В начале XX века американский эколог Фредерик Клементс утверждал, что, подобно отдельным организмам, леса и другие растительные сообщества проходят особый процесс развития – это называется «сукцессия», – продвигаясь от начальной стадии (первичной сукцесии) к зрелому устойчивому «климаксовому состоянию», в котором они оптимально приспособлены к местной среде. Если что-то нарушало этот баланс, сообщество пыталось восстановить его. Несколько десятилетий спустя Юджин Одум, которого часто считают одним из основателей современной экологии, написал, что все живые организмы, от отдельных клеток до целых экосистем, обладают способностью поддерживать состояние гомеостаза[98].
Однако ко второй половине XX века многие экологи либо поставили под сомнение, либо полностью отвергли понятие равновесия в природе, особенно в том, что касалось роста и сокращения численности населения. Обширные исследования показали, что хищники и жертвы не обязательно контролируют друг друга, что изменения в видовом разнообразии и росте популяции часто совершенно непредсказуемы и что равновесные или кульминационные состояния, даже если их можно математически смоделировать, трудно однозначно идентифицировать в реальных экосистемах.
Несмотря на эти открытия, идея о том, что природа стремится к равновесию, прочно укоренилась в общественном сознании, хотя в научных кругах усилилось неприятие этой концепции. В своей книге 2009 года профессор биологии Уитонского колледжа Джон Кричер назвал баланс в природе «вечным мифом», а экологию – «самым обременительным философским багажом». В историческом обзоре, опубликованном в 2014 году, Дэниел Симберлофф, профессор наук об окружающей среде Университета Теннесси в Ноксвилле, пришел к выводу, что среди профессиональных экологов «понятие природного баланса стало устаревшим, и этот термин широко известен как означающий очень много разных вещей для многих людей, но он абсолютно бесполезен как теоретическая основа или инструмент для объяснения».
Это недовольство отчасти понятно. Классическое представление о природе как о незыблемом устройстве, по сути совершенном и неизменном, явно не отражает реальность. Не отражают ее и карикатурные изображения экологической гармонии, которые иногда встречаются в популярной культуре, где солнечный свет и пение птиц не содержат и намека на конфликт. Однако полное отрицание равновесия, как и пренебрежение гипотезой Геи, скрывает важные истины о мире. Наша живая планета изобилует примерами того, что можно с полным основанием назвать равновесием.
Хищники и добыча не всегда могут достичь идеального «азбучного» равновесия, но каждый из них постоянно эволюционирует в ответ на действия другого, противопоставляя новым методам охоты более эффективные средства защиты. Леса, луга и коралловые рифы не всегда приближаются к какому-то оптимальному климаксовому состоянию, но они могут не меняться в течение десятков миллионов лет, сохраняя свои основные качества даже при изменении состава. Некоторые ученые, например, утверждают, что тропические леса Амазонии существуют по меньшей мере 55 миллионов лет и «их следует рассматривать не как геологически эфемерную особенность Южной Америки, а скорее как постоянную черту глобальной биосферы кайнозоя».
Закономерности видообразования могут быть не совсем предсказуемы, но если есть время и возможность, виды в рамках данной экосистемы, как правило, занимают разнообразные ниши. На протяжении долгого времени анатомические особенности, экологические взаимосвязи и даже целые биомы эволюционируют, исчезают и вновь возникают либо в несколько измененном, либо в очень похожем на предыдущий виде. После всех пяти массовых вымираний за всю историю Земли, которая насчитывает 4,5 миллиарда лет – а каждое уничтожило большинство существовавших в то время видов, – планета не только восстанавливалась, но и в конечном счете процветала.
Когда большинство людей говорят о природном балансе, я сомневаюсь, что они имеют в виду строгое равновесие или неограниченную способность к восстановлению, как предполагают некоторые ученые. Скорее, под «природным равновесием» обычно подразумевается, по выражению Рэйчел Карсон, «сложная, точная и высокоинтегрированная система взаимоотношений между живыми существами», которая «подвижна, постоянно меняется, находится в состоянии бесконечного приспособления». Хотя эту систему можно нарушить, ее также можно восстановить или перестроить. «Баланс» призван передать эту одновременную запутанность, уязвимость и устойчивость. Некоторые ученые утверждают, что такая характеристика противоречит сама себе, но сложные живые системы демонстрируют подобную многомерность.
Живое существо, называемое нами Землей, по сути, представляет собой чрезвычайно сложный механизм, который пытается удержать равновесие; его поддерживает взаимная эволюция организмов и окружающей их среды. Любая живая планета нуждается в том, чтобы ее живые и неживые компоненты поддерживали определенные взаимоотношения, ритмы и циклы – так сказать, планетарную физиологию. Если бы атмосфера Земли находилась в состоянии идеального химического равновесия, как атмосфера Марса и Венеры, в ней не было бы свободного кислорода.
Жизнь привела атмосферу Земли в состояние химического неравновесия, что в конечном итоге сделало планету более пригодной для жизни. Однако, чтобы поддерживать этот уровень пригодности для жизни, нельзя переступать определенные границы. Без достаточного количества кислорода в море и воздухе не могут существовать крупные и сложные формы жизни. Если кислорода будет слишком много, весь мир охватит пламя. Если в атмосфере недостаточно углекислого газа, планета замерзнет от полюса до полюса. Если этого газа в избытке, Земля превратится в адское болото. Особенно стабильная и благоприятная версия Земли, которая досталась нашему виду и многим другим в последние 12 000 лет, требует еще более специфического набора экологических условий.
В течение некоторого времени наша планета движется к новой точке равновесия, потенциальному тепличному состоянию, при котором глобальная температура будет значительно выше, и, следовательно, климат будет разрушительным не только для человеческой цивилизации, но и для множества других видов животных. Если человечество продолжит извлекать и сжигать чрезмерное количество ископаемого топлива, увеличивая теплоотдачу планеты и еще больше создавая дисбаланс земной системы, то ужасающее и суровое будущее нам обеспечено. Если, напротив, страны, наиболее ответственные за климатический кризис и наиболее способные его разрешить, наконец, предпримут срочные действия, которых он требует, они все еще смогут предотвратить глобальную катастрофу. Возможно, мы никогда не сможем точно воспроизвести планетные ритмы и мелодии прошлого, но нам это и не нужно. Мы все еще можем увековечить представление о такой Земле, какой мы ее знаем, – одной из ее многочисленных вариаций.
К моменту, когда И Го защитила докторскую диссертацию в области машиностроения, она уже твердо решила сделать карьеру в сфере экологически чистой энергии. Она хотела внести свой вклад в быстро развивающуюся науку, которая совершенствовала существующие технологии использования возобновляемых источников энергии и разрабатывала новые. Она точно знала, где хочет работать, – в Национальной лаборатории по изучению возобновляемых источников энергии в Колорадо, сокращенно NREL, которая имела репутацию института исследований и разработок в области ветроэнергетики мирового класса.
Пару лет она подавала заявки на вакансии в лаборатории и в итоге получила работу в NREL, став старшим научным сотрудником. Ее исследования концентрировались на том, как наилучшим образом продлить срок службы ветрогенераторов и повысить их общую надежность. Вскоре после своего первого рабочего дня Го впервые поднялась на ветрогенератор – она это хорошо помнит. Это была турбина мощностью три мегаватта и высотой более 91 метра, установленная в кампусе NREL во Флэтайронсе, – ее бы хватило, чтобы обеспечить энергией небольшую деревню. После инструктажа по технике безопасности Го пристегнулась и в сопровождении опытного техника поднялась на вершину.
«Это было захватывающе, – говорит она, – я была так взволнована. Порывы ветра могут быть очень внезапными и очень сильными, но там, наверху, так красиво. Я так горжусь тем, чего могут достичь люди». Вид был впечатляющий: внизу раскинулись зеленые поля, из которых вырастали величественные алебастрово-белые турбины, вдалеке виднелись изрезанные бороздами предгорья Скалистых гор, поросшие хвойными деревьями, а вокруг – ярко-голубое небо.
Эпилог
На омываемом морем участке Юрского побережья на юго-западе Англии есть длинная узкая дорожка из гравия – она идет параллельно пляжу. Если дойти по ней до конца, повернуть направо и пройти немного вверх по холму, вы обнаружите домик из желтого кирпича, во входную дверь которого встроен бортовой иллюминатор. Когда однажды осенним утром я постучал в эту дверь, мне открыла Сэнди Лавлок. Это была высокая и худая женщина: ее поседевшие волосы были подстрижены в аккуратное каре, а на шее у нее красовалось ожерелье из крупных бусин канареечного цвета. Джеймс, которому недавно исполнилось 100 лет, шел за ней мелкими шаркающими шажками, его добрые карие глаза поблескивали за толстыми стеклами очков.
Двумя десятилетиями ранее, во время путешествия по тропе Юго-Западного побережья – 1000-километровому маршруту из Сомерсета в Дорсет – Лавлоки останавливались в этом же четырехкомнатном коттедже. Когда домик наконец выставили на продажу, они купили его. «Теперь мы всегда можем смотреть на море», – сказал мне Джеймс. Мы сели пить чай с печеньем в их гостиной, украшенной диковинными сувенирами и подарками: там можно было найти и антикварную лошадку-качалку из Парижа, и деревянную фигуру женщины в кимоно почти в натуральную величину, и открытку от королевы Елизаветы II. Через окно гостиной виднелась небольшая квадратная лужайка, окаймленная невысокой стеной. На клумбе в глубине сада Сэнди посадила пальмы и юкки, а среди них возвышалась каменная статуя греческой богини Геи.