Поспешно прятавшихся от дождя людей гуси попрекали:
– Куда спешите? Неужто вы не видите, что с неба падают караваи хлеба и лепёшки! Караваи хлеба и лепёшки!
Огромная мрачная туча быстро неслась к северу, неотступно следуя за гусями. А те, казалось, вообразили, будто это они тащат её за собой, и, видя внизу большие сады, гордо кричали:
– Мы несём вам подснежники, мы несём вам розы, мы несём яблоневый и вишнёвый цвет, мы несём горох и бобы, репу и капусту! Кому охота, подставляйте горсть! Кому охота, подставляйте горсть!
Они ещё долго так кричали, радуясь первому ливню. Но дождю не видно было конца. Он лил как из ведра и после полудня. Гуси, потеряв терпение, стали кричать жаждущим влаги лесам вокруг озера Ивешён:
– Мало вам, что ли? Мало вам, что ли?
Небо всё больше затягивало свинцово-серой пеленой, а солнце спряталось так далеко за тучи, что никто не мог понять, где оно. Дождь всё усиливался. Он тяжело барабанил по крыльям гусей, пробираясь сквозь жирные перья к самой коже. Дождевая завеса заслонила землю; озёра, горы и леса слились в туманной круговерти, и стало невозможно разглядеть дорожные вехи. Гуси летели всё медленнее, весёлые крики смолкли. Мальчику стало очень холодно.
Хотя у Нильса было тяжело на сердце, но, мчась верхом в небе, он не терял мужества. Старался он не падать духом и тогда, когда после полудня дикие гуси приземлились под карликовой сосенкой посреди большого болота. Здесь было сыро и холодно, на отдельных кочках ещё лежал снег, другие обнажённо торчали из полуталой ледяной воды. Нильс сразу же принялся за дело: он усердно искал мёрзлую клюкву и бруснику. Но вот настал вечер, болото окутала такая густая мгла, что даже зоркие глаза мальчика ничего не могли разглядеть. Безлюдная дикая пустошь вселяла в него ужас. Мокрый и озябший, он забрался под крыло гусака, но уснуть не мог. Ему слышались какие-то шорохи, шелест, тихие крадущиеся шаги, дальние грозные голоса. А где-то светло и тепло… «Хоть бы одну-единственную ночь провести среди людей, – думал мальчик. – Посидеть бы немного у очага и чего-нибудь поесть. К диким гусям я мог бы вернуться ещё до восхода солнца».
Нильс тихонько выполз из-под крыла и соскользнул на землю. Не разбудив ни Мортена, ни других гусей, он осторожно и незаметно прокрался через болото.
Где на сей раз приземлились гуси – на землях Сконе, Смоланда или Блекинге, – мальчик толком не знал. Но перед тем как опуститься на болоте, он мельком сверху увидел большое селение, какие часто встречаются на севере и каких не увидишь на равнинах юга; туда-то он и направился. Вскоре он набрёл на дорогу, которая вывела его на длинную, засаженную деревьями сельскую улицу, образованную стоявшими бок о бок усадьбами.
Жилые дома здесь были деревянные, нарядные, многие из них – с резными карнизами, с верандами, застеклёнными разноцветным стеклом. На окрашенных светлой масляной краской стенах чётко выделялись голубые, зелёные и красные, точно огоньки, двери и оконные наличники. В тёплых горницах болтали и смеялись люди. Разобрать их слов он не мог, но как отрадно было слышать человеческие голоса! А при виде освещённых окон страх с него как рукой сняло. Зато он снова почувствовал ту робость, которая теперь всегда нападала на него вблизи людей. «Как меня встретят, если я постучусь и попрошу позволения войти?» – гадал мальчик. «Надобно, пожалуй, часок-другой присмотреться, прежде чем попроситься в дом», – решил он.
В это мгновение балконная дверь дома, мимо которого он проходил, распахнулась, и жёлтый свет заструился сквозь тонкие лёгкие занавески. Красивая молодая женщина вышла на балкон и оперлась на перила.
– Дождь идёт, наступает весна, – сказала женщина.
При звуке её голоса мальчик чуть не заплакал – такое безотчётное волнение охватило его. Впервые он почувствовал сожаление, что сам изгнал себя из мира людей.
Вскоре он оказался около торговой лавки. Перед ней стояла красная сеялка. Нильс долго смотрел на неё, потом влез на козлы, защёлкал языком, воображая, будто правит лошадьми. Как весело было бы прокатиться на такой ладной машине по полю! На миг он даже забыл, кто он теперь, а вспомнив, быстро соскочил с сеялки. «Немало теряет тот, кто обречён жить среди птиц и зверей», – с грустью думал охваченный беспокойством мальчик.
Проходя мимо почтовой конторы, он вспомнил о газетах, которые каждый день приносят вести со всех концов света. Аптека и жилище лекаря навели его на мысль о могуществе людей – ведь они могут бороться с болезнью и смертью… И чем дальше он шёл, тем большим уважением проникался к людям.
Как и все дети, Нильс Хольгерссон не отличался предусмотрительностью. Подавай ему то, что захочется, – и всё тут. А какой это будет куплено ценой, ему безразлично. Только сейчас он начал в полной мере понимать, как много утратил, решившись остаться домовым. Испуг охватил его: неужели ему не суждено снова сделаться человеком? И что нужно для того, чтобы опять стать обыкновенным мальчиком? Дорого дал бы он за добрый совет.
Нильс влез на крыльцо чужого дома и долго сидел в раздумье под проливным дождём. Он сидел час, сидел два и всё думал, думал – аж голова у него пошла кругом. Но ничего дельного придумать не мог. В чём его спасение – он не знал.
«Слишком трудна эта задача для такого неуча, как я, – решил мальчик. – Всё равно придётся идти к учёным людям, они найдут средство от моей беды. Спрошу-ка я пастора, либо лекаря, либо школьного учителя».
Нильс решительно встал, передёрнув плечами от холода. Он насквозь промок, словно окунувшаяся в лужу собачонка.
И тут вдруг мальчик увидел большую сову, опустившуюся на ближайшее дерево. Из-под стропил её приветствовала другая сова – неясыть.
– Ух-ух! Ух-ух! Чи-витт! Чи-витт! Наконец-то ты снова дома, сова болотная. Каково тебе жилось за морем? – заухала она.
– Спасибо тебе, сова лесная! Жилось мне неплохо. Что новенького случилось здесь за это время?
– У нас в Блекинге ничего особенного. А вот в Сконе одного мальчишку заколдовали и превратили в домового, да такого малюсенького! Ну что твой бельчонок! И он полетел в Лапландию на спине домашнего гуся.
– Удивительная новость, поразительная новость! И ему никогда не стать снова человеком? Никогда не стать снова человеком?
– Это тайна, сова болотная, это тайна, но тебе я её открою! Домовой сказал, что если мальчик будет днём и ночью оберегать домашнего гусака и тот вернётся домой цел и невредим, то…
– И что тогда, скажи? Что тогда? Что тогда?
– Полетим на колокольню, сова болотная, и ты всё узнаешь! Как бы не подслушал кто на улице!
Едва совы скрылись, Нильс радостно подбросил свой колпачок в воздух.
– Если я буду днём и ночью оберегать домашнего гусака и тот вернётся домой цел и невредим, я снова стану человеком! Ур-ра! Ур-ра! Я снова стану человеком!
Нильс громко кричал «ура», и просто удивительно, как его никто не услышал: в селении по-прежнему царила тишина. Со всех ног он пустился обратно на сырое болото, к диким гусям.
VIIКрыльцо с тремя ступеньками
Четверг, 31 марта
На следующий день гусям предстоял перелёт через уезд Альбу в провинции Смоланд. Но вернувшиеся из разведки Юкси и Какси сообщили, что во́ды там ещё покрыты льдом, а вся земля – снегом.
– Га-га-га! Останемся здесь! – загоготали дикие гуси. – Мы не можем лететь через страну, где нет ни воды, ни травы!
– Останься мы здесь, неизвестно, сколько придётся дожидаться тепла, может быть, целый месяц, – возразила Акка. – Полетим-ка лучше на восток, через Блекинге, авось удастся перебраться оттуда в Смоланд через уезд Мёре. Мёре совсем близко от побережья, там рано наступает весна.
И вот стая уже летит над Блекинге. При свете дня Нильс снова повеселел. Вчерашних страхов как не бывало, и он не мог понять, что это на него нашло. Теперь он, ясное дело, и не думал отказываться от путешествия с гусями и от жизни на безлюдных диких пустошах.
Тяжёлая дождевая завеса обволокла Блекинге, и мальчик не мог разглядеть, какова она, эта провинция. «Хороша ли, плоха ли земля, над которой я пролетаю?» – гадал он, пытаясь припомнить, чему его учили в школе. Хотя что ему было припоминать? Ведь он не имел обыкновения готовиться к урокам. Не учил он и про Блекинге.
И вдруг мальчику явственно представилась его школа. Ученики сидят за маленькими партами и поднимают руки, учитель – лицо-то какое недовольное – на кафедре. А сам он, Нильс, стоит у географической карты и должен отвечать на какие-то вопросы о Блекинге. Время идёт, а он молчит. Лицо учителя мрачнеет. Он хотел бы почему-то, чтоб ученики знали географию лучше всех других предметов. Вот учитель сходит с кафедры, берёт у Нильса указку и отсылает его на место. Нильс как сейчас помнит, что он тогда подумал: «Мне это даром не пройдёт».
Немного постояв у окна, учитель начинает рассказ про Блекинге. До чего ж увлекательно он говорит, если даже Нильс слушает учителя! Он и сейчас может вспомнить каждое его слово.
– Провинция Смоланд похожа на высокий-превысокий дом с елями на крыше, а перед ним широкое крыльцо, с тремя большими ступенями. И зовётся то крыльцо Блекинге. Крыльцо это немалой величины. Оно тянется на восемь миль вдоль фасада смоландского дома, а тому, кто захочет спуститься с крыльца к Балтийскому морю, придётся идти целых четыре мили. И до того удобно спускаться по этому крыльцу из Смоланда к Балтийскому морю!
Немало времени потребовалось природе, чтобы высечь из гранита эти первые ступеньки, поначалу ровные и гладкие. Раз крыльцо такое древнее, у него теперь, само собой, совсем иной вид, нежели раньше. Не знаю уж, как там было в старину, вряд ли тогда пеклись о чистоте, да, пожалуй, и не нашлось бы такой метлы, чтобы подметать это огромное крыльцо. Постепенно оно стало зарастать мхом да лишайником, по осени задувало сюда сухую траву и листья, по весне с потоками воды заносило камни и щебень. Всё это накапливалось и гнило, и под конец на площадках собралось столько чернозёма, что здесь смогли пустить корни не только травы, но даже кусты и большие деревья. Однако с годами усиливалось и различие между тремя ступенями. Верхняя, самая ближняя к Смоланду, была покрыта большей частью тонким слоем земли и мелким гравием. Из деревьев здесь смогли прижиться только белая берёза, черёмуха да ель, которые сп