Торговое предложение отклика не нашло.
– Ты хоть знаешь, где находишься?
– В оккупированном Израилем Восточном Иерусалиме.
100 % правда, смотри резолюцию ООН.
Арабы подвисли, но их взгляды смягчились.
– А ты сам-то откуда?
– Я приехал из Советского Союза на заработки во время каникул. – 100 % правда.
Нахмурились. Тот, что моложе, встал слева.
«Бежать теперь некуда. Черт, надо было раньше делать ноги, но тогда бы точно спалился».
– А деньги тебе зачем? – Именно так обычно начинала разговор ленинградская шпана.
– Сводить девушку в кино и купить маме цветной телевизор. – 100 % правда, мы жили бедно, и дома был черно-белый квадрат.
– А мама в России живет?
«Уфф, клюнули! Ща должны спросить, кто она по национальности, уже проще будет».
– Да, у меня родители врачи, а врачам в СССР мало платят, хочу маму на старости лет порадовать. – Кроме старости (маме 33), все остальное – чистая правда, плюс я в одной фразе упомянул маму и отца. Таким образом, складывается впечатление, что отец у меня тоже бедный врач в СССР, обычный «пиарный» прием.
– А мама русская? – Развязка близка.
– Конечно! – с искренним возмущением сказал я.
Ждать, пока они спросят про отца, я не стал.
– Она, конечно, переживает, что я здесь, но знает, что я работаю на честных и порядочных евреев (100 % правда), и уверена, что мне заплатят. А вы как думаете? Заплатят?
Араб проникся:
– Как повезет, но я бы взял вперед. Я сам на стройке пахал месяц – и ни хрена. А на кого ты рабо… – А вы не могли бы меня с Ясиром Арафатом познакомить? – нанес я упреждающий удар по выдвинувшимся к Курской дуге немецким войскам.
Мозг арабов застыл, они напомнили мне роботов с планеты Шелезяка. Даже моргать перестали. «Надо добивать».
– Это же герой палестинского сопротивления, я про него в школе рассказывал на уроках (100 % правда). Если не возьму автограф, учитель расстроится. – 100 % правда.
Учитель военного дела так и сказал.
Я смахнул слезу. Роботы начали приходить в себя:
– Да, это наш герой, и мы рады, что есть в мире люди, которые понимают нашу борьбу. Расскажи всем в своей школе, что мы будем бороться и дальше! Пойдем. – Один из арабов крепко взял меня за плечо, и мы пошли.
«Если мы идем к Ясиру Арафату, мне конец. Переиграл…»
Через пару кварталов, когда холод в моем животе превратился в вакуум, они вывели меня на относительно многолюдную улицу, ткнули пальцем в сторону израильских полицейских и сказали на прощание:
– Не заходи сюда больше, наш советский друг.
Только тут я обратил внимание, что они худы, бедно одеты, а во взгляде какая-то простая усталая теплота. Обычные люди, как мой отец и его друзья в то время. Не врачи, не так образованны. Не там родились, не вовремя. Надеюсь, им не пришлось никого убивать и их самих не убили.
P. S. Девушка мне не дала. Телевизор я маме купил.
Юлиана Александрова
Как баба Валя Кабздох с Маней Графовой подружилась
Как обычно, на рассвете, Баба Валя Кабздох разливала спирт «Рояль» по бутылкам разного цвета и емкости, смешивая его с известными только ей (как верили клиенты) травами.
– Благослови, Господи, мои целительные дела! – Она, еле шевеля губами, нашептывала то ли молитву, то ли заговор и бережно оборачивала каждую бутылку мешковиной. Одноглазый черный кот, отобранный ею котенком у алкаша и названный гордым именем Нельсон (односельчанами именуемый «за глаза» Васей Кабздохом), прыгнул на кухонный стол и зацепился когтем за мешковину самой большой из всех – литровой – бутылки. От взгляда хозяйки кот замер, выпучил и без того огромный глаз и резко спрыгнул, задев еще несколько бутылок поменьше. Баба Валя, схватившись за сердце, наблюдала, как вдребезги разбивалась ее мечта о туристической поездке по монастырям, где она обычно раз в полгода замаливала свои грехи.
– Нельсон, задрыга ты этакий, натворил делов, а мне – расхлебывай теперь. Мало того что без зарплаты оставил, так теперь еще перед Огурцом оправдываться, бутылки ему на юбилей полагались. Сегодня явится, месяц их ждал, терпел, как настоятся, – запричитала хозяйка.
Баба Валя, тяжело вздыхая, «для успокоения нервов» достала из кухонного шкафчика корвалол, накапала тридцать капель и выпила залпом. Она раздвинула шторы, выглянула в окно. На рассвете обычно можно было разглядеть железнодорожную станцию. Сейчас же из окна на нее посмотрела кромешная темнота.
«Опять календарь соврал! Обещал рассвет в пять сорок пять, а уже шесть. Вот дура я старая, не проверила. Чего кота ругать-то, сама сторопыжничала, вот день и не задался!» – подумала Баба Валя.
Лунный отрывной календарь с маленькими страничками на тысяча девятьсот девяносто третий год лежал в комнате, словно трофей, в центре круглого дамского столика восемнадцатого века на винтажной витиеватой ножке, нежно именуемого Бабой Валей: «моя прелесть». С календарем соседствовала лупа с потертыми от служения хозяйке краями. Столик, купленный на барахолке на Удельной за три лит ровых бутылки настойки, слывшей среди местных «бальзамом для нервов от Бабки», привнес в жизнь Бабы Вали нечто новое: по вечерам, сидя за ним и восхищаясь его красотой и удобством, она стала писать заметки в старые, с кожаными обложками, блокноты.
– Вдруг стану всамделишной писательницей, надо псевдоним придумать, – сказала как-то хозяйка Нельсону. И назвалась Маней – в честь любимой бабушки, и Графовой – просто так, для важности. С тех пор она не пропускала ни дня без зарисовок о случившемся и замеченном.
Баба Валя села за стол, взяла в одну руку лунный календарь, скинула с ног кроссовки ядовито лимонного цвета, приобретенные на соседствующем с блошиным рынком секонд-хенде, и недовольно произнесла:
– Ну так и есть, соврал, кабздох! Мало того что мал, как микроб, – хрен что разглядишь, так и приврать любит.
Баба Валя, ткнув указательным пальцем в потолок, заругалась:
– Сбил настройки Вселенной, торопыга хренов! Кто тебя сделал? Кабздохи какие-то, – поставила Баба Валя «диагноз» и тяжело вздохнула.
В окне посветлело, вдали на железнодорожных путях загудела и нарисовалась электричка.
Баба Валя увидела мужика, сидящего на скамейке. – Ненашенский, с книжкой в руках, трясется то ли с бодуна, то ли замерз. В джинсу одет, городской, наверное. Или, как я, на секонде одевается. Пятьдесят минут – и ты на Уделке. Надрался паленой водки и отстал вчера от последней электрички, опоздун фигов!
Мужчина вынул из кармана сигарету, сделал несколько затяжек и бросил хабарик на землю.
Баба Валя открыла окно и закричала:
– Урна перед носом! Кабздох! – и, закатив глаза, добавила: – Прости Господи!
Мужик обернулся и показал кулак.
В список кабздохов Баба Валя отправляла в первую очередь воров, мусорящих и врунов. Был у нее еще один пунктик: Баба Валя много лет дотошно изучала астрологию и на дух не переносила зодиакальные знаки Скорпион и Рак, делая последним снисхождение (не записывая в кабздохи) за вечное пребывание в выдуманных мирах и непоколебимую веру в сказочную лапшу, вешаемую на уши близких и знакомых. После полуночи Баба Валя обычно просила у Бога прощенья и не могла уснуть, думая, как изменить мир к лучшему. Любовь к астрологии Бабе Вале передалась от матери, с юности она изучала науку по потертым и запыленным от времени внушительного вида талмудам, хранящимся на чердаке ее двухэтажного деревянного дома. Рядом с талмудами по астрологии лежала Библия, книги по психологии и с советами травников.
– Если война да бандюки какие заявятся, припечатаю томами с десяток этих кабздохов! – шутила Баба Валя, бережно сдувая пыль с многочисленных тяжелых книг.
Прозвище Кабздох, произносимое жителями поселка исключительно за глаза, вросло в хозяйку словно второе имя. Кто-то Бабу Валю побаивался, считая, что она наделена какими-то сверхъестественными способностями, кто-то уважал за справедливость и честность, многие из односельчан приходили за советом – плакались в жилетку, и порой пьяные буянящие мужики открывали перед ней душу. Бывало, мужики дерутся, а Баба Валя как закричит на весь поселок:
– Стоя-а-а-ать! – И мужики вмиг трезвели.
Однажды она просто погладила тяжело болеющего младенца по голове и прошептала ему что-то на ухо, и через несколько дней ребенок выздоровел и начал набирать вес.
Ходили слухи, что и брошенное ею вслед: «Кабздох!» – никогда не проходило бесследно.
В дар Бабы Вали односельчане верили больше, чем она сама.
Но то, что в ней есть что-то необычное, она понимала, хотя пыталась гнать эти мысли как можно дальше: было то, что напугало ее в детстве.
Однажды, девчонкой лет семи, она пошла в гости вместе с бабушкой к соседке, жалующейся на одиночество.
– Все одна, одна – ни детей, ни внуков не нажила. Заходите хоть на часок в гости, чайку с малиновым вареньем попьем! – бормотала соседка Никитишна.
Валина бабушка недолюбливала соседку, в молодости та любила клеиться к чужим мужьям, не одну семью разбила. Но жалела Никитишну.
– Осталась Никитишна в старости одна, никому не нужная. Давай зайдем, Валечка, на часок, – уговаривала внучку бабушка.
Войдя в дом, Валя почувствовала сильный холод, сковывающий ее ноги, спину закололо иголками. Шатаясь и чуть не упав в обморок, девочка подошла к дивану.
Все кругом поплыло-поехало, и вспышкой перед глазами Вали возник седовласый дед, играющий на гармони. Она встрепенулась. И снова – вспышка – сквозь стену она увидела семейство из пяти огромных крыс.
Новая вспышка – и за потолком, на чердаке, девочка увидела летающую бестелесную сущность. Валя упала в обморок. Очнулась через три минуты под плач бабушки и жалобное кудахтанье Никитичны.
«Ничего себе одинокая женщина. Дом полон приведений», – подумала Валя и прошептала:
– Бабушка, я описалась, бежим домой.
Бабушка, счастливая от того, что внучка жива, схватила ее за руку и вместе с ней неслась домой, как молодая лань, забыв про радикулит и больную ногу. Дома она уложила внучку на кровать, укрыла теплым пледом.