Земля – это сад. Эта идея – одна из самых древних метафор, которую множество раз повторяли народы, принадлежащие самым разным культурам мира. Однако современный научный взгляд на нашу планету как на огромную взаимосвязанную живую систему заставляет нас переосмысливать эту метафору. Исторически, особенно в западной культуре, мир представлялся как пассивный сад: готовая идиллия, над которой мы полностью господствуем, или плодородная, но опасная, дикая местность, которую мы должны приручить. В мифах и религиях происхождение даров Земли часто приписывается высшей, внешней силе или не проясняется вовсе. Однако на протяжении большей части своей истории Земля не была похожа на тот рай, к которому мы привыкли. Более того, Земля и населяющие ее организмы отнюдь не пассивны – они сами творят эволюцию.
Земля – это сад, который сам себя посеял, взрастил и благодаря разумным формам жизни наконец осознал себя. Это общественный сад, в создании которого участвуют все его жители, даже если они этого не осознают. Как и многие сады, Земля пережила катастрофы, над которыми она не властна. Как и многие садовники, земные обитатели непреднамеренно разрушали систему, от которой зависели, иногда подвергая ее смертельной опасности. Однако в целом между жизнью и окружающей средой – между садовниками и их садом – сложились отношения, способствующие взаимному сохранению. За очень долгое время эти связи сделали Землю удивительно устойчивой.
На протяжении сотен тысяч лет человечество училось ухаживать не только за собственными садами, но и за садом под названием Земля, частью которого мы являемся. Несмотря на то что нам было даровано самосознание, наш прогресс был полон ошибок и трудностей: мы забывали древние учения, а затем вновь их открывали, мы ошибались, но мы же и внедряли новые технологии. Сегодня мы знаем больше, чем когда-либо, о тех сложных экологических взаимодействиях, без которых не была бы возможна жизнь на нашей планете. Никогда еще не было так важно уметь применять эти знания: отказаться от идеи, что мы хозяева планеты, но признать при этом наше влияние на нее. Признать, что мы и все живые существа – часть одного мира, принять роль одного из множества его управляющих и, наконец, осознать, что наше дальнейшее существование не является само собой разумеющимся. Мы – лишь один из бесчисленных организмов, населяющих этот окутанный воздушной пеленой живой камень, с непостижимой скоростью проносящийся сквозь космические просторы. Вселенная безразлична к нам и неумолимо движется к состоянию максимальной энтропии, в котором живые планеты, подобные нашей, – жизнь любого рода – станут невозможны. Земля – это восстание против этой энтропии и шаткое чудо: Земля – это сад в пустоте.
Однажды утром после дождя я вышел в сад. Мелкие капли воды, гладкие и светящиеся, как хрусталь, прильнули к каждому листику и веточке. В воздухе витал мягкий земляной запах, напоминающий запах свежевыкопанной свеклы. Серые комки мха теперь стали зелеными и были похожи на губку. Возле пруда, под мальвами, малиновка рылась в листьях в поисках еды.
Когда я стоял на коленях у болота, проверяя молочай – нет ли там яиц бабочки данаиды-монарх, я заметил, что на стебле ситника все еще держался сброшенный хитиновый покров стрекозы. Чуть ниже него, там, где водопад ударялся о поверхность пруда, образовывались и лопались пузырьки. Каждый из них стал крошечным зеркалом, в котором я видел свое искаженное отражение, контуры деревьев, цветов и облака на небе. В каждом пузырьке жила своя версия сада – один из множества возможных миров.
Вода
4. Жизнь в толще воды. Как планктон влияет на современные океаны
Однажды ранним июньским утром я прибыл в Уикфордскую гавань города Норт-Кингстаун в штате Род-Айленд. Море было спокойным и отчетливо отливало металлическим блеском. Молодой океанограф по имени Витул Агарвал помахал мне рукой с борта исследовательского траулера под названием «Капитан Берт». В джинсах и свитере с ромбовидным узором Агарвал поприветствовал меня на борту и представил седовласому мужчине в бейсболке, капитану Стиву Барберу.
Прошло лишь несколько минут, и вот мы уже не спеша входили в залив Наррагансетт, набирая скорость по мере удаления от гавани. Солнце стояло низко, его лучи падали на зеленоватую воду. «Думаю, сегодня мы найдем здесь много интересного», – сказал Агарвал, указывая на пенистые волны. «Это вам подсказывает цвет?» – спросил я. Он кивнул.
Потребовалось совсем немного времени, чтобы добраться до места назначения – одной из самых глубоких частей той относительно мелководной части залива, которую мы проплывали. Ее глубина составляла всего лишь 6,6 метра. Начиная с 1957 года каждую неделю в рамках одного из самых продолжительных исследований в области океанографии ученые приезжают именно сюда, чтобы изучать чуть ли не самых необычных живых организмов в океане. Эти существа настолько мелкие, что подавляющее большинство из них невозможно увидеть невооруженным глазом, но при этом они невероятно важны для экосистем нашей планеты. Этих существ, без которых Земля была бы практически бесплодна, мы называем планктоном.
Планктон (в переводе с греческого planktos – «блуждающий» или «странствующий») – это огромное скопление разнообразных водных организмов, которые перемещаются в толще воды с помощью течения и приливов. Почти в любой жидкой среде на планете обитает планктон: не только в океане, но и в реках, озерах, болотах, гейзерах, прудах, лужах и даже в каплях дождя. Несмотря на то что планктон, как правило, плывет по течению, он не совсем лишен возможности перемещаться самостоятельно. Многие из этих существ энергично и быстро передвигаются, пускай и в рамках ограниченной территории, а некоторые из них, регулируя свою плавучесть, ежедневно перемещаются между глубинами и мелководьем.
Хотя общее число существующих видов планктонных организмов неизвестно, по самым скромным подсчетам, оно исчисляется сотнями тысяч. Большинство представителей планктона – это мелкие, часто микроскопические организмы, их размер редко превышает три сантиметра. Некоторые более крупные животные считаются планктоном, потому что они не очень хорошие пловцы. К планктону мы можем причислить, с одной стороны, бактерии и вирусы. Но, с другой стороны, медуз и их сородичей, а некоторые из них, полностью вытягивая щупальца, достигают более 40 метров в длину – это тоже планктон. Однако этим дело не ограничивается: между этими двумя крайностями есть целая плеяда странных, удивительных существ. Они по-прежнему малоизвестны и плохо изучены, несмотря на то что они влияют на нашу планету.
Надев резиновые перчатки мятно-зеленого цвета, Агарвал взял в руки нечто, напоминающее огромный сачок для бабочек, только без ручки. Широкая часть сачка оставалась открытой за счет металлического кольца, а с узкого конца была прикреплена пластиковая банка, известная как «тресковый конец». «Сейчас мы соберем образец, который в «концентрированном» виде сохраним на будущее, – объяснил мне Агарвал, – наша цель состоит в том, чтобы вода прошла через сеть, а то, что нам нужно, осталось в этой маленькой банке. Для начала нам надо ее утопить».
Перекинув сеть за борт, он несколько раз опустил ее в воду – это было похоже на то, как опускают чайный пакетик в кружку с горячей водой. Однако сеть упрямо всплывала обратно на поверхность воды. «В идеале, когда есть течение… – начал было говорить Агарвал, но внезапно сеть выровнялась, – вот так. Видите? Она растягивается». Вскоре большая часть хвоста рыболовной сети скрылась под водой.
Агарвал подготовил еще несколько сетей: их ячейки отличались по размеру – от 20 микрометров (размер лейкоцита) до 1000 микрометров (размер крупной песчинки). Все эти сети были нужны, чтобы выловить скопления самых разных мельчайших организмов. Часть из них Агарвал собирался забрать к себе в лабораторию. Подождав четверть часа, он вытянул одну из сетей обратно на лодку, снял «тресковый конец» и через фильтр перелил его содержимое в другой пластиковый сосуд. На первый взгляд могло показаться, что в этой емкости была всего лишь мутная вода. Однако, присмотревшись, я понял, что в воде кишела жизнь. Темные частички, которые я сначала принял за пыль, не просто плавали на поверхности воды – они подергивались, более мелкие частицы кружились и разбегались в разные стороны. У поверхности емкости пульсировали несколько медуз размером около 20 миллиметров: они были настолько прозрачными, что с изменением освещения казалось, что они то появляются, то вновь исчезают.
Агарвал указал на стеклянный сосуд, напоминающий небольшую банку для варенья, и сказал: «Сейчас я все здесь сконцентрирую». Он осторожно перелил образец из одного сосуда в другой, по очереди процеживая его через несколько фильтров. Он избавился от большей части отфильтрованной прозрачной воды и оставил мутную жидкость. Этот процесс снова напомнил мне заваривание чая, но в этот раз листового. Различие состояло в том, что в этот раз нас больше интересовала заварка, а не все остальное.
К тому моменту, когда Агарвал закончил концентрировать образец, он приобрел медовый оттенок яблочного сидра. Тысячи крошечных существ, похожих по форме на диски, лодочки и бумеранги, двигались в воде. Некоторые, как блохи, прыгали в воде, словно телепортируясь из одного места в другое. Другие или скользили плавно, подобно скатам, или пробуривались вперед, как будто рыли туннель. Эти энергичные пылинки, как поведал мне Агарвал, были, скорее всего, представителями ракообразных, а именно копеподами – веслоногими рачками. Они составляли лишь малую часть жизни в пробирке: мутная янтарная жидкость кишела живыми существами настолько миниатюрными, что их невозможно было разглядеть без микроскопа. «На каждый планктонный организм, который вы можете увидеть, приходится по меньшей мере десять, а может, и 100, которых вы не разглядите. И это только в одном образце», – сказал Агарвал. Он посмотрел на меня, затем на море и продолжил: «А теперь подумайте, сколько живности есть в воде».