– Не говори так! – попросил её мальчик. – Ты ничего о нас не знаешь. Я расскажу тебе кое о чём, и ты поймёшь: чем дольше ты проживёшь среди нас, тем больше полюбишь наш край.
И Аслак стал рассказывать Осе, как было в те времена, когда чума, которую называли «чёрная смерть», свирепствовала в Швеции. Аслак не знал, косила ли людей чума в горах, в самой Стране Саамов, где они сейчас находились. Но в Йемтланде мор пронёсся со страшной силой, и среди саамского народа, кочевавшего там в лесах и горах, все повымирали, кроме одного-единственного мальчика пятнадцати лет от роду. А из шведов, осевших в речных долинах, не осталось в живых никого, кроме его сверстницы – пятнадцатилетней девочки.
Вот и бродили мальчик и девочка, каждый в отдельности, по пустынному краю целую зиму, всё искали, нет ли где людей. К весне они наконец встретились, продолжал свой рассказ Аслак. Тут девочка-шведка попросила мальчика-лапландца проводить её на юг, откуда она добралась бы к людям своего родного племени. Не хотелось ей оставаться в обезлюдевшем Йемтланде, где были одни лишь пустые усадьбы.
– Я провожу тебя, куда захочешь, – пообещал мальчик, – но только когда наступит зима. Сейчас ещё весна, мои олени тянутся на запад, в скалистые горы, а ты ведь знаешь: мы, люди племени саамов, должны идти туда, куда ведут нас наши олени.
Девочка-шведка была дочерью богатых родителей. Она привыкла жить в доме под крышей, спать на кровати и есть за столом. Она всегда презирала бедное племя сынов гор – лапландцев и думала, что те, кто живёт под открытым небом, очень несчастны. Но она боялась вернуться в свою усадьбу, где никого, кроме мёртвых, не было, и потому попросила мальчика:
– Позволь мне тогда по крайней мере подняться с тобой в горы. Я не хочу бродить одна здесь, где голоса человеческого и то не слыхать!
На это мальчик охотно согласился. Вот так и пришлось девочке сопровождать его с оленями в горы. Оленье стадо стремилось поскорее очутиться на тучных горных пастбищах и делало каждый день большие переходы. Времени поставить чум не было, а в те часы, когда олени останавливались пощипать траву, приходилось бросаться наземь и спать на снегу. Животные чуяли дуновения южного ветра и знали, что через несколько дней он сметёт весь снег со склонов гор. Девочке с мальчиком приходилось поспешать за оленями по снегу, который уже начал таять, и по трещавшему под их ногами льду. Когда же они поднялись высоко-высоко в горы, туда, где хвойный лес уже кончался, уступая место корявым карликовым берёзкам, они смогли несколько недель передохнуть, ожидая, когда же на плоскогорьях стает снег. А потом они стали подниматься и туда. Девочка жаловалась и много раз повторяла: она-де ужасно устала и ей надо непременно вернуться вниз, в речные долины. Но всё равно – она неотступно следовала за мальчиком и оленями, потому что ей не хотелось оставаться одной там, где не было ни единой живой души.
Когда они поднялись на плоскогорье, мальчик поставил для девочки чум на красивой зелёной лужайке, спускавшейся вниз к горному ручью. Настал вечер, и мальчик, набрасывая аркан на олених, подоил их одну за другой и предложил девочке попить молока. Потом он вытащил из тайника вяленую оленину и олений сыр, которые люди его племени ещё прошлым летом спрятали на вершине. Но девочка по-прежнему жаловалась и была всем недовольна. Она не желала есть ни вяленую оленину, ни олений сыр, она не желала пить оленье молоко. Она не могла привыкнуть сидеть на корточках в чуме и лежать на земле, на сухом хворосте и оленьих шкурах вместо настоящей постели. Но сын горного племени только смеялся над её сетованиями и по-прежнему был добр к ней.
Через несколько дней, когда мальчик доил олениху, девочка подошла к нему и спросила, не надо ли ему помочь. Вызвалась она и развести огонь под котлом, в котором варилась оленина, и принести воды, и сварить сыр. И настало тут для них счастливое время. Погода стояла тёплая, добывать еду было легко. Они вместе ходили ставить силки на птиц, удили лососей в горных быстринах и собирали по болотам морошку.
Когда же лето кончилось, они снова спустились вниз с гор и добрались до границы между хвойным лесом и чернолесьем. Там они опять поставили чум. Настала пора убоя оленей, и им пришлось трудиться каждый день с утра до вечера. Но и это время всё равно было для них счастливым, а дичи и рыбы они добывали даже больше, чем летом. Когда же выпал снег и озёра стали покрываться льдом, мальчик с девочкой перекочевали дальше, вниз по склонам гор – на восток, в густой еловый бор. Они поставили чум и занялись зимним промыслом. Мальчик учил девочку сучить нитки из оленьих жил, выделывать оленьи шкуры и шить из них башмаки и платье, вырезать гребни и разные снасти из оленьих рогов, бегать на лыжах и ездить в лапландских санях-волокушах, запряжённых оленями. Когда же миновала самая мрачная пора зимы и солнце стало светить уже почти целый день напролёт, мальчик сказал девочке: теперь он может проводить её на юг, где она найдёт людей своего племени.
Но девочка, удивлённо взглянув на него, спросила:
– Зачем ты меня гонишь? Ты хочешь остаться один со своими оленями?
– Я думал, что это ты хочешь уйти, – молвил мальчик.
– Я жила жизнью саамского народа почти год, – сказала девочка. – И после того как я так долго кочевала на воле по горам и лесам, я не могу вернуться назад, к моему народу, и задыхаться в тесных горницах. Не гони меня прочь, позволь мне остаться здесь! Вы, саамы, живёте лучше нас!
Девочка осталась с мальчиком на всю жизнь и никогда не стремилась назад в речные долины. И если бы ты, Оса, пробыла тут хотя бы месяц, ты никогда не смогла бы расстаться с нами.
Этими словами Аслак – маленький лапландец закончил свой рассказ. В тот же миг отец его, Ула Серка, вынув трубку изо рта, встал. Старик Ула знал шведский куда лучше, чем это могло показаться, и понял рассказ сына. Теперь, после рассказа мальчика, ему вдруг стало ясно, как надо подготовить Йона Ассарссона к тому, что сюда явилась его дочь Оса и разыскивает своего отца.
Ула Серка спустился вниз к озеру Луоссаяуре и прошёл довольно далеко по берегу, прежде чем наткнулся на человека, которого искал. Тот сидел на камне и удил рыбу. Рыболов был какой-то вялый и беспомощный с виду, с седыми волосами, сгорбленной спиной и усталым взглядом. То ли он взвалил на себя ношу, которая оказалась ему не под силу, и это сломило его, то ли всё терзался какой-то невыносимо тяжёлой думой.
– Ну, Йон, видать, тебе улыбнулось рыбацкое счастье, раз уж ты просидел тут всю ночь? – спросил по-саамски сын гор, подойдя ближе.
Рыболов вздрогнул, подскочил и поднял на Улу глаза. Наживки на его крючке не было, и хоть бы одна пойманная рыбёшка валялась рядом с ним на берегу! Он поспешно насадил наживку и забросил удочку. Между тем сын гор опустился рядом с ним на траву и сказал:
– Хотел бы я потолковать с тобой кое о чём. Ты ведь знаешь, была у меня дочка, да померла в прошлом году; очень уж не хватает её в нашем чуме.
– Да, знаю, – отрезал рыболов, и по его лицу пробежала тень, словно ему пришлось не по душе упоминание об умершем ребёнке. Он хорошо говорил по-саамски.
– Только нельзя всю жизнь терзаться своим горем! – заметил лапландец.
– Ясно, это не дело!
– Поэтому-то я нынче и надумал взять в приёмыши другого ребёнка. Разумно ли это, как по-твоему?
– Надо ещё знать, что это за ребёнок, Ула! – ответил рыболов.
– Ладно, расскажу тебе, Йон, всё, что знаю про эту девочку, – молвил Ула. И он рассказал рыболову, как в нынешнем году, в середине лета, прибрели пешком в Мальмбергет двое незнакомых детей, мальчик с девочкой. Искали они там своего отца, а так как отец куда-то ушёл, они и остались его дожидаться. Но пока они ждали, мальчика убило камнем при взрыве. А девочка пожелала устроить ему богатые похороны. И Ула очень красочно описал, как маленькая неимущая девочка склонила всех людей помочь ей. И как у неё хватило духу пойти говорить с самим управляющим!
– И эту девочку ты хочешь взять к себе в чум, Ула? – спросил рыболов.
– Да, – ответил лапландец. – Когда мы услыхали эту историю, мы не смогли удержаться от слёз. И сказали друг другу: такая хорошая сестра станет и хорошей дочерью. И мы возьмём её в приёмыши.
Некоторое время рыболов сидел молча. А потом спросил:
– Она, верно, из твоего племени, эта девочка?
Видно было, что он решил поддержать беседу, только чтобы доставить радость своему другу-лапландцу.
– Нет, она не из саамов.
– Может, она дочь новосёла и привыкла к жизни на севере?
– Нет, она из дальних краёв. Она родом с юга, – равнодушно ответил Ула, сделав вид, будто это не так уж и важно.
Но рыболов заметно оживился.
– Тогда не думаю, что ты можешь взять её в приёмыши, – сказал он. – Раз она выросла не здесь, навряд ли ей придётся по душе жить зимой в чуме.
– В чуме она найдёт добрых родителей, хороших братьев и сестёр, – упрямо возразил Ула Серка. – Быть одной ещё хуже, чем мёрзнуть.
Тут рыболов всё более и более красноречиво стал отговаривать своего друга брать в чум девочку. Похоже, он не мог примириться с мыслью о том, что дочь родителей-шведов станет приёмышем лапландской семьи.
– Ты ведь говорил, будто в Мальмбергете у неё отец?
– Он умер, – резко ответил лапландец.
– Ты это точно знаешь, Ула?
– Тут и толковать нечего, – презрительно произнёс лапландец. – Это и так ясно! Разве пришлось бы девочке и её брату бродяжничать по всей стране одним, если б отец их был жив? Разве нужно было бы двоим детям самим заботиться о себе, если б у них был отец? Разве маленькой девочке пришлось бы самой говорить с управляющим, если б отец её был жив? Не помри её отец, осталась бы она хоть на минутку одна? Особенно теперь, когда по всей Стране Саамов только и идёт молва о том, какая она замечательная девочка? Сама-то она верит, что отец её жив, но я-то думаю, что его уж точно нет в живых.
Человек с усталыми глазами повернулся к Уле и спросил: