яся сразу за пешеходным переходом. Наконец, показался идущий на скорости камаз. Три. Он немного приблизился. Два. Стали видны комки грязи на кузове и тельняшка водителя за бликующим стеклом. Один. Тая подалась вперед, чтобы сделать шаг, но крепкие пальцы ухватили ее за локоть, дернули назад и развернули.
– Привет! – Богданов поднял руки вверх, словно извиняясь, и опустил с вопросом: – Что у вас там случилось?
Тая потерла занывший локоть и глубоко вдохнула, выбирая слова, чтобы начать. «Трубач»? «Мама»? «Больница» или «моя вина»?
– Мне передали, что с работы звонили, но у меня отпуск.
Тая вдруг сама вцепилась в руку шелкографа.
– Богданов, пожалуйста, выручай!
– Давай перестанем мешать пешеходам, – предложил он и кивнул в сторону копейки, – садись в машину. Объяснишь.
Они заехали сперва домой к Тае за швейной машинкой и прабабушкиным платьем, потом в больницу. В справочном участливая сестричка развела руками – данные о Широковой пока не поступили.
– У Дашки с суставами плохо и по женской части. Это профессиональное, – сказал уже в машине Богданов, – хорошо, что смогла забеременеть.
Таю трясло.
– Не прощу себе. Если что-то случится, не прощу. В офисе она передала шелкографу перечень испорченной полиграфии и материалы, а на директорском столе установила ручную швейную машинку.
Ночью Богданов разбудил Таю, заснувшую на стуле.
– Ты хоть на диван перейди, белошвейка! – И добавил серьезным тоном: – Угроза миновала, с Дашкой все хорошо.
– Там разве справочная круглосуточная?
Богданов не ответил.
Рано утром Тая подмела куски атласа и убрала в чехол Дашино свадебное платье с аккуратным воланом, пущенным по низу юбки. Затем собралась с духом и позвонила отцу.
– С Дашей все хорошо! – поделился он радостью. – Она звонила. Полна каких-то планов насчет покупки помещений под офис.
Тая попробовала объяснить, что это ее вина с арендой, но папа перебил:
– Не говори глупостей, общежитие все равно было временным вариантом. А где ты бродишь? Мама всю ночь звонила. Вы поссорились?
– Нормально все. У меня были дела, в офисе. Пап, я хочу институт в Новосибирске подыскать, чтобы дали общежитие, или в Москве.
Отец удивился.
– Вот это поворот. Ну, обсудим после свадьбы. Мы перенесем ее на недельку. Ты придешь?
Тая помолчала.
– Поговорю сначала с Дашей. Если простит, приду.
Положив трубку, Тая побежала в мастерскую. В первой комнате, пахнувшей красками и картоном, она остановилась и прислушалась. За дверью нож гильотины резал бумагу. «Вжик». Звяканье, шуршание, покашливание. Потом все замерло на мгновенье, и снова: «Вжик».
Тая вошла и увидела молодого высокого парня с черными, коротко стрижеными волосами. Он равнодушно посмотрел на нее и спросил:
– Вам кого?
– Шелкографа Богданова.
– Это я, – ответил парень, – вы по какому вопросу?
Тая переступила с ноги на ногу.
– А мне второй Богданов нужен, не вы.
Парень хмыкнул и развел руками:
– Я один здесь работаю. В основном по ночам. А вы новая секретарша? Если по поводу заказа Ахмедова, то я до понедельника постараюсь успеть.
Тая вышла из офисного центра и поплелась через уныло-серый пустырь к метро. На полпути остановилась. Заметила в небе кружащееся белое перышко – тоненькое, со слипшимися пушинками, загнутыми, словно ресницы. Но нет, показалось. Просто начался снег – крупный, из обнявшихся снежинок. Сильный порыв ветра толкнул Таю в спину и заставил, застегнув плотнее куртку, пойти вперед.
Кристина БелозерцеваДо тридцати, Денис
Зеленый
Августовское полуденное солнце палило так, словно ему приплачивали за усердие. Причем в у.е.
«Плюнуть бы на все и махнуть на озера», – но Зеленый сразу поморщился: ага, размечтался. На работу пора. Он чиркнул спичкой, прикуривая, и зашагал дальше – в сторону морга.
Проблемы начались буквально через десять минут: возле служебного входа копошились худощавые личности. Два обладателя длинных сальных волос в черных футболках, украшенных оскаленными мордами. Один потягивал «Жигулевское» и ржал, показывая лошадиные желтые зубы, а второй малевал на двери красной краской перевернутую пентаграмму. – Совсем охренели, – пробормотал себе под нос Зеленый, щелчком отбросив недокуренную сигарету и наклоняясь за куском ржавой арматуры. Он не любил ввязываться в истории, да и какое вообще ему дело до разрисованной служебной двери? Но пройти мимо просто так не мог.
«Их всего двое. Ничё. Терпимо».
Он старался шагать неслышно, переступая через битое бутылочное стекло и валяющийся на асфальте мусор, и как мог оттягивал неизбежный конфликт. Парни оказались совсем молодыми, непугаными, и внимания на Зеленого не обращали. Он остановился, покачивая прут в руке.
– Чё, художник? – поинтересовался спокойно. – А пальцы тебе не переломать?
Тот, что с баллончиком, подскочил на месте, как застуканный за кражей сметаны кот. Он дикими глазами уставился на подошедшего санитара. Желтозубый соображал быстрее – кинул в Зеленого недопитую бутылку, отвлекая внимание, и та, упав на асфальт, со звоном разлетелась на осколки. В ответ вслед идиотам полетел кусок арматуры и, что характерно, попал. Точно в бок «художнику». Тот вскрикнул, схватился за поясницу и уже куда медленнее поковылял в кусты по тропинке, ведущей через палисадник к парку. Желтозубый оглянулся напоследок и проорал:
– Ну всё! Трындец тебе, сука! Ты попал! Ave Satan!
Очень хороший день Зеленого тут же превратился в крайне посредственный. Он рассматривал расползающиеся на голубых «вареных» джинсах отвратительные пятна от пива из разбившейся бутылки – ну вот, стирать теперь!
«Да чтоб их! Какой только нечисти не развелось за эти шесть лет, а! Шизики, нарики, сектанты хреновы… А ведь этим годков по двадцать, недавно еще красные галстучки на шею повязывали. Тьфу!»
Зеленый с отвращением глянул на пентаграмму – недорисованная, скособоченная. Он еще раз покачал головой, открыл служебную дверь и пошел по темному, грязному коридору. Выкрашенные в казенно-зеленый цвет глухие стены тут же навалились и принялись с энтузиазмом давить со всех сторон. Чуть подрагивал холодный свет единственной работающей лампы. Санитар невольно ссутулился, пока добрел до кабинета шефа:
– Тук-тук. Есть кто дома?
– Прошу, коллега.
Кок обнаружился у себя. Он успел принять смену, переодеться в халат и теперь мрачно таращился в окно.
– Здорово, шеф.
– Откровенно говоря, могло быть гораздо здоровее, – отозвался тот, оборачиваясь, – идем, продемонстрирую один свежий «экспонат».
Зеленый глянул на него и присвистнул: под глазом у начальника наливался иссиня-черный, как спелая слива, фингал.
– Что? Жене шубу не купил? – растянул губы в лягушачьей усмешке санитар.
Усы Кока печально опустились, сделав того похожим на грустного моржа, которому смеха ради нацепили интеллигентские очочки в тонкой оправе.
– Твое чувство юмора меня удручает. Второе августа, если на календарь не смотрел. Десантники с утра гуляют. И не всегда, заметь, мирно.
– А-а-а… Сегодня ж день ВДВ, то-очно, – машинально кивнул Зеленый, подстраиваясь под мелкий шаг невысокого и пухленького шефа, – и за что прицепились?
– А что, причина нужна? «Что в очках? Умный, что ли?» – продолжать?
– Ты поэтому дерганый?
Шеф покачал головой, сразу же растеряв всю патетику, но в коридоре пояснять ничего не стал. Они пришли в «холодную» и остановились возле каталки, накрытой грязно-серой простыней.
– Вот! – Шеф почти театрально откинул покрывало, и Зеленый в изумлении уставился на лежащее тело.
Весь правый бок покойного – сплошь месиво и переломанные кости. А вот на лице ни царапины, только навсегда застывшее изумленное выражение. На вид ему за сорок, седина в аккуратно постриженных волосах, да и вообще – весь ухоженный. Но не тело заинтересовало санитара: к запястью трупа оказался пристегнут небольшой металлический кейс.
– Чё, прям так и привезли? – искренне изумился Зеленый. – С дипломатом? Кто это?
– Знакомься! А. А. Головин. Сбит машиной в два ночи при попытке убежать от ребят Слона. От полученных повреждений скончался на месте. А мимо милиция проезжала. Сначала постреляли в бандитов и только потом уже осознали, что происходит и чей кейс. И знаешь что? Связываться не захотели. И ведь могли же просто на обочину скинуть. Нет! Привезли. А чемоданчик вот этот вообще нигде не указали. Видимо, попытались открыть, да не смогли – и теперь свалили проблему на нас. Ты рад?
Зеленый нахмурился.
– А бандюки, которые за ним гнались, они чего?
– А ничего. В холодильнике вон лежат. Не они проблема – кейс этот …
– Погоди, в два? Так их же в ночную должны были привезти, не? Чего Андреич-то?
– А он как кейс увидал, тоже не захотел подписываться и оставил все на нас.
– Я ему зуб выбью, – мрачно пообещал Зеленый, – передний.
Оба молча смотрели на тело.
– Абсурд какой-то, – пробормотал санитар, – ключа не было?
– Мы в полном абсурде уже шесть лет живем, – пожал плечами Кок, – нет, не было.
– И ты открыть не пытался?
Кок не ответил. Впрочем, горка из погнутых скрепок на подоконнике говорила сама за себя. Любопытство всегда было слабой стороной шефа.
– И чё? Явится за ним кто?
– Не знаю, все так от нашего клиента открещивались, что парни Слона день с этой неразберихой провозятся, а завтра и ментов серьезных вызвать можно.
– Завтра?
Кок скривился так, словно кусок лимона откусил.
– Сегодня день ВДВ, коллега, включай уже голову! Все главные – в десантном училище, на банкете. Одна плотва в отделении чаи гоняет. Ну не хочу я серьезных людей из-за стола вызванивать, понимаешь? Завтра всё решим.
– Толково, – кивнул Зеленый, – заодно и смена будет не наша, да?
Такое решение его более чем устраивало, санитар вообще придерживался по жизни принципа: хата с краю – сгорит последней.