. Покачивают ветками, шумят листвой и никому не уступают дорогу. И полно разной мелочи: ноги ему щекочут трилистники земляники, всякие там подснежники, одуванчики, клевер и незабудки.
Вначале он решил, что по ошибке угодил не в ту компанию – тут одни растения. Но нет, оказывается, животные тоже участвуют в необычном шествии. Насекомые жужжат, в придорожных канавах медленно, в такт со всеми, плывут большие рыбины, на вышагивающие вперевалку деревья то и дело садятся птицы и высвистывают короткие мотивчики. Домашние и дикие звери стараются обогнать друг друга. Попадаются и люди – кто с косой, кто с лопатой, с охотничьей двустволкой или рыбацким вентерем.
Процессия идет бодро и весело, и удивляться тут нечему, если видишь, кто во главе. А во главе само Солнце. Оно катится по небу, помахивает разноцветными лучиками, физиономия веселая и добродушная.
– Вперед – покрикивает Солнце. – Вперед! Нечего бояться, пока я с вами! Вперед!
– Интересно, куда оно нас зовет? – шепотом, больше для себя, произносит Нильс Хольгерссон, и тут же получает ответ.
– В Лапландию! – кричит услышавший его слова ржаной колосок. – Куда же еще! Солнце зовет нас в Лапландию! На великую битву со злым волшебником! Его еще называют Великим Замерзавцем!
Он продолжает шагать, но постепенно замечает, что многие убавляют шаг, а некоторые даже останавливаются. Вот остановился у обочины большой бук, за ним пара косуль и пшеничный снопик. Кусты ежевики, каштаны, куропатки и цветущий желтыми праздничными шарами кустик одолень-травы сделали еще несколько шагов и тоже встали.