Но самая большая суета, само собой, ближе к Рождеству. Когда в середине декабря Люсия-горничная[28] в белых одеяниях обходит дом в короне с горящими свечами и приглашает всех пить кофе, а происходит эта церемония не позже чем в пять утра, все знают – в ближайшие две недели в постели не понежишься. Надо сварить рождественское пиво, замочить в щелочи сушеную треску и, конечно, основательно прибраться в доме.
Не успела наша писательница мысленно нарезать формочками коричные печенья и сунуть в печь, кучер притормозил лошадей в самом начале аллеи, как она и просила. Она вздрогнула, точно очнулась, и открыла глаза.
На аллее никого не было, и ни одно окно в доме не светилось. Ей вдруг стало зябко и грустно – только что она видела веселые, родные лица, и вот… Ее ошеломила эта неживая осенняя пустота.
Прошлого не вернешь.
Если прошлого не вернешь, так, может, ей самой стоит вернуться? Бросить эту дурацкую затею?
Ну, нет. Раз уж приехала, надо, по крайней мере, посмотреть на усадьбу. Она пошла по аллее, и с каждым шагом ей становилось все грустнее и грустнее, как будто она пережила тяжелую, невосполнимую потерю.
Ей, правда, говорили, что усадьба запущена, что многое изменилось, но сейчас, в темноте, судить трудно. Странно, но внешних изменений почти нет. Вот пруд, он не зарос, такой же, как и был. Сколько карасей было в этом пруду! Но удить никто не решался – отец сказал, карасики тоже хотят жить, оставьте их в покое.
А в этом доме жили работники, а вот кладовки и чуланы. Похоже, что и сейчас там кладовки и чуланы. Большой колокол на коньке конюшни, а с другой стороны конька – петух-флюгер. Она вспомнила, как работники с полей тянулись во двор, когда громкий и надтреснутый звон колокола возвещал время обеда. И двор так же окружен деревьями со всех сторон. Деревья посажены слишком тесно, надо бы их проредить, но отец, с его почтением ко всему живому, не решался вырубить даже кустик. Говорил, что природа знает, как ей поступать, а люди слишком невежественны, чтобы подправлять природу.
Остановилась около старого клена на въезде. Черные пятипалые листья его росли так густо, что в кроне, наверное, всегда ночь, даже среди бела дня. И листья, конечно, только в лунном свете черные, а на самом деле багрово-красные.
Внезапно раздалось бойкое фырчанье крыльев, и рядом с ней на траве уселась стайка голубей.
Это еще что за чудеса? Голуби после заката не летают. Может, их разбудил этот яркий, волшебный лунный свет? Решили, что уже день, и вылетели из голубятни. Увидели, что ошиблись, растерялись и сели где попало.
В те времена в усадьбе всегда жили голуби. Отец и их брал под защиту. Если даже в шутку кто-то предлагал зарезать пару голубей к обеду, у него портилось настроение.
А у нее потеплело на сердце. Эти уютные птицы наверняка договорились встретить бывшую хозяйку в доме ее детства. Хотели показать, что они ее не забыли. Они же не знали, что она приедет так поздно. Но не стали отменять свое решение. Встречать так встречать.
А может, это отец послал ей голубей? Почувствовал, как ей грустно в старой усадьбе, и послал, чтобы дочке не было так одиноко.
У нее защипало глаза и выступили слезы.
Сейчас, и только сейчас она поняла, какой счастливой, настоящей жизнью жила в этой усадьбе. Недели работы, но какие веселые и торжественные праздники! Непрерывный труд днем, зато к вечеру собирались у керосиновой лампы и читали вслух Тегнера и Рунеберга, Анну-Марию Леннгерн и Фредерику Бремер. Сеяли рожь и сажали розы, пряли лен и пели народные песни. История и особенно грамматика считались скучными, но они устраивали домашний театр и писали стихи, стояли у плиты и готовили, а потом учились читать ноты и играть на флейте и гитаре, скрипке и рояле. Сажали капусту, репу, горох и фасоль в огороде, но рядом был сад, где цвели яблони, и груши, и черешни, и кусты были полны разнообразных ягод… она до сих пор помнила вкус прозрачного, налитого зеленым свечением крыжовника. Круга общения особого не было, они жили на отшибе, но именно поэтому в памяти сохранилось так много сказаний, легенд и историй. Одежда… ну и что? Носили домотканые платья, зато чувствовали себя беспечальными и независимыми.
«Наверное, нигде и никто в мире не живет такой замечательной жизнью, какой жила я в юности в этой маленькой, скромной усадьбе. Жизнь – это сочетание работы и отдыха, а здесь и того и другого было как раз в меру, и все было пронизано счастьем.
А почему бы не вернуться сюда насовсем? Я увидела все своими глазами и поняла, что уезжать будет невыносимо горько…»
Она повернулась к голубям и сказала, посмеиваясь над своей глупостью:
– Летите-ка вы, голуби, к папе и расскажите, как тоскует по дому его дочь. Слишком долго я скиталась по чужим краям. Спросите его, не может ли он сделать так, чтобы я вернулась сюда навсегда?
И опять чудеса: не успела она произнести эту нелепую фразу, голуби дружно снялись с места и, промелькнув серебристыми лепестками под луной, растворились в мерцающем звездами ночном небе.
Она проводила их взглядом и услышала в саду истошный крик. Поспешила туда и застала еще более странную сцену: маленький, даже совсем крошечный, не больше ладони, человечек отчаянно отбивался от нападавшей на него совы. Она в первый момент даже пошевелиться не могла от изумления, но когда гномик закричал еще более жалобно – вмешалась и прогнала сову. Та вспорхнула на дерево, а гномик даже не думал убегать. Теперь она разглядела: это был гномик-мальчишка, она даже никогда и не слышала, что такие бывают.
– Спасибо за помощь, – сказал мальчик. – Только зря вы дали сове улететь. Я теперь не могу с места сдвинуться, вон она, смотрите, на дереве. Сидит и ждет, когда вы уйдете.
– Пожалуй, это было легкомысленно с моей стороны, но… я могу проводить тебя, куда тебе надо.
Забавно: писательница написала множество сказок про маленький народец, и вот – такая встреча. Она даже не знала, как с ними разговаривать, с этими гномиками.
– Я вообще-то собирался у вас переночевать, – сказал крошечный мальчуган. – Если вы найдете мне местечко без сов… я буду спать без снов, – неожиданно срифмовал он. – А на рассвете уйду.
– Местечко? А разве твое место не в лесу?
– Ой, вы, наверное, думаете, что я из этих… ну, вы знаете. Ничего подобного. Я человек, такой же, как вы, только меня заколдовали и превратили в гнома.
– Ничего более странного не слышала за всю свою жизнь! Может, расскажешь, как это все получилось?
Он ничего не имел против того, чтобы рассказать свою историю этой доброй женщине, которая, как он заметил, совершенно его не боялась.
И пока он рассказывал, писательница вдруг почувствовала, как по спине пробежал знакомый озноб вдохновения.
Какая удача! Боже мой, какая удача – встретить мальчонку, пролетевшего через всю Швецию на гусе! Весь его рассказ будет в моей книге, не нужно ничего больше мучительно придумывать и связывать концы! Как замечательно, что я сюда поехала… Я так и знала, что мой старый дом мне поможет. Так или иначе, но поможет, достаточно только увидеть его и подышать воздухом моего детства.
И одновременно с этим ее поразила мысль, которую, как она уже знала, ей никогда не суждено додумать до конца.
Не успела она, почти в шутку, послать голубей к покойному отцу, как тут же разрешилась загадка, над которой она билась почти год. Неужели отец и вправду ей ответил?
L. Клад в архипелаге
Дорога к морю
Пятница, 7 октября
С самого начала обратного полета гуси летели строго на юг, а теперь Акка вдруг взяла направление на запад, к Бохуслену.
Летели бодро и весело. Юнцы попривыкли и перестали жаловаться на усталость, а к мальчику вернулось хорошее настроение. Он так обрадовался, что ему наконец удалось поговорить с человеком! Мало того, писательница, выслушав его рассказ, подумала и сказала вот что:
– Если ты будешь продолжать стараться делать добрые дела так же, как старался до сих пор, всё не может кончиться плохо. Не может. Всё кончится хорошо. Уверяю тебя.
Разумеется, она не знала, как ему действовать, чтобы вернуть свой прежний облик, да и откуда ей знать – она и гномов-то никогда до этого не видела. Но главное – он опять надеялся и верил. И теперь сидел и размышлял, как ему отговорить Белого возвращаться на родной хутор.
– Знаешь, друг, – сказал он ему, проводив взглядом проплывшее под ними облачко. – Мы с тобой подохнем со скуки на хуторе, пока дождемся следующей весны. Думаю, не податься ли нам со стаей за границу?
– Ты что? – Белый трепыхнул крыльями так, что Нильс на всякий случай покрепче вцепился в перья. – Это ты серьезно?
Белый, хоть и храбрился, за эти полгода порядком подустал, и больше всего ему хотелось поскорее оказаться в гусином загоне на хуторе Хольгера Нильссона.
Мальчик промолчал. Он бросил последний взгляд на Вермланд, где лиственные леса и сады щеголяли желто-красными осенними нарядами, а озера сияли последней синевой между песчаными берегами.
– По-моему, земля под нами никогда не была такой красивой, как сегодня, – сказал он. – Посмотри, озера, как голубой шелк, берега похожи на широченную золотую перевязь. И вот прилетим мы в наш Западный Вемменхёг и никогда больше не увидим ничего нового в этом шикарном мире…
– Я-то думал, мы прилетим домой, и родители увидят шикарного сына, – неуклюже пошутил Белый.
Белому ничего так не хотелось, как похвалиться перед домашними своими приключениями, а главное – показать Дунфин и их потомство: шестерых статных юных гусей. Пусть все полюбуются – и куры, и коровы, и кот Миссе, и, само собой, гуси. А главное – пусть подивится хозяйка, госпожа Нильссон. Поэтому предложение мальчика его не просто удивило, а даже испугало.
Несколько раз в течение дня они садились перекусить. На сжатых нивах оставалось столько корма – не хотелось улетать. Особенно молодым. Они ощипывали один забытый жнецами колосок за другим и тянули время, как могли. В результате в Дальсланд они прилетели только к закату. Северо-запад провинции показался им еще богаче и красивей, чем Вермланд. Здесь было столько озер, что земля между ними выглядела как узкие, гористые цепочки. Конечно, с пашнями и лугами тут не разгуляешься, зато деревьям раздолье. Береговые откосы выглядели как специально заложенные искусным ландшафтным архитектором парки. И вот что удивительно – наверное, здесь, в воздухе, есть особое вещество, впитывающее солнечный свет. Солнце уже спустилось за горную гряду, а на темной воде озер все еще играли золотистые блики. В розовом воздухе красовались желто-белые березы, красные осины, багровые клены и жмущиеся друг к другу ярко-красные кисти рябины.