Перекинув руку брата через плечо, Антон обнял его.
– Сможешь?
Егор подпрыгнул на одной ноге.
– Еще как!
Но уже второй шаг не задался. Донесшийся вой заставил насторожиться. Из сумерек вырос силуэт. Волк? В степи их немало. Стоило развернуться к бункеру, как зверь взвыл и бросился к ним. Не дожидаясь, когда Егор допрыгает, Антон закинул его на спину. На четвереньках доковылял до незакрытой двери, сбросил тело и повернулся. Егор увидел, как тощий зверь приготовился к прыжку. Молодец, Антоха! Успел захлопнуть створку. А промедли чуток – наверняка разнес бы голову с раскрытой пастью.
Бетонные ступеньки неприятно холодили. Долго не просидишь. Егору вспомнился поселковый детсад, как их заманивали под белые простыни и заставляли спать. Эх, отмотать бы время! Поспать на раскладушке, навернуть кашу с тремя добавками и вернуться. Хотя если б не нога, не пальцы, не зверюга… В остальном – окей. И Антоха не подвел.
Антон ходил вдоль стен, шурша ладонью.
– Держи.
И подсунул ему кусок ДСП с наклеенной тканью.
Погружаясь в сон, он видел, как Антоха подкрался к двери и приоткрыл.
– А-а!
Сразу захлопнул.
– Сидит, сучий хвост! Под навесом. И не думает под дождь выходить.
Сутки без сна сделали свое дело. Егор заснул.
Разбудило его протяжное «у-у». Так цепной пес подвывает, если его не кормили на ночь. Сквозь узкую щелку пробился утренний луч. Судя по его горизонтальному направлению – скоро пять. Егор осмотрел скрюченную ногу. Чтобы убедиться, что она разбухла и почернела до самой пятки, не надо и трико закатывать. А пальцы? Как разваренные сардельки. Братуха скорчился на другом стенде с надписью «Наши отлич…».
– У нас два варианта, – заговорил Егорша, не дожидаясь, когда Антон откроет глаза и рот со своим «Доброе утро!». Не любил Егор эти дамские штучки.
– Первый. Тварюга сдохнет. Второй. Мы сдохнем. Прежде чем догадаются, где мы.
Про свою ногу он умолчал. Антон посмотрел на дверь, сказал:
– Кое-что придумал. Поможешь?
Егор изобразил боксерскую стойку. Всегда готов! Проследил, как мечется Антон по бункеру. Ага, нашел арматурину. Привязал веревку к ручке двери. Когда объяснил план, Егор аж взмок. Успех зависит именно от него. Подгадать момент. Не позже и не раньше. Обмотанный веревкой, он приготовился падать.
– Раз, два, три!
Антоха распахнул дверь. В проем рванулась громадная псина. Егор дернулся назад, прихлопывая дверь, которая защемила шею зверюге. Антон занес арматуру и…
Застыл.
Егор чувствовал, как его обвязанное тело тянет к открываемой двери, а зверь втискивается вовнутрь. Показались передние лапы. Мощная грудь продолжала раздвигать проем. И тут Антон очнулся. Бросив арматурину, кинулся к затерянному ночью полукольцу копченой колбасы.
– Тузик, на!
Пес заурчал. Расправился с лакомством, двинулся к отползшим в угол мальчишкам. Обнюхал, повиливая хвостом, прилег рядом.
Из дальнейшего Антон помнил отдельные куски. Вот он тащит Егора на закорках. Вот лежит в луже и пьет, фыркая носом. Пилит ножовкой колючку, впивающуюся в руки.
Очнулся от знакомого голоса.
– …не сразу, но докумекал. Не у реки надо искать, а около полигона.
Антон прошептал пересохшими губами:
– Гордеич, родной!
Тот усадил Егора в запыленный «запорожец» и подал флягу Антохе.
– Живы! А я невесть что подумал. Не слышали? Прапорщика ищут. Эт мужики базарили. Принес он для пробы свои сокровища, обещал приемщикам машину такого добра пригнать. Да только пустышка вышла, ни капли ни злата, ни серебра там не оказалось. Вот он и тронулся умом. В госпиталь его, а он вчерась сбежал. Милок! Постой! Ты куда?
Дед дернулся за повернувшимся Антоном, хотел задержать.
– Оставь! – Егор остановил Гордеича. – Раз задумал – пусть доводит до конца. Я бы мог – тоже пошел.
Егорша видел, как братуха удаляется, еле передвигая ноги. Наверное, кроссовки его превратились в неподъемные каменные колодки.
А Антону казалось, что он несется, обгоняя сусликов и мышей, бегущих зачем-то вместе с ним. Успеть! Знакомый пес выскочил навстречу, гавкнул, обнюхал и проводил до бункера. Антон спрятался в углу убежища, прикрылся стендом «Наши отлич…». Ждать! В книгах преступник всегда возвращается на место преступления. Тело билось в трясучке, и он боялся, что Офсеев заметит дрожание стенда. Или закроет снаружи дверь бункера.
Как Офсеев прокрался к шахте, Антон не слышал. Но когда послышался крик о помощи – встрепенулся. Заглянул в люк и убедился: прапорщик повторил судьбу Егора. Молча захлопнул люк и посмотрел наверх. Оторвавшийся кусок тучи прилип к полуденному солнцу, отчего оно состроило радостную рожицу. Хороший день!
Домой! Надо. Вернуться! Надо. Сообщить! В. Комендатуру. Комендатуру! Каждое слово помогало поднять ногу и приблизиться к дому.
Спустя месяц после этих событий Гордеича трудно было узнать. Он щеголял в спортивном костюме с заморской надписью на спине – подарок Насти, молоденькой квартирантки. При ней стало неудобно ходить в лохмотьях. Сбрил бороду и усы, которые так старили его. Новой была не только тележка на резиновом ходу. Изменилась вся его жизнь. Он уже подумывал обложить кирпичом свой старый домишко. Преобразился его любимый гараж, что притулился к глухой стене дома. В нем брательники и московская гостья устроили мастерскую. Поначалу он не хотел никого пускать. Но как только услышал ее имя, вспомнилась жена Настена, их совместная жизнь. Решился и не пожалел.
И вот сейчас он сидел у ворот гаража, где Егор, Антон и Настя мастерили непонятные ему штуки. Какие-то приставки, которые он продавал. Родители детворы эти игрушки раскупали, как говорится, с пылу с жару. Вон целая очередь за ними выстроилась, ждут, когда вынесут новую партию.
– Да, Яшка, – беседовал Гордеич с лежащей рядом собачонкой. – Люди не собаки, то и дело ошибаются. Я вон думал про тебя: чмо лохматое, а ты породистый оказался, ядрена вошь. Или возьми Офсеева. Ошибся человек и – готово, шизанулся. Антон молодец, помог его словить. И Антоху не сразу я просек. Неженка неженкой, а головастый да хваткий, не в пример нашим. Настоящую фирму открыл. Уже мильон загребли.
Рассуждения Гордеича прервали возмущенные крики. Явился нахал, который забузил. Рвался напролом. Хорошо, что Егор вышел.
– А, Шавка. Чего тебе?
– Приставки! Четыре штуки.
– Очередь занимай.
– Какая очередь? Долг гони! Ты обещал.
– Не тебе. Кому обещал, тот пусть и приходит. Я не отказываюсь. Одну новую приставку заместо пропавшей, другую даю за проценты. Остальные две по двойной цене, раз без очереди хотите.
Он закрыл разинутую челюсть Шавки. Тот сгорбился и под смех ребятни побрел вон.
Вечером Гордеич возвращался со свалки, вспоминал об этом случае и довольно хехекал. Когда увидел свет в мастерской, удивился:
– Досе валандаются.
Но дед опять ошибся. Мастера сидели, прислонив спины к разогретой за день металлической стенке. Над ними в темнеющем небе вызревали звезды.
– Удивляюсь я с тебя, Тоха.
Егор потер ноющие пальцы и отвернулся. Впервые он видел такую стеснительную парочку.
– Надо ж додуматься! Из того, что прапорщик насобирал – делать игровые приставки. Круто!
– А то! – отозвался Антон. – Наш УПК это тебе не халам-балам. Каждую среду на ЛЭМЗ ездили к… – Не выражаться при даме! – дурачась, закричал Егор. Он завидовал, что не его рука легла на девичью коленку.
– А что я сказал? Ездили? Или ЛЭМЗ? Так это наш Лианозовский электро-механический завод. Компьютеры выпускает. Там я и насобачился. Думаю, пора нам компы собирать. Только клавиатуру заменить на пленочную, и интерфейс, чтоб подсоединить к телеку. Но если б не Настя – фиг бы мы что смогли. Без программиста, пока не всунешь двоичный код в мозги бездушной твари, железо остается железом.
При этих словах Антоха притворно зевнул, потянулся. Рука замерла, опасаясь опуститься на плечо девушки так, чтобы обвить грудь. «Настенька, сокровище мое! Вовремя скрыл, что в программировании я далеко не дундук».
Настя же вздохнула. Какой он нерешительный! И это тот парень, ради которого она примчалась в астраханскую пыльную степь. Пришлось соврать маме, что летнюю практику она пройдет здесь. Девушка прижалась к Антону, заставив его руку опуститься. Пусть услышит, как бьется ее сердце!
Галина КапустинаНовая жизнь Елизаветы Андреевны
Маргоша уже привыкла, что морковного цвета волосы и яркая помада не вызывают одобрения у таких, как этот врач, в кабинете которого она теперь сидела.
Он окинул ее суровым взглядом с головы до пят, не успела она войти.
– Кем вы приходитесь Елизавете Андреевне Ентальцевой? – официальным тоном спросил он, хмурясь.
– Внучкой, – не моргнув глазом соврала Маргоша.
Она сразу поняла, что если скажет правду, что подрабатывала уборщицей в школе, где до пенсии преподавала Елизавета Андреевна, то врач не захочет с ней даже разговаривать.
– Она упоминала сына, то есть, наверное, вашего отца, он сможет подъехать в больницу?
– Никого из близких сейчас нет в России, кроме меня. – На этот раз Маргоша не кривила душой, она действительно не знала никого из родственников Елизаветы Андреевны, а сын, по слухам, уже год как укатил в Америку.
– Что ж, – задумчиво протянул врач, заглядывая в бумажки, разложенные перед ним на столе. – У меня неприятные новости. Елизавета Андреевна, судя по всему, перенесла тяжелый стресс. Сейчас состояние стабильное, и физически она вполне здорова. Но есть тревожные симптомы. Некоторые вещи она никак не может вспомнить. В ее возрасте это может быть началом старческой деменции. Например, она не может вспомнить телефон сына и, что совсем уж странно, свой собственный адрес. Уверяет, что она нигде не живет.
– Дак мы же с ней в одном подъезде живем, она на седьмом, я на первом этаже, – скороговоркой, глотая звуки, произнесла Маргоша, обеспокоенно глядя на доктора. – А память у ней, дай бог каждому, она ж учительница русского и литературы с опытом лет сто как. И ученики к ней до сих пор