– Не волнуйся, дочка, с «черного дня» взял. – Он указал на полку в старом комоде. – Если на этот, черный не копить, может, он никогда не наступит! – пошутил отец и вытер пот со лба.
Марина погладила отца по морщинистой руке.
Поздним вечером Маринка собралась таксовать. «Как же хочется настоящего кофе, такого бодрящего, какой был у девчонок с гастролей! Лучше бы я его и не пробовала», – подумала она, заливая кипятком цикорий в чашке. Выпила пару глотков, накинула куртку и побежала прогревать машину. Поздний апрельский вечер выдался холодным. В воздухе пахло заморозками. Больше недели питерская погода устраивала боксерские ринги между плюсом и минусом. Маринка медленно проехала по проспекту – голосующих не заметила. Она свернула на соседнюю улицу, но, кроме медленно крадущейся вслед за ней машины, никого не было. Издалека она увидела, как из переулка вышли двое: хорошо одетая дама с мальчиком-подростком. Женщина подняла руку, Маринка прибавила газу, машина за ней ускорилась. Почти одновременно они подъехали к голосующим.
Водитель, ехавший сзади, решил опередить Маринку, быстро вышел из машины и стал торговаться с потенциальными пассажирами. Марина спокойно открыла окно, улыбаясь, пригласила мать с сыном к себе: «Везу недорого!»
Женщина выбрала Маринку. Недовольный водитель, упустив клиентов, погрозил кулаком и злобно закричал вслед:
– Откуда нарисовалась такая, год таксую – первый раз вижу!
Глядя в зеркало, Маринка увидела, что у мальчишки-подростка на лбу и щеках зеленые точки.
Парень сидел как на шарнирах, пытаясь потрогать себе то лицо, то шею, но его руку одергивала мать. В ответ он виновато улыбался, но все повторялось снова. Увидев в зеркало Маринкин взгляд, парень показал ей язык.
Женщина заплатила больше, чем договаривались:
– Сдачи не надо!
– Всего вам хорошего!
Маринка домой вернулась в приподнятом настроении: «На три десятка яиц точно хватит! А больше в одни руки и не дадут, еще и очередь отстоять».
«Лебединое озеро» зрители провожали стоя, бурными аплодисментами. Маринка приходила в театр раньше всех, разучивала партию солистки и мечтала станцевать партию Одетты и Одиллии. Балерина, стоящая в кордебалете рядом с Маринкой, во время спектакля шептала ей: «Качаешься! Не спи!»
В тот день Маринка приехала в театр на машине в надежде по дороге захватить пассажиров. Она остановилась у светофора возле ночного клуба с манящей, переливающейся всеми цветами радуги подсветкой. В клуб заходили статные девушки с пышными начесанными гривами волос, в длинных кожаных сапогах и дорогих полушубках.
«Посмотреть бы хоть одним глазком, что там», – подумала Маринка, пряча ногу в промокшем сапоге под сиденье машины.
На Лиговке голосовал хорошо одетый молодой человек. В длинном распахнутом черном кожаном плаще, при галстуке – Маринка заметила его издалека. Ее опередил другой водитель, но молодой человек с ним не поехал.
«Не договорились», – подумала она. Притормозила.
– Красавица! – обрадовался водителю-девушке молодой человек. – Мне далеко, в пригород, плачу дорого!
Маринка еще раз взглянула на прилично одетого молодого человека. «Подвоха быть не должно, – подумала она. – Час езды туда, час обратно – и в кармане приличные деньги».
Пассажир сел рядом и болтал без умолку. Маринка рассказала ему о театре. Он травил анекдоты и как-то неестественно нервно смеялся.
– Приехали! У ларька останови!
Пассажир сменил тон на командирский. Достал из кошелька купюру, сунул Марине в руки и быстро вышел. Маринка перевернула двадцатипятирублевую купюру – она оказалась рекламным буклетом. «Навстречу лучшей жизни» – кричал рекламный слоган с ее обратной стороны.
Маринка посмотрела вслед быстро уходящему «интеллигенту» и решила поехать за ним: «Вдруг перепутал в темноте». Она почти поравнялась с бывшим пассажиром. Открыла окно.
– Простите, вы мне дали рекламу вместо денег! – выпалила Марина.
– Скажи спасибо, балерина, что ноги не сломал. А то на руках танцевать бы пришлось! – оскалился он.
Маринка хотела заорать что есть мочи, но, посмотрев на одиноко горевший фонарь на пустыре, решила побыстрее убраться.
Слезы душили ее.
Кругом ни единой души. Проезжая мимо поселка, Марина увидела женщину с огромной сумкой. Она голосовала посреди дороги.
«Вот отчаянная! Жизнь совсем не дорога! – подумала Маринка. – Никого не повезу сегодня!» Но сбавила скорость. Женщина выскочила почти под колеса.
Маринка резко затормозила.
– Умоляю, довезите до города! – закричала женщина. – Опоздала на последнюю электричку. Работаю в больнице в ночную смену.
– Садитесь, – сказала Маринка усталым голосом.
– Тихо-тихо-тихо! Никто тебя не убьет, – ласково заговорила пассажирка на заднем сиденье.
Марина резко обернулась. Пассажирка обращалась не к ней, а к сумке.
– Ой, девушка, я вас напугала, простите! Курицу живую на работу сослуживцам везу, благородную, породы хайсекс браун. Они и несушки чудесные, и красавицы пушистые. Очереди за ними! У меня дома таких две.
«Лицо доброе и глаза на мамины похожи», – подумала Маринка. И разоткровенничалась: рассказала попутчице о злополучном пассажире, о любимом театре, в котором всю юность мечтала служить. Попутчица слушала внимательно.
– Я тебе курицу подарю! Будут у тебя свежие яйца! И весело с ней. Не соскучишься! Содержать легко, всё расскажу! – сказала она, когда Маринка закончила свой рассказ.
Они попрощались, как близкие люди. Обменялись телефонами. Попутчицу, женщину лет сорока пяти, звали Неля – Нинель, в честь Ленина.
– Позвонишь, спросишь Ленина, меня позовут, – засмеялась Нинель.
Обнялись на прощание, как старые подруги.
Маринка пришла домой с огромной трепыхающейся сумкой.
– Что там? Где ты так долго была? – испуганно спросил отец.
– Там живая курица. Подарок. В сумке – мешок. В мешке – мешанка, корм для нее. Папочка, я с ног валюсь. Завтра всё расскажу, – сказала Маринка полушепотом.
– Ёперный театр! Только курей в доме не хватало! – воскликнул отец, забирая «живую» сумку из рук дочки.
Маринка проснулась под странные звуки, напоминающие далекие дни из детства, проведенные в деревне.
Она побежала на кухню: по застеленному газетами полу чинно, словно королева, выхаживала коричнево-рыжая распушившаяся курица. Отец обращался к ней по отчеству Борисовна, в честь любимой певицы. Она горделиво и звонко кудахтала в ответ. Под столом лежала старая кроличья отцовская шапка.
– Дочка, это я соорудил ей гнездо! Вот такой вот ёперный театр! – засмеялся отец.
Маринка увидела былой задор в его глазах.
– Пап, ну не ругайся ты так на театр! – прикрикнула она на отца.
– Дочка, а что ты раскраснелась вся, как в детстве, когда втихаря варенья переела? – спросил отец.
Маринка побежала к зеркалу и увидела красные пузырьки на лбу и на щеках. Потрогала лоб – горячий, голова гудит.
Завтра спектакль. Надо быть в форме.
Градусник показывал тридцать восемь. Марина выпила аспирин и под громкий голос отца вперемешку с кудахтаньем курицы провалилась в сон. Ей снилась цветущая сакура и она под деревом с Борисовной в руках. Внезапно прилетело полчище ненавистных деревенских комаров и они безжалостно впились в Маринку.
Проснувшись, она почувствовала, что ее тело невыносимо чесалось. Она замазала лицо тональным кремом и темной пудрой и понеслась на работу.
– Ты в Африке загорала, Маринка? – спросила одна из балерин в гримерке.
Девчонки пытались разглядеть Маринку сквозь толстый слой косметики.
Она чувствовала, что земля уходит из-под ног. Отработав спектакль, за кулисами сползла по стене. Девочки вызвали скорую помощь. Молодой врач привел Маринку в чувство.
– Отец у меня болеет. И курица дома. И гастроли в Японию на носу! – полушепотом, волнуясь, заявила она.
– Вы подцепили ветрянку. А на носу у вас голодный обморок, а не японская курица! Так можно и в ящик сыграть! – пошутил молодой врач, еще раз пристально взглянув на Маринку – не бредит ли она.
Выяснилось, что среди их группы девчонок лишь одна она не переболела в детстве ветрянкой.
На скорой Маринку привезли домой.
Она качалась, как пьяная, молодой врач подхватил ее на руки. Прижавшись к нему, покрасневшая Маринка услышала биение его сердца.
«Словно сто лет его знаю. Но я далеко не принцесса, особенно сейчас. Почему тогда он меня несет на руках?» – подумала она.
Отец открыл дверь, увидел Маринку на руках врача, и у него задергался правый глаз.
«Сейчас позорить меня будет, „ёперным театром“ ругаться», – подумала она.
– Ё-о-оп, – протянул отец, словил взгляд дочки и замолчал.
– Вот рекомендации и мой номер телефона. Я буду на связи, – сказал врач, протягивая отцу листок.
Пристально взглянул на Маринку, провожающую его, держащуюся за косяк двери.
Она, худющая, в балетной пачке, вся в прыщах, с кусками темного тональника на лице, словно пришла из дикого племени «тумба-юмба». Рядом с Маринкой стояла курица.
Молодой врач поднес кулак ко рту и громко кхекнул, словно поперхнулся. Когда за ним закрылась дверь, он постоял еще несколько минут рядом с ней. Что-то тянуло его стать частью этого племени. Он услышал шепот и скрипы – по ту сторону двери тоже не уходили.
Врач улыбнулся и поспешил на работу.
Отец накрыл дочку мягким пледом, принес теплое питье и большое вареное яйцо с ярким оранжевым желтком, разрезанное на две половинки.
– Дочка, смотри, какое царское яйцо наша Борисовна снесла! – воскликнул довольный отец.
Курица зашла в комнату вслед за отцом и вопросительно, словно в ожидании похвалы, посмотрела на Маринку.
– Вкусно-то как! – воскликнула Маринка, откусывая маленькие кусочки, чтоб растянуть удовольствие.
Борисовна с гордо поднятой головой удалилась к себе на кухню, заняв место в кроличьей шапке.