Почти на каждом хуторе кто-то болел и кашлял. И дети рассказывали, насколько опасна эта болезнь, туберкулез, и что надо делать, чтобы избежать заразы.
Много-много лет назад в Европе свирепствовала чума. Ее называли «черной смертью». Рассказывали, что тогда тоже видели двоих детей, бродивших с хутора на хутор. У мальчика были грабли, и когда он проводил этими граблями по земле перед домом – это означало, что в доме этом умрут многие, но не все, потому что у грабель зубья редкие и кому-то удастся между ними проскользнуть. А у девочки был веник, и в доме, перед которым она принималась подметать, обречены были все. От веника не увернешься.
Хуторяне переглядывались: почти шестьсот лет спустя в стране опять свирепствовала болезнь, и опять появились двое детей, бродящих с хутора на хутор. Мальчик и девочка, как и тогда. Но эти двое не пугали людей вениками и граблями. Они говорили вот что:
– Веника и граблей недостаточно. Надо взять щетку, и швабру, и скребок, и мыло. Наведем чистоту в доме, будем носить чистую одежду и сами будем чистыми. Только так мы победим эту проклятую болезнь.
Похороны малыша Матса
Малыш Мате умер. Никто в это и верить не хотел – несколько часов назад он был здоров и весел. Но поверить пришлось. Он умер, и надо было его похоронить.
Умер он рано утром. Никто, кроме его сестры Осы, не видел, как он умирает.
– Не надо никого звать, – попросил Мате. – Хорошо, что я умираю не от той болезни, правда, Оса?
Оса промолчала.
– Неважно, что умираю, главное, умираю не так, как мама и другие. Если бы я умер от той же болезни, отец ни за что бы не поверил, что это не проклятие, а обычная зараза. А теперь поверит.
Закрыл глаза и умер. Оса долго сидела у кровати и думала, как много пришлось пережить ее маленькому братику за его короткую жизнь. На десяток взрослых хватило бы. И все невзгоды сносил он с терпеливым мужеством, как взрослый. И даже не каждый взрослый. А его последние слова… То же мужество, та же стойкость и забота о других. Мате заслужил, чтобы его похоронили, как взрослого, достойного человека.
Оса понимала, что устроить такие похороны почти невозможно, но надо сделать все. Ради малыша Матса она сделает все, что возможно и невозможно.
Умер малыш Мате в Лапландии, на большом руднике под названием Мальмбергет. Довольно странное место.
Она даже не знала точно, сколько они шли через сплошные, нетронутые человеком леса. Много дней и недель не видели они полей и лугов, не видели домов и церквей – только крошечные почтовые будки. Наконец, пришли в большой приход Йелливаре – с церковью, вокзалом, судебной палатой, аптекой и даже гостиницей. Самая середина лета, но на зеленых склонах горы, под которой расположился поселок, белели снежные островки. Удивительно, все дома в Йелливаре были новыми, большими и хорошо построенными. Если бы не белые кляксы снега на горах и кое-где в низине, дети ни за что бы не подумали, что пришли на крайний север, в самый центр Лапландии. Но отца надо было искать не в Йелливаре, а в Мальмбергете, еще дальше на север.
В Мальмбергете все было по-другому.
Люди давно знали про богатые залежи железа в горах, но добыча началась всего несколько лет назад, после того как сюда проложили железнодорожную ветку. И хлынули люди. Работа была для всех, а жить негде. Пришлось строиться самим. Кто-то построил срубы из неокоренных бревен, другие громоздили хибары из ящиков и пустых коробок из-под динамита – их складывали друг на друга, как кирпичи. Теперь-то появились и настоящие дома, но от этого самодельный шахтерский поселок выглядел не менее странно. Кварталы светлых, красивых вилл, где жили инженеры и управляющий, и тут же нелепые самодельные хижины. Даже не хижины, а сараи. Жилья на всех не хватало.
Железная дорога, электрическое освещение, мастерские; в глубь горы по туннелю, освещенному лампочками, ходит небольшой трамвай, возит рабочих. На станции все время суета – грузят и отправляют поезда с рудой, подходят новые со строительными материалами и оборудованием. Их надо разгрузить и отправить в обратный путь уже с рудой. А вокруг – дикие, необжитые просторы. Никто не рубит лес, никто ничего не сажает, никто ничего не строит. Бескрайняя тундра и саамы со своими оленями.
Оса долго сидела около умершего брата и думала, думала… Странное место и такая же странная жизнь. Казалось бы, все в порядке, люди работают, даже трамвай ходит. Но что-то есть во всем этом дикое и нескладное. Хотя… кто знает. Самые нелепые замыслы иной раз оборачиваются неожиданной победой.
Взять хоть их историю: явились сюда, как с луны свалились, и начали всех расспрашивать, не знают ли они рабочего по имени Йон Ассарссон, у него еще такие сросшиеся брови. Эти самые сросшиеся брови и были главным отличием Йона Ассарссона – люди легко запоминали его лицо. И кое-кто и вправду вспомнил. Да, работал такой у нас, но потом ушел. С ним и раньше бывало: нападет тоска, и он исчезает. Но всегда возвращается. И все были уверены: и на этот раз вернется. Неделя, две – и вернется. А вы в его хибаре пока живите, она все равно пустая. Пришла женщина, открыла ключом отцовское жилище. Никто даже не спросил, как они сюда добрались, никто не удивлялся, что их отец ни с того ни с сего ушел в тундру. Пришли детишки пешком из Смоланда, ну что ж, пришли – значит пришли. Живое дело. Здесь вообще никто и ничему не удивлялся. Жили, как кому в голову взбредет.
Оса уже решила, как устроить похороны. В прошлое воскресенье она видела, как хоронили маркшейдера. Его отвезли в церковь в кибитке самого управляющего, за гробом шла длинная процессия шахтеров. После речи пастора все попрощались с усопшим, положили цветы, а на кладбище играл оркестр и пел хор. А когда тело предали земле, всех пригласили на поминальный кофе. Столы накрыли в школе.
Вот так она и хотела бы похоронить своего брата, малыша Матса.
Она так об этом мечтала, так живо представляла себе торжественную и печальную процессию. Ей стало очень горько – вряд ли получится. Не потому, что у них не хватит денег, – нет, они скопили достаточно, на хорошие похороны хватит. Беда в том, что взрослые не принимают детей всерьез. Она сама всего на год старше погибшего Матса, и вот он лежит перед ней, такой маленький, такой хрупкий. И она ведь тоже ребенок. И взрослые наверняка откажут устроить настоящие похороны, скажут: он всего-навсего ребенок, он еще ничего такого не сделал, чтобы заслужить пышное погребение. И ты тоже ребенок. Всего-навсего. Не приставай.
Первой, с кем Оса заговорила о похоронах, была медсестра Хильма. Она пришла почти сразу. Узнала, что Матса не стало, и пришла. Впрочем, другим и кончиться не могло. Мате накануне пошел прогуляться на рудники, и его угораздило оказаться под штольней, где работали взрывники. Как раз в этот момент взорвали очередную шашку, и одним из камней накрыло Матса. Он долго лежал без сознания, и никто не видел, как все произошло. И так бы и лежал, если бы взрывников, расчищавших вход в штольню после взрыва, не позвал на помощь горный гном. Они так и рассказывали: горный гном. Мальчонка высотой в ладонь появился на краю штольни и отчаянно закричал:
– Торопитесь же! Он истекает кровью!
Шахтеры посмотрели вниз и увидели. В ужасе отнесли мальчика домой, но было уже поздно. Он потерял слишком много крови.
Медсестре было очень не по себе.
«И что я буду делать с этой нищей девочкой? – думала она, открывая дверь. – Чем я могу ее утешить?»
К ее удивлению, утешать никого не потребовалась. Оса была совершенно спокойна. Она с сухими глазами помогла медсестре сделать все, что нужно, и заговорила, стараясь, чтобы слова ее звучали весомо, торжественно и убедительно.
– Когда из жизни уходит такой человек, как Мате, – сказала она негромко, – долг наш в первую очередь не показывать свое горе, а отдать ему все возможные почести. У меня впереди вся жизнь, чтобы его оплакивать. А сейчас важно устроить настоящие похороны. Я умоляю вас мне помочь.
Она всхлипнула, но лицо ее тут же окаменело.
«Какое счастье для бедной девочки – найти утешение в похоронах брата», – подумала медсестра и пообещала сделать все, что может.
Для Осы это было очень важно. Она даже решила, что цель почти достигнута, потому что Хильма пользовалась в поселке большим авторитетом. На рудниках, где без взрывов и дня не обходилось, от несчастного случая не застрахован никто, поэтому все старались услужить единственной медицинской сестре. Только она в таких случаях и могла чем-то помочь.
И нечему удивляться, что, когда Хильма обошла шахтеров и попросила прийти на похороны малыша Матса в воскресенье, никто не посмел отказаться. Конечно, раз сестра считает, что так нужно, обязательно придем.
Хильме удалось даже организовать, чтобы на похоронах играл духовой квартет и пел небольшой хор. Что касается поминального кофе, она не стала просить директора школы – погода стояла ясная, и решено было накрыть на лужайке. Монахи из монастыря предложили стол и скамейки, а владельцы лавок помогли с посудой. Жены рудокопов, у которых в сундуках лежало множество бесполезных для шахтерской жизни вещей, обещали принести красивые скатерти.
Сладкие сухари и крендельки заказали у пекаря в Будене, а традиционные поминальные карамели в черно-белых обертках – в кондитерской в Лулео.
Во всем Мальмбергете только и говорили, что о предстоящих похоронах. Наконец новость дошла и до самого управляющего рудниками.
Когда он услышал, что пятьдесят шахтеров собираются провожать в последний путь двенадцатилетнего мальчонку, нищего бродяжку, он тут же решил, что все посходили с ума. И хор, и музыка, и еловый лапник на могиле, и конфеты аж из Лулео! Чушь какая-то. Он вызвал медсестру и велел все отменить.
– Вы что, хотите окончательно разорить бедную девочку? – спросил он строго. – Ее-то я понимаю, но вы же взрослые люди! Не смешите народ.
Управляющий вовсе не был злым человеком или самодуром. Он говорил с медсестрой Хильмой совершенно спокойно. Никаких песнопений, никакой музыки. Девять-десять человек пусть проводят гроб, и хватит. И медсестра не стала возражать – умом она понимала, что управляющий прав. Слишком большая