ходят. – Это хорошо. – Врач кивнул и взглянул на нее уже более благожелательно. – Но вашей бабушке потребуется уход. Придется следить, чтобы она своевременно и в нужной дозировке принимала назначенные препараты, медсестра вам все объяснит. Не стоит оставлять ее дома одну и отпускать на улицу без сопровождения, такие пациенты неожиданно теряют ориентиры и забывают самые очевидные вещи.
Маргоша растерянно кивнула. Она вдруг поняла, что из-за своего вранья попала в ловушку, и теперь у нее на руках оказался больной человек, который потребует заботы и внимания.
Следующий вопрос врача окончательно выбил ее из колеи.
– Кстати, при ней был чемодан, вы не знаете, случайно, куда собиралась ваша бабушка? Этого она тоже вспомнить не может.
Маргоша с усилием втолкнула чемодан в открывшийся лифт.
– Ну как, вспоминаете, Лизавета Андревна? Вам на седьмой.
Елизавета Андреевна виновато взглянула на нее и отрицательно покачала головой.
– Спасибо вам, Маргоша, но я там больше не живу.
Маргоша уставилась на бывшую учительницу, что-то соображая про себя.
– Так, ладно, – сказала она, наконец, прерывая затянувшуюся паузу. – Пойдемте-ка ко мне, выпьем чайку, и вы все мне расскажете.
И, подхватив чемодан, направилась налево от лифта. Там, вечно заставленная колясками и велосипедами, виднелась коричневая железная дверь в бывшую дворницкую, которую Маргоша снимала.
Елизавета Андреевна обрадовалась, когда на объявление, которое она дала в газету «Из рук в руки», прямо на следующий день откликнулся молодой человек с приятным бархатистым тембром голоса. При встрече она и вовсе успокоилась: приятный парень, предприниматель, как он представился, готов оплатить комнату на полгода вперед и в долларах. Именно такое условие выставила Елизавета Андреевна.
Деньги, которые передал ей квартирант, она сразу же отправила сыну, как и обещала.
Но потом, так же приятно улыбаясь, молодой человек говорил ей слова, от которых где-то в области сердца она ощущала тяжесть и холод, будто туда поместили айсберг.
– Вы же внимательно прочли договор, Елизавета Андреевна, и заверили своей подписью. Теперь на основании права собственника я прошу вас съехать. Вот видите, ко мне переехал жить друг.
Друг в спортивном костюме «Адидас» стоял тут же, похрустывая костяшками толстых пальцев с какими-то синими наколками на каждом.
– Но ведь это моя квартира! – попыталась вразумить собеседника Елизавета Андреевна.
Ее бывший постоялец театрально развел руками. – Я вот уже и чемоданчик ваш вытащил, – участливо проворковал он. – Берите, что вам нужно, я подожду. Квартиру вы отписали мне с мебелью, так что…
– Если вы не покинете квартиру прямо сейчас, мы вызовем ментов, – угрожающе склонился над ней тот, что в спортивном костюме. Массивная золотая цепь скользнула по ее щеке, напоминая о реальности происходящего.
Елизавета Андреевна отстранилась.
Липкое чувство стыда, не страха, заставило спрятать лицо в ладони.
На ее глазах творилось что-то недопустимое, а она чувствовала себя бессильной и… глупой.
Как же она могла допустить такую непоправимую глупость! Подписала, даже не вчитываясь в договор.
Это же ее квартира, здесь с пятьдесят третьего года жила ее семья, когда вернулась, наконец, в Москву после амнистии отца. Теперь осталась только она, сын вот уже год, как уехал в Америку, родители и муж умерли. Конечно, все это известно мошенникам, иначе они не вели бы себя так нагло.
В лифте ей стало плохо.
– Дак чё ж, сын-то вас в Америку забирает, или как? – без обиняков спросила Маргоша, скрипнув шатким табуретом.
Елизавета Андреевна не ответила, глотнула остывшего чая. Ей не хотелось признаться даже себе самой в том, что сын ни разу не обмолвился словом, что в будущем она могла бы переехать к нему. И позвонил-то только тогда, когда деньги понадобились.
Елизавете Андреевне стало как будто зябко, она невольно передернула плечами и, чтобы унять дрожь, обхватила себя худыми руками. Тонкий свитер не грел. Видно, синтетика, а она и не посмотрела на этикетку, обрадовавшись скидке на ценнике. И тут промахнулась. И в большом, и в малом, всюду в дураках осталась.
– Как бы мне хотелось не сталкиваться со всей той гадостью, что творится вокруг, Маргоша, вот честное слово, хоть из дома не выходи. Я ведь и телевизор не отдавала в починку с тех пор, как перестал показывать. Так нет же, и дома достали, и без дома оставили.
– И чё? Всю квартиру отписали за так? – выпучила глаза Маргоша.
– Представьте себе. Деньги в договоре были прописаны за полгода аренды. Вот их я и получила за свою квартиру. Такое дело не выиграть в суде, я же сама все подписала.
– А деньги, что за квартиру получили, где же?
– Сыну отправила, – просто сказала Елизавета Андреевна. – Я обещала ему.
Маргоша молча дожевала бутерброд, переваривая услышанное.
– Сын – это, конечно, святое. Только удивляюсь я вам, право дело. Сын-то ваш уже взрослый мужик и не инвалид, а туда же, на мамкину шею.
Она вздохнула:
– Мой-то малой еще, вот мне и приходится на трех работах вертеться. А как вырастет, так скатертью дорожка.
И добавила, вставая:
– Ну, на бандитов этих мы найдем управу, эдак ведь жить не захочется, если такую несправедливость терпеть. А вы пока у меня поселитесь, – и, заметив порыв Елизаветы Андреевны что-то возразить, скороговоркой добавила:
– А взамен поможете мне в работе, идет? Работа хоть и физическая, да не больно уж тяжелая. Через пять минут нам выходить.
– И куда же мы пойдем? – приободрившись, спросила Елизавета Андреевна.
– Не пойдем, а поедем, – поправила Маргоша. – На Красную площадь.
Пока они шли от Площади Революции к Спасской башне, на улице сгустились сумерки.
Елизавета Андреевна уже хотела спросить, далеко ли еще идти, как Маргоша нырнула в тень кремлевской стены и тут же как будто провалилась по пояс.
– Лизавета Андревна, ну чё вы там канителитесь, холод же собачий! – крикнула она учительнице и исчезла совсем.
Елизавета Андреевна увидела лестницу, ведущую вниз, и знак с нарисованными силуэтами мужчины и женщины.
– Надо же, всю жизнь в Москве прожила, и не знала, что здесь туалет есть, – сказала она, когда нагнала Маргошу внизу.
– Не просто туалет, а бесплатный общественный круглосуточный, роскошь по нынешним-то временам. Сюда больше иностранцы заглядывают, для них этот туалет на карте Москвы недавно пометили. А нам работы сразу поприбавилось. Вишь, как наследили!
Маргоша открыла дверь крохотной кладовки, достала два рабочих халата. Вытащила швабру и ведро. Затем, порывшись в сумке, извлекла на свет рулон серой туалетной бумаги и пластиковый стаканчик.
– Вот, за этим смотрите в оба, – наставительно сказала она и потрясла рулоном перед лицом Елизаветы Андреевны. – Здесь бумагу не выдают, туалет хоть и кремлевский, да общественный. Бумагу я в Белом доме беру, для персонала ее дают пока что без ограничений.
Елизавета Андреевна кивнула и невольно улыбнулась.
– А стаканчик зачем?
– Затем, чтоб денежки было удобнее собирать за туалетную бумагу. Отматывайте только сами, в руки рулон не давайте, понятно?
– Нет, Маргоша, – покачала головой Елизавета Андреевна. – Этим я заниматься не буду, не обессудьте.
Маргоша мрачно взглянула на учительницу, хотела было что-то сказать, но махнула рукой и убрала рулон в сумку.
– Ну чё ж, вот вам фронт работ, а я соседний туалет намывать пошла. Будет страшно, заходите.
Елизавета Андреевна огляделась, словно очнувшись ото сна.
Перед ней полукругом стояли люди и аплодировали.
Две совсем молоденькие девушки восторженно улыбались. Необычно для московской слякотной осени одетые во все светлое дамы и мужчина в дорогом кашемировом пальто и шляпе «пирожком» смотрели на нее с воодушевлением, как будто она только что обратилась к ним с мотивационной речью.
В нос вдруг остро ударило дезинфекцией. Так, что на глаза навернулись слезы.
На Елизавету Андреевну неожиданно накатил смех, и она, едва сдерживаясь, хмыкнула в кулак, притворившись, что запершило в горле.
Особенно смешно ей было смотреть на мужчину в шляпе. Он, видно, не осознавал, что находился в женском туалете.
И не знал, как нелепо сейчас выглядело его расчувствованное лицо на фоне потрясенной физиономии и морковной шевелюры появившейся за его спиной Маргоши.
– Таааак! Это чё за сборище в общественном туалете? – зычным голосом гаркнула Маргоша, привлекая к себе всеобщее внимание. – Вы вот, товарищ, как вооще здесь оказались? – обратилась она к мужчине.
– I am a tourist. I am an American tourist, – быстро залопотал «товарищ», смутившись.
Маргоша закатила глаза и обернулась к Ентальцевой.
– Лизавета Андревна, да вас на минуту одну оставить нельзя! Вот нагрянет начальство с проверкой, а у нас тут митинг с демонстрацией. И чё вы здесь вооще делали такое, объясните мне, пожалста? – затараторила она, коверкая слова.
– Стихи читала, – откликнулась за Елизавету Андреевну ухоженная дама в короткой песцовой шубке. – И замечательно читала! Вы, наверное, бывшая актриса? – обратилась она к Елизавете Андреевне.
Елизавета Андреевна замотала головой, но ее ответ невозможно было расслышать за громогласным обращением Маргоши.
– Расходитесь, пожалуйста, господа, концерт окончен, – командным тоном проговорила она.
Дама в песце что-то сказала по-английски, обращаясь к иностранцам, и пошла к выходу. Остальные потянулись следом за ней.
Маргоша оглядела придирчивым взглядом опустевший туалет в поисках еще каких-нибудь странностей и беспорядков, допущенных учительницей.
Вдруг лицо ее дрогнуло, она ринулась к стене. Там на узкой полочке стоял забытый ею пластиковый стаканчик.
Маргоша заглянула в него и торжествующе воскликнула: