— Позвольте об этом рассказать вам немного позже.
— Если вы мне все расскажете, я посижу, — сказал терявшийся в догадках гость, — в противном случае разрешите откланяться.
— Ответить на ваши вопросы нетрудно, прошу вас только отведать еще вина.
Хуа выпил еще. Затем Тан Инь преподнес гостю большой кубок.
— Это уж слишком, — ответил захмелевший Хуа. — Больше я не в состоянии пить. Очень прошу вас разрешить мои сомнения. Это единственное, чего бы мне хотелось, и больше мне ничего не надо.
— Прошу вас съесть хоть чашку риса, — не унимался Тан Инь.
После еды был подан чай. Незаметно наступили сумерки. Слуга зажег свечи. Совершенно сбитый с толку, господин Хуа наконец поднялся и стал прощаться.
— Прошу вас, почтенный, еще немного задержаться, — остановил его Тан Инь. — Сейчас я отвечу на ваши вопросы и рассею ваши сомнения.
Приказав слуге посветить, хозяин провел гостя во внутренние покои, где ярко горели свечи, и позвал жену. Господин Хуа увидел, как в сопровождении двух служанок в комнату легкими *«лотосовыми шажками» вошла молодая женщина. Ее лицо было скрыто жемчужной бахромой головного убора.
Господин Хуа, смущенный появлением молодой женщины, хотел было удалиться, но Тан Инь удержал его за рукав.
— Это моя жена. Почтенному другу моей семьи она обязана поклониться, так что незачем вам стесняться ее.
Слуги расстелили ковер, молодая женщина подошла к гостю и четырежды земно поклонилась ему. Господин Хуа поспешил ответить на приветствие. Но Тан Инь остановил его и просил не обременять себя церемониями. Гость, не без стеснения, ответил женщине только двумя обычными поклонами и чувствовал себя чрезвычайно неловко.
Когда церемония была закончена, Тан Инь подвел молодую женщину к гостю и с улыбкой сказал:
— Прошу вас посмотреть хорошенько. Только что вы говорили, что я похож на Хуа Аня. Не признаете ли вы в этой женщине Цюсян?
Посмотрев внимательно на жену Тан Иня, господин Хуа громко рассмеялся и, поспешив еще раз ей поклониться, стал просить извинения.
— Это мне следует просить у вас прощения, — заметил Тан Инь.
Хозяин и гость вернулись в кабинет. Тан Инь приказал снова подать вино и закуски. Кубки осушались и снова наполнялись.
За вином гость попросил, чтобы хозяин посвятил его во всю эту историю. Тогда Тан Инь подробно рассказал ему все, что с ним случилось, начиная с того дня, когда он впервые возле Чанмэнь увидел в лодке служанку, и кончая побегом. Гость и хозяин, хлопая в ладоши, громко смеялись от удовольствия.
— Теперь я уже, конечно, не смею смотреть на вас как на секретаря, — шутил господин Хуа, — придется вам приветствовать меня как тестя.
— Боюсь, что тогда вы будете вынуждены снова потратиться на приданое, — заметил Тан Инь, и оба расхохотались.
Необычайно довольный проведенным вечером, господин Хуа простился с Тан Инем.
Возвратясь к себе на лодку, Хуа вынул из рукава листочек со стихотворением Тан Иня, положил его перед собой на стол и стал перечитывать, вдумываясь в каждую строку:
«В самом начале сказано: «Решив однажды на досуге побродить, поехал я в пещеры Хуаяна», — здесь говорится о том, как он поехал в Маошань возжечь в храме свечи.
Далее: «Но с полдороги вдруг обратно повернул в погоне за красавицей прелестной». Тут явно говорится о встрече с Цюсян и о том, что эта встреча заставила поэта бросить все остальные дела.
Теперь дальше: «Повсюду следовать хотел я за Хунфу и с ней одной делить уединенье. Посмел просить у благородного Чжу Цзя пристанища усталому бродяге». Значит, когда Тан Инь поступал ко мне в услужение, он уже помышлял о браке с Цюсян и о бегстве с ней.
Третья пара строк: «Уж раз добился я успеха своего, так можно ли смеяться надо мною! Хотя и бросил дом ничтожнейший слуга, но полон он стыда за свой поступок». Ну, здесь все понятно.
Наконец, последняя пара строк: «И если, сударь, вам захочется узнать, как называюсь я на самом деле —«навес» в фамилии от знака «процветанье» и «крышка» в имени от знака «повеленье». У иероглифа «процветание» и у иероглифа «тан», являющегося фамильным знаком Тан Иня, верхние части совершенно одинаковы; знак «повеленье» имеет наверху точно такую же «крышку», как и знак «инь», которым пишется его имя. Так что под этой иероглифической шарадой скрывались его фамилия и имя — Тан Инь. А я-то сам не сумел во всем этом разобраться!
Ну что ж, хоть поступок его и похож на безумство, но из моего дома он не взял ничего даже из тех вещей, что были ему подарены, а это одно уже свидетельствует о его исключительной порядочности. И все же не зря его называют ветреником».
До́ма господин Хуа рассказал о случившемся жене, которая в свою очередь немало была всем этим поражена. Господин и госпожа Хуа собрали для своей бывшей служанки богатое приданое стоимостью около тысячи ланов и отослали его со старой мамкой господину Тан Иню.
С тех пор обе семьи породнились, и члены этих семей постоянно поддерживали добрые отношения друг с другом.
Приключения Тан Иня, описанные здесь, до сих пор еще являются излюбленной темой рассказов в провинции Цзянсу. До нас дошла песня Тан Иня «Я свечи возжигал в молчании смиренном», в которой он говорит о своих сокровенных чувствах и мыслях. Очень хорошо написано! Вот что в ней сказано:
Возжигаю курения, молча сижу
и в себе разбираюсь самом;
Обращение к буддам бормочут уста,
размышления в сердце моем.
Есть ли речи такие в устах у меня,
что могли бы людей обмануть?
Есть ли мысли подобные в сердце моем,
что кому-то представятся злом?
Почитание старших, надежность и честь
появляются только тогда,
Когда люди умеют заставить уста
быть созвучными сердцу во всем.
Все другие достоинства слишком малы,
и когда кто-то следует им,
Как бы он ни старался себя отточить,
не сравнится со мною ни в чем.
Люди веткой цветущей украсят главу,
в руки винную чашу возьмут;
Любят люди смотреть на танцующих дев,
слушать — отроки песни поют.
Об утехах с красотками да о пирах
мы слыхали от древних мужей,
И сегодня, согласно их мудрым речам,
все такое постыдным зовут.
Но бывает и так, что в сердцах у людей
то же самое, что на устах:
Без конца замышляют других обмануть,
не по правилам Неба живут.
Иль дела неблагие творят в темноте,
отрекаясь от них на свету,
Только пользы от этого им никакой, —
вот уж, право, нестоящий труд.
Так послушайте вы, кто собрался сюда,
я сегодня поведаю вам:
Житель мира сует непременно умрет,
если был он однажды рожден.
Коль умершему перед владыкой *Яньло
от стыда не придется краснеть,
Вот тогда убедиться сумеем мы в том,
что был мужем достойнейшим он[6].
Ли-небожитель, пьяный, пишет письмо, устрашившее варваров
То время зависти достойно:
поэт и небожитель Ли
Стихи слагал за чаркой винной,
и за строфой лилась строфа.
Умом и глубиной познаний
унизил он временщиков.
В руках не кисть, а вихрь и тучи —
искусством древних превзошел.
*Бохай и дальние заставы
он в страх поверг своим письмом
И ту, что *«государства рушит»,
воспел и песнею пленил.
Не думай, что талант великий
теперь исчез для нас навек.
Вблизи *Цайши при лунном свете
его увидим мы всегда.
Говорят, что в эпоху *Тан, во времена императора *Сюань-цзуна, жил талантливый человек по фамилии Ли, по имени Бо, *второе имя его было Тайбо. Это был уроженец области Цзиньчжоу, что в провинции Сычуань, внук в девятом поколении Ли Хао, императора *Западной Лян. Однажды матери Ли Бо приснилось, что звезда Чангэн упала ей на грудь, и она зачала. Звезду, которую она видела во сне, называли еще и «Тайбо», так что и *первое, и второе имя мальчику дали исходя из названия этой звезды. Ли Бо от рождения был красив и изящен, телосложения удивительно правильного, а в его манерах и во всем его облике было что-то от мира бессмертных. В десять лет он уже прекрасно разбирался в *классических книгах и династийных историях, а из уст его так и лились поэтические строфы. Все хвалили его и говорили, что у него *«уста узорчаты и ум цветист»; были даже такие, которые считали его бессмертным духом, спустившимся на землю. Поэтому его и прозвали «Ли-небожитель».
Стихи, которые в честь него написал *Ду Фу, свидетельствуют обо всем этом:
Был гость у нас недавно безрассудный,
Его все величали «небожитель».
Опустит кисть — трепещут дождь и ветер.
Стих сложит — плачут демоны и духи.
Талантом редким он себя прославил,
Всех современников затмил.
Его стихи узорами богаты,
Останутся в веках его творенья.
Сам Ли Бо называл еще себя «отшельником из *Цинляни». Всю жизнь он любил вино и, нисколько не стремясь к служебной карьере, мечтал только о том, чтобы обойти всю страну, побывать на всех знаменитых горах и перепробовать все лучшие вина на свете. Сначала он поднялся на горы *Эмэй, потом поселился на *Юньмэне; жил отшельником в Чжуци, что в горах *Цзулайшань, где с *Кун Чаофу и другими — всего их было шестеро — дни и ночи пил вино. Всех их так и прозвали «шесть отшельников из Чжуци». Кто-то сказал Ли Бо, что самое лучшее вино в области *Хучжоу, в Учэне, и он направился туда, не посчитавшись с расстоянием в тысячу *ли. Там, в винной лавке, он дал себе волю и пил, не обращая ни на кого внимания. Как раз в это время мимо проезжал помощник начальника области. До его слуха донеслась громкая песня, и он послал одного из своей свиты узнать, кто поет. Ли Бо ответил стихами: