Раз уж все равно проснулась, надо на Сереженьку взглянуть. На сына она могла смотреть часами. Впрочем, как любая мать на своего первенца.
Батареи за ночь остыли. Накинув на плечи байковый халат, Оксана подошла к кроватке. Заглянула и почувствовала, как волосы на голове зашевелились.
Малыш бился в жутких судорогах. Яркий свет луны, проникающий сквозь неплотно закрытые шторы, плескался в расширившихся, остекленевших зрачках, превращая глаза сына в черные холодные бездны. В уголке рта белым облачком пузырилась пена.
Скорая приехала быстро, и уже через полчаса, прижимая к груди белый сверток, Оксана вбежала в приемное отделение детской больницы.
Поднявшись с кровати, Оксана почувствовала, что сердце заполнило грудную клетку. Оно росло, грохотало, выдавливало все изнутри. Разве какой-то «специалист» в доме инвалидов будет всю ночь носить ее малыша на руках? Маленькой ложечкой вливать в рот молочную смесь и молиться, чтобы организм принял хотя бы какую-то часть из того, что удалось проглотить?
– Никому я его не отдам, – прошептала Оксана.
Грустно улыбнувшись, невропатолог прошла к выходу. Открыв двери, Раиса Захаровна обернулась и предприняла еще одну попытку убедить «мамочку»:
– Давай договоримся. У меня однокурсник работает в Москве, в институте неврологии. Попасть к ним на прием сложно. Но я попрошу, чтобы его лаборатория сделала анализы Сережи без очереди. Если они подтвердят диагноз, ты подпишешь отказ.
Взяв малыша на руки, Оксана подошла к окну. Из сестринской доносился звон чашек, женский смех и пронзительный голос Булановой: «Спи цветочек аленький. Я с тобою рядом. Будет все у нас хорошо». Подняв голову к потолку, Оксана тихо подпевала, покачиваясь в такт мелодии и пыталась сдержать слезы.
За спиной хлопнула дверь.
Заведующий реанимацией тяжело топал по коридору. Оксана бежала следом, прижимая к груди контейнер с анализами. Сегодня анализы Сережи поедут в Москву. Надо чтобы доехали они в целости и сохранности. А говорят, что повезет их какой-то интерн. Господи, разве можно доверять такую важную вещь какому-то интерну?
– Василий Григорьевич, – прозвучал из-за спины густой мужской бас.
Оксана автоматически обернулась. Рядом с открытой дверью кабинета стоял плюгавенький мужичок в белом халате. Взгляд Оксаны рассеянно скользнул по табличке, висевшей у кабинета. «Отоларинголог». И какая-то фамилия. Но прочитать ее Оксана не успела.
– Пал Леонидыч, скорая ждет. Опаздываем, швах, – бросил на ходу заведующий, показательно проведя ребром ладони по горлу.
– А это по поводу того мальчонки с судорогами? Кстати, года два назад в «Вестнике отоларинголога» описывали похожий случай…
– Паш, потом.
Вовка выглянул из приоткрытой дверки скорой, отвернул манжету и в который раз погладил пальцем корпус новых часов. Casio. Настоящий Китай. Модный аксессуар с двенадцатью мелодиями и спортивным дизайном, приобретенный на первую зарплату, поднимал молодого интерна в собственных глазах на невероятную высоту. Укоризненно поджав губы, он перевел взгляд на дверь больницы. Дорога до Москвы не близкая, а анализов все нет.
Наконец дверь открылась, и на крыльцо выскочила какая-то пигалица. Следом вышел заведующий реанимацией.
Забравшись внутрь машины, девушка передала Вовке контейнер с анализами и села в кресло, вцепившись руками в поручень.
– Оксана, – устало проворчал Василий Григорьевич. – Довезет Вова твои анализы. Не дури. Вылезай.
Девушка отрицательно замотала головой. Острые костяшки на ее пальцах посинели и слегка подрагивали. Переглянувшись с водителем, Василий Григорьевич тяжело вздохнул и захлопнул дверь.
Выйдя из машины, Оксана поежилась. Пятиэтажное желто-серое здание с колоннами угнетало. «НИИ неврологии АМН СССР» прочитала она на табличке у входа. Уже три года как СССР нет, а табличку все никак не сменят. Но почему-то именно эта табличка ее успокоила. Все будет хорошо. Как раньше.
Не оборачиваясь, интерн несся по коридору института. Оксана бежала следом. Поворот. Вверх по лестнице. Наконец парень остановился. Оксана врезалась носом в его спину и, подняв голову, прочитала: «Лаборатория».
Девушки-лаборантки принимали анализы, записывали какие-то данные и звонко хохотали над глупыми шутками интерна.
– Вот телефон, – протянула одна из девушек картонку с номером. – Звоните через месяц.
– Как через месяц? – испуганно выдохнула Оксана. – У нас срочный случай. Мы же от Раисы Захаровны.
Услышав последний аргумент, девушка презрительно посмотрела на Оксану.
– А у нас все от кого-то. От Раисы Захаровны, от Ларисы Петровны… Радуйтесь, что вообще взяли.
Дверь за спиной скрипнула. Полная, ярко накрашенная блондинка в белом халате легко отодвинула Оксану в сторону и, войдя, глухо буркнула:
– Анализы Ицыкевича давай.
Повернувшись к висевшему у двери зеркальцу, женщина взъерошила тусклую пергидрольную химию. Лаборантка открыла дверку шкафчика, достала контейнер с анализами.
– Аккуратней, – прошептала она. – Не дай бог, что случится… сама понимаешь. Ицыкевич и тебя и меня в асфальт закатает. Ему завтра в Израиль улетать. Надо, чтобы все анализы были в наличии.
В глазах у Оксаны потемнело. Кому-то «быстро», а ей еще месяц ждать?
Шумно втянув носом воздух, она сделала несколько шагов и выхватила из рук опешившей лаборантки контейнер с анализами неизвестного Ицыкевича.
– Ненормальная! – взвизгнула девушка. – Немедленно верни анализы.
Оксана вытянула руки с контейнером вверх.
– Еще шаг, и я разобью эту коробку, – прошептала она.
– Дура, ты знаешь, чьи это анализы? Ицыкевич…
– Я слышала. Закатает всех в асфальт. Ничего.
Будем кататься вместе. Но анализы моего сына вы сделаете в первую очередь.
Дверь за ее спиной снова скрипнула.
– Что за базар вы устроили? – властно спросил женский голос.
– Наталья Петровна, – жалобно заскулила лаборантка, складывая ладошки на груди. – Эта ненормальная сперла анализы Семена Яковлевича.
Оксана резко развернулась. Прямо перед ней стояла невысокая стройная женщина в белом халате.
– Зачем? – удивленно спустив по носу стильные очки-«лисички», спросила вошедшая.
– Мы привезли анализы из Рязани, – прошептала Оксана, заставляя себя успокоиться. – Нам срочно надо. А не через месяц.
Подойдя к Оксане, Наталья Петровна забрала из ее рук контейнер и передала его пергидрольной блондинке. Затем вынула из ячеек запечатанные колбы с анализами Сережи и опустила в карман.
– Позвони через три дня. Скажи, чтобы связали с внутренним номером сто тридцать восемь.
Женщина развернулась и, не прощаясь, вышла из лаборатории.
Положив сына в кроватку, Оксана прошла к окну и закрыла форточку. Ох уж эти проветривания! Конечно, свежий воздух необходим, но потом палата так долго прогревалась. Подойдя к кроватке, она долго разглядывала худенькое лицо сына. Затем перевела взгляд на часы. Без пятнадцати три. Звонить в лабораторию надо после трех.
Осторожно вынув малыша из кроватки, Оксана уткнулась губами в его теплый лобик. Обтянутые сухой кожей скулы выпирали, делая лицо острым и каким-то по-стариковски мудрым. Последнее время Сережа уже не только не держал голову, у него даже не было сил удерживать конечности. Маленькие ручки свисали по бокам тонкими сломанными ветками.
Малыш с трудом приоткрыл глаза. Карие, несчастные. Если бы у нее остались слезы, она бы снова разревелась. Всё, надо взять себя в руки и идти звонить в лабораторию.
– Я скоро вернусь, Сереженька, – прошептала Оксана на ухо сыну. – Я хочу, чтобы ты знал: что бы нам ни сказали, моя звездочка, я никогда тебя не брошу. Держись. Все будет хорошо. Ты не один.
Выйдя из здания больницы, Оксана завернула за угол и зашла в кабинку телефона-автомата. Стекло в нижнем отсеке было выбито, и ветер порывисто забирался под халат. Дрожащими руками она достала из кармана визитку с номером лаборатории. Палец залез в отверстие первой цифры и двинулся по кругу. Казалось, старый диск издевательски хохочет, медленно возвращаясь на место. Наконец пошел сигнал вызова. Когда приятный женский голос на другом конце провода произнес стандартное «алло», Оксана почувствовала, что сейчас потеряет сознание.
– Соедините с номером сто тридцать восемь. – В трубке зазвучала какая-то идиотская мелодия. Оксана закрыла глаза. Как можно в больнице, где решаются человеческие судьбы, ставить музыку? Так ведь и с ума сойти можно. Клац! Глаза испуганно распахнулись. – Васильковец Сережа, – вырвалось из сухого горла.
Наверное, надо было сказать из какого города привезли материал для анализа? Может, надо было уточнить возраст ребенка?
– Результат отрицательный.
– Подождите! – закричала Оксана, почти влезая трясущимися губами в мембрану трубки. – Это что значит? У нас нет герпе… фа… ци…
Герпетический энцефалит. Эти два слова она могла бы повторить даже во сне, но именно сейчас они застряли на онемевших губах.
– Совершенно верно, – не выражая ни малейших признаков раздражения, повторила собеседница. – Это не герпетический энцефалит.
Оксана не помнила, как добежала до кабинета заведующей неврологическим отделением. Открыла дверь, сделала шаг и, прижавшись спиной к стене, медленно сползла на пол. И захохотала. Хохот, клокочущий, изнуряющий, разрывал и освобождал ее одновременно. Слезы потоками струились по бледным щекам.
Раиса Захаровна пила чай, безразлично наблюдая за бьющейся в истерике девушкой. Когда первый приступ прошел, Оксана, пошатываясь, поднялась, убрала с глаз мокрую от слез челку и тихо прошептала:
– Это не герпетический энцефалит. Результат отрицательный.
Она несколько раз повторила заключение. Она ждала, что врач разделит ее радость. Но Раиса Захаровна продолжала молча пить чай. Когда чашка опустела, доктор встала, медленно подошла к раковине. Оксана завороженно следила, как вода заворачивала коричневый узор, оставленный чайными капельками на фаянсе, в маленькую воронку. Поставив чашку на полку, Раиса Захаровна тяжело вздохнула: