– А мне кажется, Белый, довольно обидно осознать, что никогда больше не увидишь такую красоту.
– Мне куда больше нравятся пашни в Сконе, чем эти скалы и реки. Но если ты решил продолжать путешествие, я тебя не брошу, – с видимым усилием произнес Белый.
– Такой ответ я и хотел услышать, – с облегчением сказал мальчик.
Камень с души свалился.
Они уже летели над Бохусленом. Горы здесь громоздились еще теснее, долины, если их можно назвать долинами, выглядели как ущелья, а узкие, как и в Дальсланде, озера казались очень темными, будто только что вынырнули ненадолго из подземелья и собираются опять туда спрятаться.
Грозный и по-своему красивый вид, особенно сейчас, на закате, когда на некоторых склонах еще играют рыжие блики уже спрятавшегося солнца, а другие прячутся в глубоких черных тенях. Первобытное зрелище. Почему-то мальчику пришло в голову, что в этом краю должны рождаться могучие и отважные воины – такая дикая природа словно создана для великих битв.
Удивительно, но теперь, когда удалось уговорить Белого, ему опять захотелось приключений.
Вполне может быть, что ему будет не хватать этого – каждый день, или по крайней мере через день, рисковать жизнью и с честью выходить из любой передряги. Ну, нет, решил он, везение не может быть бесконечным. Хватит. Надо радоваться каждому дню и довольствоваться тем, что есть, а не искать на свою голову опасностей.
Разумеется, Белому он этого не сказал, тем более что стая летела на пределе скорости, и Белый уже тяжело дышал и не поворачивал к нему голову. Вряд ли он смог бы ответить.
Солнце, оказывается, зашло не совсем: оно то показывалось, то исчезало за бесконечными скалами. Гуси летели быстро, и эта игра в прятки продолжалась довольно долго.
И в конце концов они увидели на горизонте светлую полоску, которая росла с каждым взмахом крыльев.
Море.
Оно казалось то сиреневато-стальным, то молочно-белым, но в нем, будто акварельные краски, расплывались розовые, бирюзовые и небесно-голубые потеки. А когда они облетели прибрежные скалы, оказалось, что солнце не только не зашло, оно еще и не думало заходить. Весь его оранжевый диск еще висел над горизонтом и вовсе не торопился нырнуть в загадочную и манящую бездну.
И когда мальчик увидел свободное, бескрайнее море, багровое вечернее солнце, на которое можно было смотреть, даже не щурясь, он почувствовал такой покой, какого давно не испытывал.
– Что за смысл горевать, Нильс Хольгерссон, – впервые за много-много дней он обратился к себе настоящим именем. – Мир прекрасен. Он создан и для больших и для маленьких. Совсем неплохо быть свободным, не знать горестей и наслаждаться бесконечным пространством жизни.
Дар Акки
Дикие гуси остановились на ночлег на небольшом островке напротив Фьелльбаки. Они тут же заснули, но в полночь Акка с Кебнекайсе стряхнула сон и разбудила Икеи и Какси, Кольме и Нелье, Вий-си и Кууси. Под конец она тронула клювом Тумметота.
– Что случилось, матушка Акка? – в ужасе вскочил мальчуган.
– Ничего страшного, – успокоила его предводительница. – Здесь собрались самые старшие и опытные гуси стаи, и мы хотим тебя спросить: нет ли у тебя желания последовать за нами?
Среди ночи? Он, конечно, понимал, что Акка ни за что не стала бы его будить, если бы не что-то важное, но все равно странно.
Он вскарабкался ей на спину, и они полетели куда-то на запад. Пересекли множество больших и маленьких островов, тесно обступивших берег, потом широкую полосу чистой воды и добрались до самой далекой от континента группы островов. Даже в лунном свете было видно, насколько отполированы волнами черные, маслянисто поблескивающие в лунном свете утесы. На некоторых островах, тех, что побольше, мальчик с удивлением обнаружил человеческое жилье. Акка сделала круг, нашла самый маленький островок и опустилась на скалу. Этот островок даже и островком назвать было нельзя – одна-единственная скала, в которой волны проточили ложбину и намыли в нее песок и ракушки.
Он спрыгнул со спины Акки и увидел прямо перед собой нечто похожее на высокий остроконечный камень.
Никакой, конечно, это был не камень, как он понял в следующее мгновение. Огромная хищная птица, выбравшая для ночлега этот удаленный островок. Не успел мальчик удивиться, почему всегда осторожная Акка рискнула на такое опасное соседство, как хищник поднял голову и глянул на него знакомыми яростно-веселыми глазами. Горго! Орел Горго!
Мальчик даже засмеялся от радости.
Ясное дело. Акка и Горго договорились. Ни один, ни другой вовсе не удивились неожиданной встрече.
– Молодец, Горго, – с ласковой насмешкой сказала Акка. – Уж от кого-кого, а от тебя не ожидала такой точности. Ты прибыл даже раньше нас. Долго пришлось ждать?
– С вечера. Боюсь, я не заслужил похвалы. С поручением твоим дело плохо.
– Я уверена, Горго, ты справился куда лучше, чем хочешь показать. Расскажи. Но сначала я хочу попросить Тумметота помочь мне разыскать кое-что.
Мальчик отвлекся от необычно красивой раковины и поднял голову.
– Ты, наверное, удивился, Тумметот, что мы отклонились от маршрута и полетели на запад, к Северному морю?
– Ну да, – пожал плечами мальчик, – удивился. С другой стороны, у тебя наверняка были на то причины.
– Приятно слышать, что ты мне так доверяешь, – кивнула Акка. – Но боюсь, твое доверие поуменыпится, если мы зря потеряли время… Это случилось много-много лет назад… Мы… то есть я и вот они, – она кивнула на гусей-ветеранов, – угодили в сильный шторм, и нас отнесло аж сюда, на дальний архипелаг. Могло отнести и дальше, и мы тогда не нашли бы дорогу к суше. Решили сесть на воду. Морские течения, конечно, быстрые, но все же не такие быстрые, как ветер. Несколько дней мы болтались среди этих скал, как поплавки. Проголодались ужасно и решили посмотреть, нет ли в этой расщелине чего-нибудь съестного. Не нашли ни единой травинки. Но вдруг кто-то увидел полузасыпанные песком мешки. Мы надеялись, что в мешках зерно, разорвали их клювами, но никакого зерна не нашли. В мешках лежали круглые кусочки золота. Похожие на опавшие березовые листья, только тяжелые. Для нас, диких гусей, от золота никакой пользы. Когда шторм утих, оставили мешки на острове и полетели дальше. И знаешь, Тумметот, за все эти годы никто из нас даже не вспоминал про находку. Но этой осенью кое-что произошло, и золото может нам понадобиться. Вряд ли что-то сохранилось, но мы надеемся на тебя. Вдруг ты что-то придумаешь?
Мальчик, ни слова не говоря, спрыгнул в расщелину, взял в обе руки по створке раковины и начал раскапывать песок. Никаких мешков и в помине не было, но когда он углубился примерно на свой рост, раковина царапнула по чему-то твердому. Он разгреб руками песок и увидел золотую монету. Он копнул немного в сторону, потом в другую – монет было очень много. Он поспешил к Акке:
– Матушка Акка, мешки, конечно, давно истлели, но золото на месте. Монеты рассыпались и так и лежат в песке.
– Замечательно! – обрадовалась Акка. – Закопай ямку, чтобы ничего не было видно. Никто не должен догадаться, что здесь кто-то рылся.
Тумметот так и сделал. А когда поднялся на скалу, застыл от изумления. Акка во главе ровного строя из шести гусей двинулась к нему самым торжественным шагом, на какой только способны дикие гуси. Они приблизились к нему и поклонились так церемонно, что он невольно снял колпачок и отвесил ответный поклон.
– Тумметот, – медленно и отчетливо произнесла Акка. – Мы, ветераны, посовещались и решили вот что. Если бы ты, Тумметот, был в услужении людей и сделал бы им столько добра, сколько сделал нам, если бы так помогал им, как помогал нам, люди ни за что не отпустили бы тебя без достойного вознаграждения.
– Это не я вам помогал, а вы мне, – растерялся мальчик.
– Мы также решили, – продолжила Акка, будто и не слышала его слов, – что, раз уж человек проделал с нами все это длинное, утомительное и небезопасное путешествие, он не может покинуть нас таким же бедным, как пришел. Мы у тебя в долгу.
– Матушка Акка! Вы так многому меня научили, и это дороже всякого золота. Не вы у меня в долгу, а я у вас.
– Теперь я уверена, что раз за столько лет не нашелся хозяин, то мы можем смело считать, что золото ничье. И ты можешь им пользоваться, как заблагорассудится. Оно твое.
– А вам оно разве без надобности?
– Как это без надобности? С очень даже большой надобностью. У нас очень большая надобность отдать его тебе, чтобы твои мама и папа посчитали, что ты все эти месяцы пас гусей у хороших и порядочных людей.
Мальчик отвернулся, посмотрел на море, чтобы скрыть подступившие слезы. Справился с собой и посмотрел Акке прямо в ее блестящие, добрые, умные глаза.
– Мне кажется странным, матушка Акка, – произнес он без выражения, боясь расплакаться. – Мне кажется странным… хорошие и порядочные люди не увольняют работника, пока он сам не попросит его уволить.
– Никто тебя и не думает увольнять, пока мы в Швеции, на твоей родине, – ласково сказала Акка. – Я даже надеюсь, что ты останешься с нами. Я хотела показать тебе клад, раз уж мы в этих краях и не надо делать слишком большой крюк.
– И все равно я чувствую, чувствую, что вы хотите со мной расстаться до того, как я сам этого пожелаю. После всего того, что мы вместе пережили… мне кажется, это не чересчур уж большая просьба – взять меня с собой за границу.
Гуси словно застыли. Вытянули шеи и открыли клювы, будто им не хватало воздуха.
– Об этом я не подумала, – призналась Акка, придя в себя от изумления. – Что ж… но прежде чем ты решишь окончательно, я хочу, чтобы ты выслушал Горго. Когда мы расстались в Лапландии, я послала Горго на твой хутор. Попросить гнома изменить условие.
– Так оно и есть, – подтвердил орел. – Слетал. Но больших успехов не добился. Хутор Хольгера Нильссона нашел быстро, но пришлось пару часов повисеть над ним, пока увидел гнома. Он между сараев крался. Ну, тут я… одним словом, унес я его на пашню. Там можно потолковать без помех. Меня, говорю, послала Акка с Кебнекайсе. Она спрашивает, нельзя ли расколдовать Нильса Хольгерссона на менее, как бы это сказать помягче… гусеедских условиях. Рад бы, но не могу, говорит гном. Наслышан, что он проявил себя как герой, пока летал с Аккой. Но поменять условия не в моей власти. Тут я разозлился. Выкладывай, говорю, в чем дело, пока я глаза твои колдовские не выклевал! Можешь, говорит, делать со мной, что хочешь, но с Нильсом Хольгерссоном будет так, как я сказал. И еще передай ему, чтобы поторопился домой со своим белым гусем, потому что на хуторе дела совсем плохи. Хольгер был вынужден заплатить залог за брата, а вдобавок купил в кредит коня, а тот на следующий же день захромал и до сих пор проку от него никакого. Двух коров уже продали, и если никто не поможет, то и с хутора придется уйти – нечем платить за аренду.