омию и физиологию – ее дыхание, пульс и метаболизм. Без произведенных жизнью за миллиарды лет преобразований Земля была бы совершенно неузнаваема. Жизнь не просто существует на Земле – она и есть Земля. У нас имеется столько же оснований считать нашу планету живым организмом, сколько и нас самих. Это уже не просто интуиция или мнение одного человека, а научный факт.
Как и жизнь любого долгожителя, жизнь Земли имела бурную историю. На протяжении всего периода ужасные катастрофы сменялись периодами относительной стабильности. Некоторые из этих кризисов были вызваны в первую очередь геологическими или космологическими событиями, такими как извержения вулканов и падения астероидов. Другие стали результатом многочисленных эволюционных экспериментов. Однако всегда, несмотря на вымирание большинства существовавших на тот момент видов, наша планета постепенно восстанавливалась – пускай и в течение многих тысяч или даже миллионов лет – и часто радикально менялась. Казалось бы, живая планета – особенно если она достигла высокого уровня экологической сложности – обладает потенциалом и необычайной способностью к восстановлению в рамках геологических масштабов времени. Однако процессы самостабилизации, лежащие в основе этой способности, протекают слишком медленно и сопряжены со слишком сильными потрясениями, чтобы избавить от них таких недоговечных существ, как человек.
В настоящее время мы переживаем чрезвычайную ситуацию планетарного масштаба, которую сами же и создали. Сжигая огромные запасы ископаемого топлива, уничтожая леса и луга, загрязняя воздух, море и сушу, а также совершая множество других вещей, мы ввергли Землю в очередной кризис. Хотя это, возможно, не самая серьезная катастрофа в истории планеты, некоторые ее аспекты, вероятно, не имеют прецедента. Например, атмосфера никогда столь быстро не наполнялась таким большим количеством углерода. Если мы не примем необходимые меры, то планета перестанет быть гостеприимной не только для людей, но и для многих других бесчисленных форм сложной жизни.
Во время написания этой книги я часто видел людей с тремя противоположными взглядами на будущее человечества и нашей планеты. Первый лагерь мы можем назвать фаталистами. Они считают, что где бы ни развивалась разумная, обладающая самосознанием и способная к созданию техники жизнь, она обречена на самоистребление и уничтожение родной планеты. Фаталисты спрашивают, почему мы никогда не встречали разумных инопланетных существ, несмотря на то что сами населяем такую огромную планету, на которой мы, несомненно, далеко не одиноки? Потому что, отвечают они, космические виды никогда не живут достаточно долго, чтобы встретиться друг с другом.
Фантасты в отличие от них рассматривают живую планету как благожелательное существо, которое всегда движется к состоянию дзена. По их мнению, для беспокойства нет поводов: в конце концов, планета сама о себе позаботится, даже если это может повлечь за собой избавление от одного назойливого вида обезьян.
Представители третьей группы, футуристы, предсказывают Земле мрачное будущее, но отвергают апатию и пораженчество: их задача – найти или создать новый дом для человечества на другой планете.
Я хотел бы предложить альтернативный подход, основанный на выводах науки о земной системе. Жизнь нельзя назвать всецело благожелательной силой: она не работает целенаправленно на общее благо. Другими словами, оптимального состояния планеты не существует. Однако верно то, что на протяжении огромных периодов времени Земля и существа, которые ее населяли, имели тенденцию к созданию таких отношений, которые помогали бы их взаимному выживанию и которые наделяли бы Землю ее удивительной способностью к самосохранению. Давайте проясним: нам не грозит гибель существа, которое мы называем Землей. Даже если мы раскопаем и сожжем все существующие виды ископаемого топлива, даже если мы превратим Землю в гигантскую теплицу, которая уничтожит наш вид и большинство сложных форм жизни, микробы и другие жизнестойкие формы жизни сохранятся, планета, в конце концов, восстановится сама.
Мы уничтожаем мир, каким мы его знали: ту особую версию Земли, на которой развивался наш и многие другие виды, – версию, которая является настоящим раем по сравнению со тем, что ей предшествовало. Если мы не примем меры, ужасающие изменения, которые мы сами привели в движение, разрушат экосистемы по всему миру и погубят миллиарды жизней. Меры, необходимые для предотвращения самых ужасных последствий этого кризиса и сохранения пригодной для жизни планеты, известны, их можно реализовать.
Если страны, которые несут наибольшую ответственность за нынешний кризис и способны его разрешить, не выполнят свои обязательства, то они пожертвуют не только Землей в ее нынешней форме. Они сделают невозможным создание лучшего мира для человечества. Непростительной глупостью будет проигнорировать необходимость изменений здесь, на Земле, и заняться терраформированием других планет. Мы еще не достигли того уровня понимания экологии и технологического развития, который необходим для превращения неживого и безвоздушного камня в новую Землю. Однако мы, без сомнения, способны сохранить единственную живую планету, которая у нас уже есть, единственную, которая у нас когда-либо была.
В своей последней книге Лавлок утверждал, что «та невероятная цепь событий, благодаря которой смогла возникнуть разумная жизнь», произошла лишь один только раз за все время существования космоса, а значит, появление человечества является «причудливой случайностью». Однако, учитывая громадные размеры и возраст Вселенной, представляется крайне маловероятным, что наш вид является полной аномалией. В космосе насчитывается около двух триллионов галактик, и, возможно, в одной только нашей галактике существуют десятки миллиардов пригодных для жизни планет. Очевидно, что жизнь за пределами Земли существует: инопланетяне реальны. Подавляющее большинство живого во Вселенной может быть маленьким и простым, аналогично земным одноклеточным микробам. Если судить по истории нашей планеты, сложной жизни нужно много времени для того, чтобы зародиться. Поскольку огромное количество планет находятся в благоприятной для жизни удаленности от звезд, вокруг которых они вращаются, возможность зарождения новой жизни есть. Стоит принять во внимание, что Земля, возраст которой составляет 4,54 миллиарда лет, не такая уж старая планета – в три раза младше Вселенной. Вполне возможно, что существуют планеты, на которых жизнь развивается в течение пяти или даже 13 миллиардов лет.
Если существуют другие высокоразумные, самодостаточные, космические формы жизни, то, возможно, главная причина, по которой мы до сих пор их не встретили, заключается в том, что наша и без того огромная Вселенная не только расширяется, но и ускоряется с каждым мгновением. Роман Кима Стэнли Робинсона «Аврора» (Aurora) повествует о катастрофической попытке звездолета XXVI века основать человеческую колонию на Луне в 12 световых годах от Земли. В какой-то момент Арам – один из немногих выживших, которому удалось вернуться на Землю, – говорит: «Расстояния между нами и любыми действительно пригодными для жизни планетами слишком большие. Различия между другими планетами и Землей также слишком велики. Другие планеты или живы, или мертвы. На живых планетах есть своя жизнь, а мертвые планеты нельзя изменить достаточно быстро, чтобы колонизаторы смогли переждать это время в покое. <…> Вот почему вы ни о ком не слышите. Вот почему сохраняется великое молчание. Несомненно, там есть много других живых существ, но они не могут покинуть свои родные планеты, как и мы, потому что жизнь – это проявление планеты, и она может выжить только на своей родной планете».
Я подозреваю, что если наш вид просуществует достаточно долго – не только еще несколько столетий или тысячелетий, но и в невообразимо далеком будущем, – мы, в конце концов, научимся изменять и заселять другие планетарные тела. Если у нас это получится, Земля может стать одной из немногих успешно размножающихся планет. Но это возможное будущее полностью зависит от решений, которые человечество примет в отношении того дома, где мы сейчас живем. Земля продемонстрировала нам силу сообщества, разнообразия и взаимовыручки. Среди всех существ только у нас есть возможность сознательно подражать нашей живой планете и сознательно увековечить ее впечатляющее многообразие. Мы не являемся ни раковой опухолью Земли, ни ее лекарством. Мы – ее потомство, ее поэзия и ее отражение.
Несколько лет назад Орегон пережил один из самых сильных зимних штормов за последние четыре десятилетия. Тем утром я проснулся в мире из алебастра и стекла. В утреннем свете сверкали верхушки деревьев, как люстры из инея. Улицы выкрасились в белый и серебряный цвета. Каждая веточка была покрыта льдом.
С красотой пейзажа соперничала только лишь его тишина. Казалось, почти все живое было парализовано. Особенно я беспокоился за наш сад, которому не исполнилось и полугода. Самые нежные растения скрылись под толстым слоем льда и снега, а некогда бурлящая поверхность пруда превратилась в серо-голубую слякоть. Прилегающие к нему камыши казались такими же хрупкими, как дутое стекло, ветви соседских деревьев повисли под собственной тяжестью и почти касались земли. Прогуливаясь по нашему району, я чувствовал себя как в городе, скованном какими-то зимними чарами и населенном лишь ледяными подобиями некогда живых людей.
Оглядываясь назад, я смотрю на это по-другому. Тем зимним утром жизнь была повсюду. Отчасти деревья и растения стали столь прозрачны лишь потому, что в них жили бактерии, способные создавать лед. Снег кишел микроскопическими существами, эволюционировавшими, чтобы пережить путешествие от земли к облакам и обратно, – существами, которые не только могли переносить подобную погоду, но и меняли ее. Под моими ногами продолжали жить и расти сети корней и грибов, а также множество микроскопических существ, которых они привлекали. Некоторые из тех луковиц и клубней, что я посадил, уже наполнились собственным теплом и были готовы растопить снег и прорасти. Многочисленные хвойные деревья в моем районе продолжали питаться водой из глубин Земли, собирать солнечный свет сквозь покрытые морозом иглы и насыщать атмосферу кислородом. Каждый элемент зимы был живым: лед, земля, сам воздух. Мир пел, даже если я его не слышал.