[64] растут на 20 % быстрее и у них больше шансов на выживание, если они обитают в зарослях морской травы. Калифорнийские исследователи подсчитали, что восстановление водорослевого леса у полуострова Палос Вердес привело к временному повышению местного уровня pH на 0,4 пункта, что соответствует снижению кислотности до 60 %.
В последние годы некоторые ученые, специалисты по аквакультуре и предприниматели все чаще говорят о необычном способе использования водорослей, который может значительно сократить выбросы парниковых газов от ведения сельского хозяйства. Когда микробы в пищеварительных трактах коров, овец, коз и других жвачных животных расщепляют растительные ткани, в качестве побочного продукта они производят метан, который животные выделяют в огромных количествах. Хотя метан сохраняется в атмосфере не так долго, как углекислый газ, в первые 20 лет после того, как он был выделен, он в 80 раз сильнее задерживает тепло. Во всем мире на долю домашнего скота приходится около 15 % выбросов парниковых газов. Скромные, но набирающие оборот исследования продемонстрировали, что кормление скота небольшим количеством морских водорослей, а именно красных водорослей из рода Asparagopsis, снижает выбросы метана на 80 %, не изменяя при этом вкус молока или мяса. Эти морские водоросли содержат такие соединения, как бромоформ, которые, по-видимому, препятствуют тому, чтобы микробы кишечника вырабатывали метан.
Однако, как и в случае с использованием ламинарии для связывания углерода, энтузиазма здесь больше, чем доказательств. Asparagopsis сложно выращивать, и еще никто не придумал, как делать это в промышленных масштабах, не говоря уже о производстве его в количествах, достаточных для чуть ли не 1,5 миллиарда особей крупного рогатого скота, населяющих нашу планету. Более того, пока неизвестны долгосрочные последствия кормления скота морскими водорослями: мы ничего не знаем ни об их потенциальной токсичности для организма, ни об их влиянии на его развитие, ни о том, как такие изменения могут повлиять на эволюцию микробов в кишечнике. Продолжение научных исследований в конечном итоге поможет определить, действительно ли добавки из морских водорослей в рацион крупного рогатого скота существенно ограничат выбросы метана или же окажутся бесполезными.
После подводного плавания в водорослевых лесах Каталины мы с Лоррейн Сэдлер отправились на противоположную сторону острова, чтобы посетить бухту под названием Литл-Харбор. В этой маленькой бухте не было ничего необычного: она была лишь одним из многих изгибов Тихоокеанского побережья. На пляже около дюжины человек наслаждались погодой, катались на каяках, играли в сквош и отдыхали на лежаках.
Я не совсем понимал, зачем Сэдлер привезла нас сюда. Мы не собирались погружаться в воду в этой части побережья. Однако она упомянула, что часто здесь можно найти много водорослей, выброшенных на пляж. Колыхаясь на волнах, полоска бурых водорослей окаймляла весь берег. Песок был усеян всевозможными частичками водорослей: безжизненными слоевищами, лопнувшими воздушными пузырями, клубками уже почерневших водорослей и целыми кучами чего-то, что напоминало мне гигантский рамен или лапшу соба. Сэдлер, одетая в футболку с разноцветными рыбками и бирюзовые кроссовки с неоново-розовыми шнурками, охотно изучала пляж: она смотрела под ноги и часто нагибалась, чтобы поближе рассмотреть клубок водорослей или нечто наполовину скрытое в песке.
В какой-то момент Сэдлер заметила на поверхности воды почти целую гигантскую ламинарию: у нее оставались и ризоиды, и стволик, и слоевище, и все остальное. Вероятно, шторм вырвал ее с морского дна. Когда волна отступила, мы оба ухватились за стволик и потащили ее к берегу. Сэдлер встала на колени и начала исследовать ризоиды: вся система ризоидов была размером с арбуз, но по форме напоминала немного сплющенную воронку. Внешняя сторона воронки походила на коврик из золотисто-коричневых корней, плотных и узловатых, как будто их слишком долго держали в горшке, а вогнутая внутренняя сторона, которая еще недавно крепилась к камням, была похожа на большое птичье гнездо.
Сэдлер была рада возможности изучить такой хороший экземпляр вблизи и принялась разделять переплетенные ризоиды на нижней стороне. «Это потрясающе! – сказала она. – Здесь всегда так много интересного». Опустившись рядом с ней на колени и присмотревшись, я начал понимать, что ламинария не так проста – это дом для многих других живых существ. Сэдлер объяснила, что всю поверхность ламинарии населяют невидимые микробы, а белые корки – это колонии мшанок, крошечных водных беспозвоночных. В каждой щели пульсировала жизнь или хотя бы признаки живого – перышки, ракушки или другие, более мелкие водоросли. Сэдлер продолжала разбирать ризоиды, называя все, что обнаруживала там, – изящную красную водоросль, похожую на перышко миниатюрной певчей птички, известковые трубки веерного червя[65], молодняк морских звезд, улиток, креветок и крошечных двустворчатых моллюсков.
Когда в 1834 году Чарльз Дарвин познакомился с водорослевыми лесами в окрестностях архипелага Огненная Земля, он был очарован разнообразием всего живого, обитающего в них. «Удивительно, какое количество живых организмов всех отрядов обязано своим существованием ламинарии, – записал он в своем дневнике, – если встряхнуть ее огромные спутанные корни, из них вывалится куча мелких рыб, раковин, каракатиц, крабов всех видов, морских ежей, морских звезд <…> и нереид различных форм. <…> Эти великие подводные леса Южного полушария я могу сравнить лишь с наземными лесами в тропических областях».
Чем больше я думал об этих «огромных спутанных корнях», тем более значимыми они становились. Здесь джунгли существовали внутри других джунглей: их создал организм, само присутствие которого делало океан более пригодным для жизни и чей рост или гибель определяли судьбу прибрежных экосистем по всему миру. Это был живой якорь, от которого человек зависел на протяжении десятка тысяч лет и чью силу он теперь пытается использовать по-новому. Участок пляжа, который мы с Сэдлер изучали, был таким же запутанным, загадочным и плодовитым, как и наша планета. Казалось, его сложность бесконечна: чем ближе мы присматривались, тем больше интересного находили.
Антропоцен заставляет нас вновь и вновь осознавать, в каком трагическом положении мы оказались. Благодаря непрерывно совершенствующимся научным исследованиям мы наконец-то расшифровали некоторые из планетарных ритмов, в которых развивались жизнь и окружающая среда на протяжении очень длительного времени. Однако разрушение нами всех экосистем Земли и безрассудное потребление ископаемого топлива угрожают исказить или уничтожить эти самые ритмы. Все быстрее мы начинаем понимать, каким образом живые существа придают устойчивость нашей планете и регулируют ее. Мы наконец-то осознаем, что очень часто наш вид делает прямо противоположное: ввергает планету в состояние кризиса. В поисках решения мы обнаруживаем, что знаем достаточно много, чтобы признать и даже количественно оценить, насколько важны поразительно сложные экосистемы, в которых мы живем. Однако мы знаем недостаточно, чтобы уверенно предотвратить их разрушение.
Тем не менее сложность и ошеломляющее разнообразие нашей планеты – это повод для надежды, мужества и упорства, ведь именно эта сложность делает Землю такой жизнеспособной. Как показывают результаты последних исследований, в экосистемах нашей планеты есть потенциал к выживанию, даже когда они находятся на грани уничтожения. Если наш вид наконец-то научится работать с экосистемами Земли как их часть, а не пытаться подчинить их себе, если мы устраним источник нынешнего кризиса, фундаментально изменив наши отношения с планетой, а не будем цепляться за промышленные и экономические системы, которые никогда не были устойчивыми, мы сможем в ближайшие десятилетия предотвратить катастрофу, уменьшить антропогенную нагрузку и в конечном итоге создать лучший мир. Он не будет похож на известную нам доселе Землю, но это будет мир, где весной поют птицы, тающие снега питают горные ручьи, а леса все еще будут возвышаться над морем.
6. Пластмассовая планета. Как наилучшим образом утилизировать пластиковые отходы, разрушающие экосистему океана
Пляж Камило уже давно стал местом, куда океан выбрасывает и мусор, и морские диковинки. Благодаря сочетанию пассатов, течений и географических особенностей обломки концентрируются на песчаном берегу этого удаленного и неосвоенного скалистого участка на юго-востоке острова Гавайи. Когда коренные гавайцы искали древесину для изготовления каноэ, они иногда заглядывали на Камило, где находили гигантские бревна, приплывшие на остров из хвойных лесов Тихоокеанского Северо-Запада. Часто там же можно было найти тела погибших в море. А в некоторых преданиях люди использовали надежные течения вокруг пляжа Камило, чтобы передать своим близким послания.
Позднее Камило приобрел печальную известность. На нем скопились ужасающие массы материала, которого почти не существовало еще 100 лет назад. Теперь же этот материал распространен по всей Земле. В промежутке между 1970-ми годами и началом XXI века жители побережья, туристы и другие посетители пляжа Камило приходили на пляж, полностью покрытый грудами пластика, достигающими почти три метра в высоту. Некоторые СМИ окрестили пляж Камило «пластиковым пляжем» и назвали его одним из самых грязных побережий в мире.
В середине 2000-х годов Чарльз Мур, опытный моряк и специалист по охране окружающей среды, получил возможность собственными глазами увидеть кучи мусора на пляже Камило. Несколькими годами ранее он начал проводить исследования и писать статьи о загрязнении Тихого океана пластиком – эта тема быстро заняла основное место в его жизни и работе. В 1997 году во время поездки с Гавайских островов в Южную Калифорнию Мур проплыл через Северо-Тихоокеанское течение – огромный водоворот течений, окружающий Гавайский архипелаг. На протяжении нескольких дней Мур не видел там никаких других судов. «И все же, когда я смотрел с палубы на поверхность того, что должно было быть чистой водой океана, я видел только пластик, – писал позднее Мур, – в это было сложно поверить, но я так и не нашел там ни одного чистого места.