— Получить чин и должность — в этом, собственно никаких особенных трудностей нет, — начал Ли Мянь, — но нужно суметь оправдать доверие правительства и не причинять вреда народу. Даже когда решается вопрос о жизни и смерти, когда дело сулит почести и завидные государственные чины или же грозит публичной казнью и плахой, — что бы там ни было, человек должен оставаться верным своим принципам. Ни в коем случае не следует поддаваться соблазну, которым вас могут искушать недостойные люди, и зариться на мелкие выгоды. И если вы измените долгу и чести, то пусть вы и станете пользоваться какими-то благами, все равно люди последующих поколений будут вспоминать о вас с презрительной усмешкой. А если вы будете тверды в своих честных убеждениях, то вам не то что начальником этого уезда, но и министром можно стать!
— Ваши золотые слова я всю жизнь буду хранить в памяти, — отвечал Фан Дэ и благодарил Ли Мяня за совет.
Так — один спросит, другой ответит, — они говорили, хорошо понимая друг друга. Но вскоре пришел Лу Синь, доложил, что все уже готово, и попросил их к столу. Фан Дэ поднялся и повел Ли Мяня во внутренние покои.
Стол был накрыт, как подобает — для хозяина и почетного гостя. Но Фан Дэ велел отодвинуть приготовленный ему прибор.
Видя, что Фан Дэ хочет сесть скромно в стороне, Ли Мянь сказал:
— Вы ставите меня в неловкое положение. Прошу вас занять подобающее вам место.
— Даже сидеть возле вас считаю слишком большой дерзостью с моей стороны и позволить себе окончательно выйти за рамки приличия не смею.
— Мы с вами стали друзьями, к чему же излишняя скромность и церемонии! — возразил Ли Мянь и велел поставить прибор хозяина на прежнее место. Фан Дэ не стал спорить. Слуги поднесли гостю и хозяину вино. Тут пришли музыканты, заиграла музыка. Стол был роскошно убран, уставлен самыми разными угощениями.
Хоть и не было тут
зажаренных фениксов и драконов,
Но было полно
редчайших даров лесов и морей.
Хозяин и гость, довольные обществом друг друга, вволю пили, и лишь поздно ночью закончился пир. Не стоит говорить, что в это же время угощали Ван Тая и других сопровождавших Ли Мяня слуг.
За время пиршества Фан Дэ и Ли Мянь прониклись друг к другу таким глубоким чувством дружбы, что рука об руку возвратились в кабинет. Фан Дэ велел Лу Синю принести для гостя постель, которая предназначалась для начальства, когда оно здесь останавливалось, и сам стал стелить Ли Мяню.
— Ведь это дело прислуги, — остановил его Ли Мянь. — Зачем же вы утруждаете себя?
— Вы оказали мне такое благодеяние, что если я всю свою жизнь буду служить при вас конюхом или простым слугой, и то не смогу хоть в какой-то малой мере отблагодарить вас, — говорил Фан Дэ. — Разве желание хоть как-то выразить свои чувства можно считать беспокойством!
Когда все было устроено, Фан Дэ велел слугам принести лежанку для него самого и поставить ее рядом с постелью Ли Мяня.
Искренность, с которой говорил Фан Дэ, не позволяла Ли Мяню усомниться в том, что Фан Дэ — человек благородный, верный чести и долгу, и он проникся к нему еще большим уважением. Уже зажгли светильники, а они все еще сидели вдвоем, изливая в откровенной беседе свои чувства. Они говорили о своих стремлениях и цели своей жизни, во всем между ними было полное понимание, и теперь они стали задушевными друзьями, которые только сожалели о том, что не встретились раньше. Спать они легли лишь глубокой ночью.
На следующий день сослуживцы Фан Дэ, узнав о приезде почетного гостя, явились с визитом. После того как пришедшие поздоровались с Ли Мянем и представились ему, Фан Дэ представил Ли Мяня.
— Это мой благодетель. В свое время он удостоил меня чести, рекомендовал на должность, и я очень обязан ему.
Желая угодить начальнику уезда, каждый из местных чиновников устраивал пир и приглашал к себе начальника и его гостя. Но не будем об этом распространяться.
С тех пор как Ли Мянь остановился у Фан Дэ, они целые дни проводили за вином и беседой. Фан Дэ забросил дела и даже не появлялся в присутственном зале ямэня. Внимание, которое он оказывал Ли Мяню, его предупредительность превосходили все, что мог проявить самый почтительный сын в отношении родителей. Ли Мяню от всего этого даже стало как-то неловко, и дней через десять он начал поговаривать об отъезде. Но Фан Дэ ни за что не хотел его отпускать.
— Вы оказались здесь, нам представился такой удачный случай побыть вместе. Какой же резон уезжать! — говорил он. — Поживите здесь хотя бы месяц-другой, а там я предоставлю в ваше распоряжение погонщиков и лошадей, и вас проводят до самого места.
— Видя ваше доброе отношение ко мне, мне, конечно, тяжело было говорить вам об отъезде, — отвечал Ли Мянь. — Но вы ведь хозяин целого уезда, а с тех пор как я приехал сюда, вы забросили все свои дела, и если ваше начальство узнает об этом, будет не очень удобно. К тому же я уже решил ехать, и мне не хотелось бы менять свои планы.
Фан Дэ понял, что удержать его не удастся.
— Ну, раз вы твердо решили ехать, мне, конечно, неловко насильно удерживать вас, — сказал он. — Но только кто знает, когда еще нам доведется свидеться, поэтому разрешите мне попотчевать вас завтра на прощание чаркой вина. Весь завтрашний день мы проведем вместе, а послезавтра утром вы уедете. Как вы отнесетесь к этому?
— Ну, раз вы удостаиваете меня такой любезности, я, конечно, задержусь на день.
Довольный, что ему удалось уговорить Ли Мяня, Фан Дэ позвал Лу Синя и вместе с ним направился домой, чтобы приготовить дорогому гостю подарок к его отъезду. И вот из-за этого-то, надо сказать, Ли Мянь чуть было не поплатился жизнью.
Беда — это то, в чем заложено счастье,
а в счастье таится беда;
Вот почему все беспечные люди
спокойны, не знают хлопот.
Но расскажем все по порядку, и речь теперь поведем о жене Фан Дэ, урожденной госпоже Бэй.
В свое время, когда Фан Дэ был неудачником, она так привыкла всем распоряжаться, что и теперь, когда он стал важным чиновником, хотела, чтобы во всех делах ее слово было решающим. И сейчас, когда ее муж увел с собой двух домашних слуг и десять дней подряд где-то пропадал, она решила, что он тайком от нее занимается невесть какими делами, и была возмущена до предела.
Когда она увидела Фан Дэ, первым ее побуждением было устроить скандал, но она решила, что сначала надо выведать, что произошло.
— Какие у тебя там дела, что ты так долго не показывался? — спросила она мужа, притворно расплывшись в улыбке.
— И не говори! Мой благодетель оказался здесь, — отвечал Фан Дэ, — я чуть было не прозевал его. Хорошо, что глаз у меня острый... Я пригласил его в ямэнь и все эти дни провел с ним. Сейчас пришел с тобой посоветоваться: надо что-нибудь приготовить ему в подарок.
— О каком благодетеле ты говоришь?
— Ай! Как ты могла забыть! — воскликнул Фан Дэ. — Да это тот самый начальник уголовного следствия, господин Ли, который тогда спас мне жизнь. Я-то убежал, а он, оказывается, из-за меня потерял чин и должность. Сейчас он направляется в Чаншань к правителю области, а здесь проездом. Старший надзиратель Ван Тай тоже при нем.
— Ах, вот это кто!.. И много ты собираешься дарить ему?
— Это мой благодетель, мой второй отец, вторая мать, подарок должен быть щедрый.
— Десяти кусков шелка хватит?
Фан Дэ громко расхохотался:
— Ну и шутница ты! Моему-то благодетелю! Твоих десяти кусков шелка в подарок его слуге и то будет мало.
— Глупости! Ты вот начальник уезда, но твоим собственным слугам ни разу не выпадало счастье получить в подарок десять кусков шелка, а тут, извольте, какому-то слуге проезжего просителя — и целых десять кусков! Нет уж, шелк мне самой нужен, ничего из этого не выйдет... Прибавлю еще десять кусков, и пусть он побыстрей убирается!
— Как можно быть такой бездушной! — возмутился Фан Дэ. — Ведь он спас мне жизнь, мало того — дал мне денег на дорогу, а сам потерял должность и чин. Что двадцать кусков шелка по сравнению со всем этим?!
Жена Фан Дэ была женщиной скаредной, ей и с двадцатью кусками было жаль расставаться. Только потому, что Ли Мянь спас ее мужа, она великодушно согласилась отдать их и то считала это невесть какой жертвой, а ему, видите ли, все было мало.
— Ну, а сто кусков хватит? — спросила она умышленно.
— Ста кусков хватит только на подарок Ван Таю, — ответил Фан Дэ.
«Сто кусков Ван Таю! Сколько же тогда нужно Ли Мяню?» — подумала жена Фан Дэ и уже с явным раздражением сказала:
— Ну, если Ван Таю сто, то в подарок начальнику уголовного следствия надо по крайней мере пятьсот кусков!
— И этого будет мало, — заявил Фан Дэ.
Женщина разозлилась не на шутку:
— Раз так, может быть, дашь тысячу?
— Ну, это еще куда ни шло.
Слышать такое было сверх ее сил.
— Ну и ну! Да ты рехнулся! — завопила она и плюнула мужу в лицо. — Давно ли ты стал начальником и много ль принес мне в дом добра, чтобы так его разбазаривать?! Да если ты даже меня самое продашь, и то не наберешь и половины!.. Где нам взять столько шелку, чтобы одаривать людей?!
— Госпожа, можно ведь поговорить по-хорошему, посоветоваться. Зачем злиться? — говорил Фан Дэ, видя, что жена окончательно выходит из себя.
— О чем тут советоваться! — кричала она. — Есть у тебя — иди и дари! Меня нечего спрашивать!
— Ну, раз ничего нет, придется взять из казны, — пробормотал Фан Дэ.
— О-хо-хо! Ишь какой храбрый! Казна — это государственные деньги. Как смеешь ты брать их для себя лично?! А если вдруг нагрянет ревизия, что тогда ответишь?
Фан Дэ смутился.
— Ты, конечно, права, — ответил он. — Но ведь благодетель наш скоро уезжает... Как же быть? — Он уселся в стороне и задумался.
А у жены Фан Дэ, которая поняла, что муж во что бы то ни стало решил преподнести Ли Мяню дорогой подарок, сердце разрывалось на части. Пожалуй, если бы от нее кусок мяса отрезали, и то не было бы ей так больно. И недобрая мысль пришла ей на ум.