Лед скрипел под полозьями, но даже сквозь этот скрип парень различал шумное дыхание серых разбойников.
«Все, конец, – повторил он. – Не успеем порадоваться, что я попытался тебя выручить, Финн-Малин».
«Понять не могу, почему ты не сбросишь всю эту поклажу, – вдруг сказала старуха, которая до этого не произнесла ни слова. – Завтра приедешь и подберешь, а лошади легче будет».
Этого парня из Хеде будто молния ударила – как же я сам не догадался!
Он сунул нищенке вожжи, развязал канат и начал сталкивать на лед кадки и ушаты. Серые были совсем рядом, но остановились от неожиданности и стали обнюхивать пустую тару.
«Не поможет, я сама слезу к зверюгам, – тихо сказала нищенка, – тогда ты точно от них уйдешь».
А парень как раз поднатужился – надо было столкнуть с саней большую пивную бочку.
И остановился, будто в последнюю секунду жалко стало ему эту бочку, самую дорогую из его товара.
Как может он, здоровенный парень, допустить, чтобы несчастную старуху сожрали волки? Сожрали ради того, чтобы он сам спасся и спас свою лошадь? Не может быть, чтобы ничего нельзя было придумать.
Он опять взялся за бочку и вдруг захохотал.
Нищенка посмотрела на него с ужасом, решила, что он с ума сошел от страха. А он смеялся над собственной несообразительностью. Они все спасутся. Нет ничего проще.
«Слушай-ка, Финн-Малин. Незачем тебе волков кормить. Ты молодец, конечно, что на такое решилась. Не будет этого! Я придумал! Только смотри: что бы я ни делал, не оборачивайся. Гони в Линсельс. Разбуди людей, пусть поспешат на помощь. Скажи, бочар один на льду против десятка волчищ. А с серыми я сам разберусь».
Он сбросил бочку на лед, спрыгнул сам, в последнюю секунду спрятался в бочку и перевернул ее вверх дном.
А бочка была огромная. Когда в ней варили пиво к Рождеству, хватало для всей деревни. Волки прыгали на нее, забирались на дно, грызли обручи, даже пытались перевернуть. Но бочка была огромной, и к тому же… – Ворон лукаво глянул на мальчика круглым глазом и с видимым удовольствием произнес следующую, наверняка заготовленную, фразу: – К тому же для переворачивания бочек у волков нет необходимой квалификации.
Помолчал и продолжил:
– Бочар понимал, что волкам не удастся до него добраться, сидел в бочке и посмеивался. Но помощи ждать было долго, и он постепенно перестал радоваться своей находчивости. Это мне урок на будущее, подумал он. Как попаду в передрягу, буду вспоминать эту бочку. Подлость никогда и никого не спасала, и надо помнить: стоит только подумать хорошенько, всегда найдется выход.
И на этом Батаки закончил свой рассказ.
Но мальчик давно заметил: если не обращать внимание на пристрастие к научным словам, ворон никогда и ничего не говорит просто так.
– Интересно, зачем ты рассказал мне эту историю? – задумчиво произнес он.
– Рассказал, потому что вспомнил. Посмотрел на гору Сунфьеллет и вспомнил.
Они полетели к югу по течению реки Юснан и приземлились недалеко от деревни Кольсетт, у самой границы с провинцией Хельсингланд.
Недалеко стояло странное приземистое строение. Вместо окон отверстия, вроде бойниц в крепости. Из трубы валил густой дым с искрами, слышались тяжелые удары.
– Смотрю на эту кузницу… когда-то кузнецы из Херьедалена славились на всю страну. А в этой деревне кузнецы были лучшими из лучших.
– Может, ты и про них знаешь какую-нибудь историю?
– Почему же нет? Конечно знаю… Был один кузнец здесь, в Херьедалене, славился на всю округу. Но и в других краях хватало хороших кузнецов. И вот этот-то кузнец, который из Херьедалена, вызвал двух других на состязание. Один был из Даларны, другой из Вермланда. Дело было как раз в этой кузнице.
Состязались они, кто лучше гвозди кует. Выбрали судей.
Начал парень из Даларны. Выковал он дюжину гвоздей – все как на подбор. Ровные, острые, блестящие – лучше не сделаешь.
Потом вышел вермландец. Он тоже выковал дюжину гвоздей, не хуже, чем парень из Даларны, только вдвое быстрее.
Судьи говорят здешнему: может, и пытаться не будешь? Быстрее и лучше, чем те двое, все равно не сделаешь.
– Ну, нет, без боя не сдамся, – говорит местный кузнец.
А сам думает: и у меня есть чем их удивить.
Положил железо на наковальню и начал бить по нему молотом, да так споро, что металл разогрелся без горна и мехов. Даже огонь не разводил. А потом выковал те же двенадцать гвоздей.
– Судьи никогда не видели, чтобы кто-то ловчей управлялся с молотом, и присудили ему первое место, – сказал Батаки и замолчал.
– Интересно, а эту историю ты зачем рассказал? На что намекаешь?
– Рассказал, потому что вспомнил. Посмотрел на старую кузницу – и вспомнил.
Путешественники опять поднялись в воздух, долетели почти до границы с Даларной, и ворон сел на большой курган на вершине горы:
– А знаешь ли ты, что это за курган, на котором ты стоишь?
– Откуда мне знать?
– Это могильный курган. Он насыпан в честь человека, который первым поселился в Херьедалене и начал возделывать землю. Звали его Херьюльф…
– Еще одна история? – подозрительно спросил мальчик.
– Не так-то много про него известно… говорят, он родом из Норвегии. Служил норвежскому королю, а потом что-то они там не поделили, и ему пришлось бежать из страны и поступить на службу к шведскому королю, у которого двор тогда был в Упсале. Через какое-то время он пожелал жениться на дочери короля, ни больше ни меньше. Король, конечно, ему отказал. Тогда он похитил невесту и бежал с ней. Но теперь ему было еще сложней. Жить он не мог ни в Швеции, ни в Норвегии – обоим королям насолил, а в дальние края ему не хотелось. Должен же быть еще какой-то выход. И вот он со всеми своими слугами и скарбом прошел через Даларну и увидел на границе края дремучие леса.
Тут, где ни одного человека не было, он и построил себе дом.
Мальчик задумался. Ворон окончательно сбил его с толку.
– А эту историю зачем рассказал? – спросил он.
Ничего не ответил на это ворон, только повертел головой. Глаза его задернулись матовой белой пленкой и тут же открылись опять.
– Раз уж мы здесь одни, – сказал он, – я хочу тебя кое-что спросить. Ты когда-нибудь узнавал, что требует этот гном, что тебя заколдовал? Какие условия он ставит, чтобы опять превратить тебя в человека?
– Хочет, чтобы я доставил домой Белого в целости и сохранности. Больше мне ничего не известно.
– Я так и думал, – сказал Батаки. – Нет ничего хуже, чем изменить другу, который на тебя понадеялся. Но все-таки тебе лучше спросить Акку. Ты, наверное, даже не знаешь, что она была у вас дома и встречалась с этим гномом-домовым.
– Акка ничего мне не говорила.
– Она посчитала, тебе лучше не знать. Ей, разумеется, важнее помочь тебе, чем Белому.
– Интересное дело, Батаки, – сказал мальчик. – Каждый раз, как мы с тобой встречаемся, ничего хорошего не жди. Не знаю, что и думать.
– Досадное совпадение, – заверил его Батаки. – Но на этот раз я не хочу от тебя ничего скрывать. Гном сказал вот что: Нильс Хольгерссон станет человеком не раньше, чем доставит домой Белого в целости и сохранности. Мало того, не раньше, чем его матушка зарежет Белого к Дню святого Мортена. Его же для того и откармливали! Его настоящее имя вовсе не Белый, а Мортен-гусь, хоть он и терпеть не может эту кличку.
Мальчик даже вскочил.
– Это твоя гадкая выдумка, Батаки! – крикнул он. – Этого не может быть!
– Спроси Акку сам. – Ворон приподнял и опустил крылья, будто плечами пожал. – Это легко сделать – подними голову. Вон она летит со всей своей стаей. И не забудь истории, которые я тебе сегодня рассказывал. Всегда найдется выход, но для этого надо хорошо подумать. И поверь: если тебе удастся что-то придумать, я буду первым, кто этому обрадуется.
XLVIII. Вермланд и Дальсланд
Среда, 5 октября
На следующий день гуси, как всегда, выбрали подходящее местечко для завтрака. Мальчик дождался, когда Акка отойдет немного в сторону от стаи, и спросил напрямую, правда ли то, что рассказал ему ворон Батаки. Акка грустно кивнула. Тогда он попросил ее ничего не говорить Белому – еще натворит глупостей сгоряча.
Это был ужасный день. Мальчик сидел, понурившись, на спине Белого, и ни до чего ему не было дела. Он слышал, как гуси настойчиво вдалбливали в головы новичков: вот мы уже летим над Даларной, вон там, налево, гора Стедьян, вот озеро Хоррмундшён, а сейчас мы над речкой Эстердальэльвен… и еще десятки других названий, но мальчик их тут же забывал. Успею, с горечью думал он. Видно, суждено мне всю жизнь летать с дикими гусями, так что насмотрюсь еще на эти речки и озера.
– Влетаем в Вермланд! Влетаем в Вермланд! – кричали гуси. – Запомните эту реку, это Кларэльвен, река Чистая.
– Еще одна река… сколько можно…
Впрочем, и смотреть-то особенно не на что. На севере провинции Вермланд ничего не было, кроме бесконечных и довольно однообразных лесов, через которые бежала узкая и порожистая река Кларэльвен. Кое-где виднелись угольные ямы, вырубки, изредка попадались жилища финнов – низкие, без труб хижины. А так – бесконечные леса. Можно подумать, они в Лапландии.
Гуси сели на выжженную под пашню вырубку, где уже пробивались первые ростки озимой ржи – что может быть вкуснее?
И тут мальчик услышал смех и человеческие голоса. Семеро здоровых, крепких парней с котомками за спиной и топорами через плечо.
В этот день он особенно тосковал по людям и очень обрадовался, когда рабочие покидали на землю свои котомки и присели передохнуть.
Они говорили, будто не виделись лет двадцать, а мальчик спрятался за кочкой и наслаждался звуками человеческой речи.
Веселые, бодрые парни, и у них было о чем поговорить – они со своими топорами обошли пол-Швеции в поисках заработков. Смеялись и хлопали друг друга по плечам, пока одного не угораздило похвалить родную деревню. Это было ошибкой.
– Где я только не побывал! – сказал лесоруб. – Нигде не видел такой красоты, как в моем родном Нордмаркене.