– Ты хорошо работаешь, – неожиданно похвалила она, – очень быстро освоилась, и менеджеры тебя хвалят.
Тая почувствовала на щеках жар и, глядя в пол, поблагодарила.
– Хочу показать тебе, где держу деньги на аренду. Платим первого числа. Мало ли, меня не будет на месте, когда придет Ваан Абиговна. Третий ящик стола. Ключ здесь.
Затем она задумалась немного и, словно решившись, объявила:
– Мы подали заявление с Алешей. На восьмое ноября. Хотим устроить небольшой праздник и приглашаем тебя.
– Не знаю, удобно ли, – растерялась Тая.
А Дарья вдруг мягко и трогательно призналась:
– Я в первый раз выхожу замуж. Так волнуюсь. Впервые по-настоящему влюбилась.
«Мама тоже его любит!» – хотела выкрикнуть Тая, но не смогла, рот словно слипся.
– Мне не с кем посоветоваться, – продолжила Дарья, – посмотри, пожалуйста, какое я купила платье. Она достала из встроенного шкафа белый чехол и расстегнула длинную молнию. Не стесняясь, начала расстегивать блузку. Тая замерла от неожиданности, но, когда над левой грудью ведьмы мелькнула зловещая пчелка-родинка, отвернулась. Через пару минут Дарья вышла на середину комнаты.
Пришлось признаться, что такого изысканного платья Тая не видела никогда, даже в кино. Вместо надоевшего кринолина – облегающая форма до середины бедра с расклешенной юбкой в пол. Вместо кричащего декольте – вырез лодочкой, закрывающий ключицы. Вместо «оконного» тюля – благородный атлас цвета слоновой кости.
Дарья медленно закружилась, и подол юбки пошел мягкими шуршащими волнами, завораживая и притягивая взгляд.
– Не хотелось покупать платье, – выдохнула Дарья, остановившись, – думала, что неловко в моем возрасте. Но не брюки же надевать. А короткие юбки носить с туфлями не могу. У меня лодыжки некрасивые, слишком массивные.
– Я видела похожую ткань, – выдавила Тая, – мама хранит прабабушкино бальное платье.
– Ты уже месяц работаешь, но ничего ей не сделала.
Несколько последних дней мама почти не вставала и отказывалась от каши.
– Ну, что я сделаю, мамочка. Ты сама учила – не убий, не укради.
Тая понимала, что пора было действовать, но не решалась. Да и что она могла? Раскрыть глаза отца на черную душу Дарьи? А как, если Тая не поймала ее ни на каких колдовских делах? Даже свечи стояли без подтеков, их ни разу не жгли. Будущая мачеха смотрела на Таю всегда ласково. В делах помогала. Премию выписала. Доверила ключ от ящика с деньгами. Показала платье…
– Мало ли, чему я учила, – ворчала мать. – Тут враг появился, вражина. А ты будешь равнодушно смотреть, как меня убивают?!
Голос ее сорвался на тоненькой ноте. И Тая поспешила подать стакан воды.
– Может, ляжешь на обследование в больницу? Мама приподнялась, сделала глоток и, повалившись на подушки, прошептала:
– Умирать, так дома.
В конце следующего дня Тая дождалась, когда все ушли домой, взяла в отделе «наружки» большие ножницы и вошла в директорский кабинет. Свадебное платье, вытащенное из чехла, она повесила на дверцу шкафа. Отошла, примеряясь, на пару шагов назад. И тут над ухом раздался голос Богданова:
– Красивое платье. Дашкино?
Тая вздрогнула и выронила ножницы. Не знала, что Богданов сегодня в мастерской.
– О, как раз их ищу, – воскликнул шелкограф и поднял инструмент, – возьму?
Тая кивнула и после его ухода еще долго стояла неподвижно. Кровь стучала в ушах, и громко-громко колотилось сердце. Может, стоило отказаться от затеи? Но раз уж решилась…
На столе у Дарьи нашлись длинные канцелярские ножницы. Тая прикрыла дверь, примерилась к платью и отрезала от подола полосу шириною с ладонь.
– Она не сразу заметит, – пояснила маме, протягивая отрезанный кусок, – только перед самой свадьбой.
Мама разорвала ткань на несколько кусков. А утром, макая кусочек хлеба в вязкий желток глазуньи, вздохнула:
– Платье, такая ерунда. Она работу свою ценит.
Устроившись за столом в мастерской, Тая собирала из прозрачных пластиковых заготовок коробочки для визиток и ощущала себя первоклашкой на уроке труда. Богданов сидел в потертом кресле и вертел в пальцах зажженную сигарету.
– Завтра суббота, а мне придется на работу выйти. Пришлют курьера, чтобы забрать заказ, – Тая кивнула в сторону блюдца с окурками, стоявшего на одной из коробок с надписью: «Ахмедов», – перенесете их в холл?
– Ну, если там безопасно, – согласился Богданов, посмотрев Тае в глаза, и неожиданно спросил: – Завтра первое ноября?
– Да, а что?
Он пожал плечами и отвернулся.
– Ощущение, что забыл нечто важное. Что-то должен был сделать. Или, наоборот, сделал то, чего не следовало. У тебя такое бывает?
В дверь постучали, и Тая побежала открывать. На пороге стоял менеджер Лева и озадаченно чесал затылок.
– Ты чего здесь? Прячешься?
Тая показала пластиковую заготовку.
– Коробки собираю.
– Ясненько. А чего не за своим столом? Там Абиговна заходила. Очень ругалась, что Дарьи нет.
Тая поспешила в директорский кабинет, вытащила конверт с деньгами и выбежала на лестницу. По характерным выкрикам было понятно, что хозяйка заходит в офис этажом ниже. Тая бросилась к лестнице, но остановилась. Подумала и вернулась назад.
– Рекламное агентство «Аэро», – привычной скороговоркой произнесла Тая.
Записывая информацию от заказчика, она прислушивалась к шуму в директорском кабинете. Стучали каблуки, кричала Дарья, падали предметы. Вдруг дверь с грохотом распахнулась, выбежал менеджер по полиграфии и скрылся в своем кабинете. Затем вышел всклокоченный Лева.
– Ты не знаешь, как вода попала в одну из коробок вашего Ахмедова?
– Вода? – переспросила Тая.
– Ну да, там все слиплось. Они не сразу заметили. Позвонили сейчас, вернут брак. Дарья в ярости.
Звякнул местный телефон, Тая взяла трубку.
– Подойди! – велела директор.
Дарья сидела в директорском кресле, положив руки на низ живота, и жалобно смотрела на Таю.
– Может, они сами пролили воду, а свалили на нас?
Тая выдохнула. Никто не заподозрил, что бутылку боржоми залила в щель коробки именно она.
– У них выставка скоро, – продолжила Дарья, – но Богданов взял отпуск и к телефону не подходит. Перезаказать мы не успеем, партнеры отказались брать в такие сроки.
Тая с трудом, но сдержала довольную улыбку. Хотя не смогла не подколоть:
– Так надо заставить партнеров. Поворожить.
– Что? – непонимающе посмотрела на нее Дарья.
– Да, свечи зажечь! – Тая показала на ненавистную полку. – Провести сеанс, зарезать пару голубей. Для вас все сделают как миленькие.
Казалось, что Дарья из всех слов поняла только про свечи. Она пояснила:
– Это образцы. С браком. На них название фирмы не пропечаталось. У нас ресторан «Готика» заказывал черные свечи и скатерти. Стильно, но жутковато, правда?
Тая опустилась в кресло. Реклама? Не ведьмовство?
– Я тоже хотела взять мини-отпуск. Перед свадьбой, – Дарья кивнула на чехол с платьем, вытащенный из шкафа и приготовленный к перевозке, – два дня осталось, а у меня ничего не готово.
Зазвонил телефон. Дарья сняла трубку. Женский голос напирал, директор пыталась оправдываться, но произносила только: «Как?», «Но…», «Я не…» и так далее. Тая догадалась, о чем речь, еще до того, как Дарья, положив трубку, отперла третий ящик стола. – Почему ты не оплатила аренду?!
– Забыла, – попыталась соврать Тая, – суббота была.
Дарья простонала:
– Нам поднимают аренду или предлагают съехать!
Тая думала, под каким бы предлогом сбежать, но ее оглушила неестественно тихая просьба Дарьи:
– Врача.
Через час после того как Дарью увезли в больницу, перепуганная Тая вернулась домой, к маме. Открыла входную дверь и замерла на пороге. В гостиной кто-то играл на трубе. Сквозь неровный ритм и какофонию фальшивых звуков прорывался страстный «Неаполитанский танец» Чайковского. Тая осторожно заглянула в зал.
Незнакомый толстячок, стоя у окна, наяривал на трубе последние такты. Мама подпевала и кружилась посередине комнаты, размахивая подолом широкой пестрой юбки. На последней ноте мама заметила Таю, взвизгнула и метнулась в дальний угол. Трубач дал петуха и затих.
– Приветствую, – поклонился он, прижав трубу к животику.
Тая медленно вошла и опустилась на ближайший стул.
– Это Валерий Силантьич из областного оркестра, – представила мама и стала торопливо рассказывать, как и когда они познакомились.
Тая не слушала. Отстраненно разглядывала водку на березовых бруньках, шпроты и обветренные кусочки сыра с дырочками. Поразила шкурка банана, свисавшая из пакета с отходами, прислоненного к стенке. На склизкой кожуре лежал целенький блистер с таблетками. Мама выбрасывала лекарство?
И вдруг все-все стало ясно. Про вкусные запахи, которые мерещились вечерами. Про мамины «недомогания», оказавшиеся ложью. Про мнимые голодовки. Про папу, который сбежал от такой…
– Мама, скажи, – задала она единственный вопрос, – а ты знала, что Даша беременна?
По тому, как поспешно, без малейшей паузы мама начала отнекиваться, стало понятно, что знала.
Она стояла, прижавшись спиной к пыльному светофорному столбу, и смотрела то на людей, переходящих проспект, то на машины, проезжавшие мимо. Тридцать секунд – торопливое топанье, шестьдесят – шарканье шин и рев двигателей. Все подчинялись дорожному закону, разумному и спасительному. Откуда-то всплыло: «Незнание закона не освобождает от ответственности». А незнание лжи?
Какая разница, была она или нет, если Тая осознанно несла зло… Ради отца? Мамы? «Не освобождает!»
Тая дождалась очередного «красного» для пешеходов. И стала присматривать подходящую машину. На пару секунд отвлекла белая копейка, с визгом притормозившая и остановивша