— Не учитель ли вы из дома господина Чжана? — спросила она.
— Да, это так, — ответил Мэнъи. — Вчера по дороге домой я обронил тут одну вещицу. Вы были так любезны, что велели вашей служанке подобрать ее и вернуть мне. Я очень и очень признателен.
— Чжаны — наши родственники. Их учитель все равно что наш учитель, и за такой пустяк, право, не стоит благодарить.
— Хотел бы узнать у вас, уважаемая госпожа, вашу почтенную фамилию и в каком родстве вы с моим хозяином.
— Фамилия ничтожной семьи нашей — Пин. Род наш старинный, из Чэнду. Моя девичья фамилия — Сюэ. Я была отдана замуж за Кана, одного из сыновей семьи Пин, но, увы, рано овдовела и теперь живу здесь одна. А почтенный ваш хозяин доводится мне зятем, поэтому мы с вами, можно сказать, свои.
Узнав, что перед ним вдова, Мэнъи не посмел задерживаться и, выпив чай, сразу же поднялся и стал прощаться.
— Посидите еще, переночуйте у нас, а утром пойдете к Чжанам, — остановила его красавица. — Если ваш любезный хозяин узнает, что вы были здесь, а я не сумела гостеприимно принять вас, мне, право, будет очень неловко.
Она тут же распорядилась, чтобы подали вино и яства. Вскоре были накрыты два столика, красавица села против Мэнъи и стала усердно потчевать его. В разговорах и шутках она позволяла себе немало вольностей, и душа Мэнъи так и загоралась, но перед родственницей хозяина он старался быть сдержанным.
— Я слышала о вас как о талантливом и остроумном человеке, свободной и широкой натуре. Почему же вы строите из себя такого чинного и чопорного ученого? — упрекнула его женщина. — Я хоть и не очень смышлена, но немного разбираюсь в поэзии. И раз уж мне сегодня довелось встретиться с вами, человеком духовно близким, я с удовольствием показала бы вам кое-какие образцы поэзии и каллиграфии, посочиняла с вами стихи. Если вы согласитесь, почту за счастье.
И она тут же приказала служанке вынуть рукописи танских поэтов и показала их Мэнъи.
Мэнъи внимательно прочитал все, с начала до конца. Это были стихи, собственноручно написанные тайскими поэтами. Среди них больше всего было рукописей Юань Чжэня, Ду My и Гао Пяня. Бумага казалась совсем новой, тушь — свежей. Мэнъи любовался ими, не будучи в силах выпустить их из рук.
— Это ведь редчайшие, драгоценные вещи! — вымолвил он наконец. — И вы их так любите! О, какая необыкновенная, поэтическая душа!
Красавица скромно благодарила.
Они увлеклись беседой и не заметили, как наступила вторая *стража. Мэнъи уже отказывался от вина, и тут красавица пригласила его в опочивальню.
— Я давно живу одна. И вот сегодня, увидев вас и поняв все ваше благородство, я не смогла остаться к вам равнодушной. Я не возражала бы, если бы вы побыли со мной, — сказала красавица, указывая на -ложе.
— Я не смел сам просить вас об этом.
Они разделись и легли. И для обоих это была ночь нежности, радостной близости. Красавица между тем не раз настоятельно предупреждала его:
— Только не проговоритесь. Если ваш хозяин узнает, мы будем опозорены.
На следующее утро красавица подарила Мэнъи пресс для бумаги в виде лежащего яшмового льва, проводила Мэнъи до ворот и на прощание сказала:
— Когда у вас будет свободное время, непременно заходите; не уподобляйтесь бесчувственным людям.
— Об этом и напоминать излишне, — ответил Мэнъи.
Возвратясь, он сказал хозяину:
— Старушка-мать очень соскучилась по мне и непременно хотела, чтобы я ночевал дома. Я не посмел ей отказать. И вообще теперь я буду приходить утром, а вечером возвращаться домой.
Хозяин поверил ему.
— Как вам угодно, — ответил он.
С тех пор Чжанам Мэнъи говорил, что ночует дома, а родным — что в доме Чжана; сам же каждую ночь проводил у красавицы.
Так прошло полгода, и никто ничего не подозревал.
Мэнъи с красавицей любовались луной, цветами, пили вино, напевали стихи — словом, изведали все радости человеческие на земле. Часто они сами сочиняли стихи: один начинал, другой продолжал или один отвечал на стихи другого и так далее. Так они сложили двадцать четыре строфы на тему «Опавшие цветы», пятьдесят строф на тему «Лунная ночь». И еще много других строк сложили они, состязаясь в изяществе и красоте слога, и всегда видели друг в друге достойных соперников. Но чтобы не наскучить читателю, не стану приводить все их сочинения, а приведу лишь их стихи о четырех временах года. Стихи красавицы были:
Весна
На тоненьких стебельках
свисают бутоны с крыльца;
Стройные ивы качая,
листвою шуршит ветерок.
Солнце на запад склонилось,
вершины в вечерних лучах над сосною.
Лето
Прохладою веет едва
от тонкой летней циновки.
И только вода родника
немного в жару освежает.
Курятся, плывут благовонья
сквозь прорезь в оконной бумаге,
Круглая светит луна
в окно сквозь резную бумагу.
Осень
Прибрежный тростник — в нежнейшем пуху,
и воды белыми стали;
Ветер срывает с деревьев листву,
в сизой дымке — вечерние горы.
За пологом странник очнулся от сна —
как пусто, грустно вокруг!
И *с гусем последним он шлет свой привет
с дороги в родительский дом.
Зима
Воздух морозный, дождь ледяной,
утро — а дом на запоре.
Ветер холодный, летящий снег,
вечер — и город замрет.
Румяным огнем горят угольки —
уютно, тепло у печи.
И в бирюзовые чашки прозрачные
чай ароматный налит.
Красавица была тонким знатоком поэзии, искусно сочиняла стихи, и написала она их единым махом кисти. Но и Мэнъи, не задумываясь, тотчас ответил ей стихами на эти же четыре темы:
Весна
Деревья цветут, аромат источая,
дождь оросил лепестки;
Взлетает за ветром сквозь легкие шторки
взметнувшийся белый пух.
Утренний свет желтизны добавляет
в зелень раскидистых ив.
Сосны в снегу ароматном стоят,
покрыты цветочной пыльцой.
Лето
В жару освежает душистая дыня
из жбана с холодной водой,
Прохладней становится, если поешь
лотос из таза со льдом.
Возле ступеней между камней
пробились ростки бамбука,
А на пруду среди листьев зеленых
лотос в бутонах-шарах.
Осень
Опадают последние лепестки,
иней на листьях лежит,
Стелется легкий туман вечерами,
дымка окутала лес.
Тоскою полно письмо от любимой,
на нем — отметины слез,
Грущу я, увидев во сне мотылька, —
тем более дом родной.
Зима
Ветром скрутило заснеженный парус —
удочку в стужу бросаю;
Иней блестит под луной на вальках,
город проснулся от стужи.
В густом ароматном вине отражаясь,
заря наполняет бокал.
Под тенью прозрачной — под веткою *мэй
тихо в шатре из бумаги.
Молодая женщина осталась очень довольна стихами Мэнъи. Это поистине была прекрасная пара — красавица и гений. Вкусы и чувства их были едины, и о счастье их нет слов, чтобы рассказать.
Но приятное недолговечно, и всему настает конец.
Как-то раз, проходя мимо школы, господин Чжан зашел к Тянь Болу и в разговоре с учителем, между прочим, сказал:
— Ваш сын каждый день возвращается домой, это очень утомительно для него. Не лучше ли было бы ему оставаться у меня?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — недоумевал Тянь Болу. — С тех пор как он у вас учительствует, он постоянно ночует в вашем доме и только вот недавно, когда заболела жена, несколько ночей подряд провел с нами.
Чжан понял, что тут что-то неладно, но, не желая ненароком поставить Мэнъи в неудобное положение, решил не продолжать этого разговора. В тот вечер, когда Мэнъи, прощаясь, сказал, что уходит домой, Чжан не стал ему что-либо говорить, но послал слугу проследить за ним. На полпути Мэнъи вдруг исчез. Слуга всюду разыскивал его, однако нигде не нашел и вернулся доложить об этом хозяину.
— Что ж, он молод, да и человек по натуре увлекающийся. Наверняка завернул в закоулок веселых домов, — рассуждал вслух хозяин.
— Но по этой дороге нет никаких домов и заведений, — заметил слуга.
— Ты все же пойди к его отцу и узнай, не там ли он.
— Уже поздно, боюсь, закроют городские ворота и я не успею вернуться.
— Ничего, переночуешь у них, а завтра утром вернешься и расскажешь мне обо всем.
На следующий день слуга возвратился и доложил, что Мэнъи у родителей не ночевал.
— Куда же он тогда делся? — недоумевал хозяин.
Как раз в это время появился Мэнъи.
— Скажите, где вы сегодня ночевали? — спросил у него Чжан.
— Дома, — ответил Мэнъи.
— Удивительное дело! Вчера я велел слуге следовать за вами, и так как вы на полпути исчезли, то слуга пошел к вашим родителям. Оказалось, что вас и там нет. Как же так?
— По дороге я зашел к одному приятелю потолковать и вернулся домой уже поздно вечером, поэтому ваш слуга и не застал меня, когда пришел к нам.