– Не верите… А можно попросить ваш чай? – обратился Сергей к Слепому.
– Валяй. – Бизнесмен пододвинул свой бокал.
Сергей взял второй стакан с сырой отфильтрованной водой и немного перелил из него в чашку со свежезаваренным чаем.
– What are you doing? – снова закричал один из поставщиков. – It is nonsense!
– Я так и думал. С показателями, которые указаны в договоре, чай должен был просто посветлеть, а он – помутнел. – Сергей протянул чашку с разбавленным чаем Слепому. – Так что показатели в договоре подделанные. Если не верите мне, то сделайте повторную лабораторную экспертизу.
– Ах вы, твари! – заорал Слепой, вскочив со своего кожаного кресла. – Обмануть меня хотели? Народ бы схавал, ему все равно, но меня дурить… Сволочи! Убью!
Он только схватил за ворот пиджака одного иностранца и прижал его к стенке, как в переговорную влетел гладко выбритый амбал и вытолкал побледневших мошенников за дверь.
Сергей стоял неподвижно. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце, как с висков скатываются капли холодного пота, а мокрая рубашка противно прилипает к спине.
– А ты, оказывается, толковый парень, я таких уважаю. – Немного успокоившийся Слепой подошел к Сергею и положил перед ним на стол крупную сумму денег. – Если что, обращайся.
Сергей спрятал деньги во внутренний карман джинсовки и направился к выходу.
– Эй, переводчик, – окликнул его Слепой. Он достал маленький англо-русский словарик из-под стола и протянул его Сергею. – А английский все-таки учи, в жизни пригодится.
Было далеко за полночь. Анечка сладко посапывала, крепко прижав к себе длинноногую куклу в коротком розовом платье. Наташка прибиралась на кухне, цокая по старенькому паркету.
– Сняла бы уже туфли, а то своими каблуками соседей разбудишь, – возмутился Сергей, не без удовольствия взглянув на тонкие щиколотки жены.
– Не сниму. – Наташка села на табуретку и вытянула ноги, рассматривая итальянские лодочки на шпильке. – Пусть знают, что у меня лучший на свете муж.
Год спустя
Серебристый «Форд» остановился около крыльца нового многоэтажного здания.
– Косолапый, спасибо, что подбросил до офиса. – Сергей весело хлопнул друга по плечу.
– Всегда пожалуйста, – улыбнулся Мишка. – Может, вечером по пивку?
– Нет, Мишань, сегодня не смогу. Нужно договор для юридического отдела перевести, потом переговоры с немцами, а вечером Слепой просил заскочить: к нему американцы приезжают, надо же помочь с переводом… по старой дружбе. – Сергей застегнул дорогой, идеально сидящий пиджак и вышел из автомобиля…
Ольга ЕсаулковаНичего личного
1996 год
Серафима почувствовала, как что-то больно уперлось в правую руку чуть ниже плеча. Вдох-выдох. В носу и в горле свербело от пыли, а в желудке бултыхалась стремящаяся наверх вязкая тошнота. Вдох-выдох. Веки не хотели подниматься, опухшие и тяжелые, словно напитанные водой подушки. Вдох, усилие. Серафима открыла глаза и сквозь марево увидела что-то яркое и очень знакомое. Женский образ в алом одеянии, венец на голове, на руках ребенок. Взгляд наконец сфокусировался и прояснился. Ну да, точно: икона! Здоровенная еще такая – размером почти с дверь холодильника. Новенькая, ишь как блестит. Интересно, сколько бабок за такую отстегнули? Впрочем, Серафима предпочла бы антикварную – такие дороже и круче.
На деревянной стене небольшого, похожего на кладовку, помещения, освещаемого лишь тусклой лампочкой, Богородицу окружали разудалым и разномастным хороводом не лики, но лица: Мадонна в роли невинной монашки, Буланова, всем своим плачущим видом призывающая не плакать, звездный состав «Миража» и вечная Пугачева. И все это украшали, словно новогоднюю елку, гирлянды крупного чеснока.
Серафима фыркнула и попыталась пошевелиться, но не смогла: она оказалась крепко примотана толстой серой веревкой за талию и ноги к деревянному стулу, руки были связаны за спиной. Серафима скосила взгляд вправо: в руку упиралось огромное металлическое распятие. Серафима слегка, насколько было возможно, наклонилась всем корпусом влево, чуть отодвинулась от креста, и руке стало полегче.
Как же она здесь оказалась? На этот вопрос память выдавала пустоту. Но до пустоты был «концерт». Вернее, то, что она называет концертом, а на афишах именуется как «Экстрасенсорный чудодейственный сеанс великолепной Серафимы».
Пять лет в разных городах и весях примерно по одному сценарию, как и сейчас в подмосковном Талдоме, где она в детстве несколько раз гостила летом у своей тетки по маминой линии. Вот и в этот раз всё прошло четко и предсказуемо: сцена местного Дома культуры, в центре восседает Серафима на массивном черном стуле, больше похожем на трон из-за высокой спинки и изогнутых в форме запятой ножек. У Серафимы накрученные и высоко начесанные белокурые волосы до плеч, покрытые изрядным слоем лака. Серебристое летящее платье, подпоясанное алым кожаным ремнем, открывает нежные руки с тонкими запястьями и длинную шею, обхваченную и увитую десятком разнокалиберных золотых цепочек и сияющих кулонов. Уже через полчаса зрители, наполнившие зал до отказа, от ее голоса и «чудодейственных» слов стали закатывать глаза и непроизвольно дергаться и колыхаться в экстазе, словно море, – из стороны в сторону, а кое-кто даже выкрикивать нечто на непонятном языке. Дурдом на выезде. А для нее – родная стихия. И в финале обязательные «вишенки на торте»: запойный алкоголик проблевался прямо на сцене от запаха поднесенной ему рюмки самогона, а гулящий муж раскаялся во всех грехах перед женой, стоя на коленях и наматывая на кулак слезы и сопли. За что был прощен утопающей в собственных слезах супругой, вслед за этим сообщившей о любовнике, за которого собирается замуж после развода. Вот где настоящая «Санта-Барбара», а не на экранах телевизоров!
После «концерта», уже рядом с гримеркой, ее подкараулила маленькая, угловатая и трясущаяся, как болонка, пожилая женщина в вязаной черной кепке. С опасливым восхищением и почтением в легком поклоне перед Серафимой прошелестела:
– Пожалуйста… Мне бы сыну помочь. У него рак. Врачи не берутся, разводят руками, даже направление в Москву не дают. – И протянула Серафиме серый конверт.
Сумма в конверте Серафиму не впечатлила. Да и устала она уже, скорей бы выпить. При мысли о бокале тягучего и ароматного кубинского рома рот наполнился слюной и потеплело в груди. Так, все в сад! Убрала конверт в сумочку, велела «кепке» приходить завтра и принести еще столько же, и тогда она, возможно, подумает, чем сможет помочь. От лепета «где же мне еще взять денег» Серафима отмахнулась. Если так надо – найдешь.
Серафима шагнула в прохладный сумрак гримерки, и тут же на нее налетела волна запахов скисшего овощного салата, пудры и тошнотворно-резкой мужской туалетной воды. Видимо, кто-то из охранников заходил… Серафима щелкнула выключателем на стене, и свет ярко вспыхнул, чтобы через мгновение погаснуть вместе с ее сознанием.
Серафима набрала в легкие воздуха и крикнула глухо и сипло:
– Эххей! – прокашлялась и повторила громче и звонче: – Ээээй! Есть тут кто, кроме коня в пальто?
За стеной послышались тяжелые шаги, а затем скрежет ключа в замочной скважине. Дверь резко распахнулась, и в помещение, пригнув абсолютно лысую голову, зашел мрачный мужчина в черных адидасовских штанах и такого же цвета кожаной куртке. Он глянул на Серафиму исподлобья, разогнулся… и неловко и быстро перекрестил ее здоровенной щепотью, которой можно было бы запросто ухватить сахара на самогон для целой свадьбы. И тут же потянулся в карман штанов, выудил пачку Pall Mall, прикурил от газовой зажигалки, затянулся разом почти на половину сигареты и шумно и протяжно выдохнул, глядя на Серафиму сквозь дым прищуренным глазом.
Серафима, насколько могла, выпрямила спину, вскинула подбородок и криво улыбнулась:
– А чего же осиновый кол не подготовил? Вдруг все остальное не сработает?
Мужчина скривился, ухмыльнулся и нервно и громко сглотнул, отчего кадык на его жилистой шее прошелся вверх-вниз, что звучало бы как: «вот же, стерва, догадалась!», но вслух сказал:
– А надо было?
– А я не знаю, тебе виднее, ты же меня похитил, а не я тебя. Так ведь?
– Походу так, – подтвердил мужчина. – Меня Марат зовут. – Он потянулся было к Серафиме для рукопожатия, но затем сообразил, что смысла в этом нет, отдернул руку и спрятал в кармане штанов.
– Мне бы бокал рома, Марат, у тебя есть? – Сил терпеть больше не было, выпить хотелось до потери пульса. – Понимаешь, у меня традиция: я пью ром после выступления. А тут ты со своим похищением. А я традиций не нарушаю ни при каких раскладах. – И Серафима посмотрела на Марата так прямо и без всякого намека на испуг, что он поежился.
Абсолютно молча Марат притащил бутыль кубинского золотого рома, граненый стакан и криво накромсанные куски маринованных огурцов и вареной колбасы на тонком фарфоровом блюдечке и водрузил все на колченогий щербатый табурет, извлеченный им откуда-то из темного угла.
– Если обещаешь не дергаться и не колдовать, я тебя развяжу, – буркнул Марат и снова шумно и дымно закурил.
– Колдовать? – захохотала Серафима, запрокинув голову и обнажив ровные белые зубы. – За кого ты меня принимаешь, святая ты инквизиция?
– За кого надо, – оскалился Марат, плюнул на сигаретный окурок и отбросил в сторону. – Так чё, развязывать?
Серафима кивнула. И только когда руки ее, почувствовав свободу, дотянулись до вожделенного наполненного стакана, она жадно и торопливо глотнула ром, обжегший горло, утерла рот тыльной стороной ладони и бросила, словно мимоходом, Марату:
– А что тебе от меня надо, малыш?
Марат присел на корточки перед Серафимой, посмотрел на нее, поиграв желваками, и стукнул по своей огромной ладони крепко сжатым кулаком:
– Понимаешь, у меня тут браток один двинул кони, напарник мой. Шкет. А мне бы кой-чего узнать у него, важную информацию кой-какую.