– Да это ж доллары! Лизавета Андревна, вы чё ж это, туалетной бумагой за валюту торговали, что ли? – потрясенно спросила она.
Елизавета Андреевна вдруг прыснула.
Смеялась она громко, сотрясаясь всем телом, до слез.
– Это не за бумагу, – запинаясь от смеха, прохрипела она. – Это, наверное, за стихи. Стихи в туалете на Красной площади…
Суровое лицо Маргоши тоже расплылось, наконец, в улыбке.
– Ладно, пора удочки сматывать, а то, и правда, с проверкой могут прийти.
Она переложила в карман своего пальто все деньги из стаканчика. Убрала ведро и швабру в кладовку. Еще раз оглядела туалет.
– А вы неплохо тут убрались, Лизавета Андревна, не стыдно за такую работу деньги получать.
– Кто бы мог подумать! Это ведь неплохой бизнес можно сделать, – размышляла сама с собой Мар гоша.
Дома она выгребла из кармана и тщательно пересчитала деньги из стаканчика. Получилось сто семьдесят пять долларов.
– Про бизнес я ничего не понимаю, – сказала Елизавета Андреевна, забираясь под плед. Усталое тело ныло, просило устроиться поудобнее на жестком диванчике. – Людям стихи отозвались, вот это чудесно!
– Где деньги, там бизнес. – Маргоша, возбужденно подпрыгнула на скрипучей кровати. – Я, кстати, в стаканчике визитку нашла. – И Маргоша протянула Елизавете Андреевне бумажный прямоугольник, на котором золотыми буквами было напечатано «Ямахина Наталья, экскурсионное бюро „Московские звезды“».
– Это, наверное, та дама в песцовой шубке, – предположила Ентальцева. – Она, кажется, экскурсовод.
– Дак вот. Созвонюсь я с экскурсоводшей. Предложу ей приводить к нам своих туристов на экскурсию, они же экскурсии платные делают. Пусть она и другим в своем бюро расскажет. Вот и потечет к нам ручеек. И им хорошо, иностранцы довольны, и нам процентик капает.
– Ну не в туалете же их собирать, – сонно возразила Ентальцева. – Вот в шестидесятом мы ходили на площадь Маяковского читать стихи и слушать поэтов. Это было логично и правильно, у подножия памятника великому поэту читать стихи. Так и говорили: собираемся на «Маяке».
– А чё, мне нравится! Напечатаю флаерсы, у меня есть знакомая, она в типографии подрабатывает, договорится подешевле. Первую встречу клуба назначим на субботу.
– Командовать парадом буду я, – завершила ее тираду Елизавета Андреевна.
– Ну, это как получится, – не поняв ее, откликнулась Маргоша. – У меня, кстати, новости для вас. – И она протянула Елизавете Андреевне толстую небрежно свернутую газету. – Я там обвела объявленьице. Вашу квартиру хотят поскорее с рук сбыть, гады!
– И телефон мой, – растерянно проговорила Елизавета Андреевна. – Значит, живут там, в моей квартире, на звонки отвечают. Стыд-то какой.
– Чай-чай, онли фо ю, тёплы, выпывать! – Веселый иностранец в ярко-красной короткой курточке и бейсболке козырьком назад протянул ей большой бумажный стакан с желтой буквой М на боку.
– Надо же, из Макдональдса, с самой Пушкинской тащил, – заметила Маргоша, не забыв потрясти жестяной коробкой перед носом иностранца.
Елизавета Андреевна смущенно поблагодарила, приняла стакан и сделала глоток, не особо ощутив вкуса. Это была их вторая поэтическая встреча около памятника Маяковскому. И в этот раз людей пришло значительно больше.
– Откуда только они все наползли? – прошептала Маргоша, оглядывая толпу. – Специально же договорилась с экскурсоводами, чтобы не больше трех групп в час, чтоб не толпились. И флаерсы в этот раз не раздавала.
– Не приползли, а прилетели, – стараясь, чтобы голос звучал беспечно, ответила Елизавета Андреевна. – На спине Пегаса. Может, сарафанное радио работает?
– На радио «Ностальжи» про вас рассказывали, – сообщил кто-то из первых рядов. – А «Москва-Товарная» прочтете?
Елизавета Андреевна поправила свой «счастливый» шарф, распрямилась и, отмечая рифму вдохновенно поднятой правой рукой, выкрикивая слова на выдохе немного нараспев, как когда-то сам автор, прочла «Москву-Товарную». Когда закончила, даже запыхалась. Вздохнула под аплодисменты, чувствуя, как ее переполняет пьянящая радость, возбуждая желание отдавать еще и еще.
– В шестидесятом здесь, на площади поэтов, свои стихи читал Булат Окуджава. Я сама его слушала, стоя там же, где стоите вы:
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу…
– И читал, прошу заметить, среди сограждан и не за деньги, – послышался совсем рядом властный мужской голос. – А вы, дамочки, чем здесь занимаетесь?
Елизавета Андреевна развернулась в сторону голоса всем телом, но слишком резко, так что не удержалась и соскользнула с узкой приступочки на постаменте. Подниматься ей пришлось самой. Старшина милиции, судя по лычкам на пагонах, стоял перед ней, выпятив грудь, оглядывая внимательным прощупывающим взглядом, и даже не подумал подать руку.
– Всем разойтись немедленно! – крикнул его товарищ. Их было трое, и двое ринулись в толпу, грубо поторапливая тех, кто медлил.
– А вы-то куда, дамочка с коробочкой? Нет уж, постойте! – Старшина мгновенно переключил внимание на Маргошу и ринулся к ней, не давая смешаться с толпой.
Он настиг ее в два больших шага и дернул за плечо так, что женщину развернуло к нему лицом. С треском отлетела пуговица на Маргошином пальто.
Коробку она прижимала к животу двумя руками, и глаза ее сверкали готовностью защищать свое кровное.
Елизавета Андреевна увидела выражение ее лица и крикнула: «Не надо, Маргоша!». Но в тот же миг уборщица лягнула старшину промеж широко расставленных ног.
Тот крякнул. Однако Маргошино плечо не выпустил.
– А за это ты мне отдельно ответишь, сука! – прошипел он, замахнулся, но не ударил, а только вышиб из рук Маргоши жестяную коробку. Вокруг разлетелись монеты и купюры. – Заведем на тебя дело, отправишься в правильное место, посидишь годок-другой, авось, расхочется ногами размахивать.
Елизавета Андреевна заметила в глазах Маргоши ужас.
«Мой-то малой еще, вот мне и приходится на трех работах вертеться», – пронеслось у нее в голове.
Она вдруг остро ощутила, что вот сейчас на ее глазах снова происходит что-то, чего нельзя допускать! Потому что потом будет стыдно за свое бессилие и трусость.
– Товарищ старшина, – в ее голосе прозвучали те самые учительские нотки, которые когда-то останавливали и заставляли краснеть школьных хулиганов. – Вы, кажется, не представились. А это нарушение закона. Вы нарушили закон. А вот мы его не нарушали. У нас есть право, закрепленное Конституцией, и, как сознательные граждане, мы будем его отстаивать, и не только мы, обратите внимание! – Она огляделась, вынуждая милиционера тоже оглянуться.
По периметру площади группками скапливались прохожие, примыкая к тем, кто еще недавно слушал ее выступление. Движение машин по улице Горького со стороны площади явно замедлилось, водители притормаживали, чтобы разглядеть происходящее. Она знала, что старшина тоже чувствует эти взгляды.
Выглядел он смущенно.
– Люди нас поддерживают, – вставила Маргоша, почувствовав его замешательство. – А вы вот все раскидали! Стыдно должно быть! Помогите собрать, чё стоять-то.
И потянулась за свой жестянкой.
Все изменилось в секунду.
Из-за пазухи у нее выскользнул конверт и упал прямо под ноги старшине.
Маргоша ринулась к конверту, но один из милиционеров, видно, неверно истолковав ее движение, встретил ее хлестким ударом кулака в лицо, опрокинув на спину.
Маргоша со стоном закрыла лицо руками. Сквозь пальцы тонкими струйками просочилась кровь.
Старшина зыркнул в сторону наблюдающих.
– В РОВД обеих, – сухо приказал он. – Там разберемся.
В кабинете, куда привели Елизавету Андреевну, царил полумрак. Горела только настольная лампа на заваленном бумагами столе. Мужчина в штатском кивком указал Елизавете Андреевне на стул, продолжая просматривать какой-то документ.
– Ну что ж, Елизавета Андреевна, теперь мне хотелось бы выслушать вашу версию случившегося. – Следователь взглянул на нее усталым сонным взглядом и снова отвлекся на бумагу. Похоже, содержание документа интересовало его значительно больше, чем разговор с задержанной патрульными.
– Трое мужчин в милицейской форме напали на двух женщин из-за денег, которые те получили, читая стихи на площади, – тихо, но твердо ответила Елизавета Андреевна.
По приезде в РОВД их с Маргошей разделили. Но, как ни странно, именно это заставляло Елизавету Андреевну сопротивляться, не поддаваться отчаянию, чтобы не подвести напарницу.
– Значит, получили, читая стихи, – со вздохом повторил следователь. – В иностранной валюте. С каких это пор у нас за чтение стихов на площади долларами расплачиваются? А главное, кто это такой щедрый?
– Послушайте, вы отлично понимаете, что произошло, – в тон ему с иронией ответила Елизавета Андреевна. – Милиционер не сдержался и ударил задержанную, причем задержание прошло с нарушением закона. Были свидетели нападения.
– Это мы проверим. Пока есть рапорт наряда патрульной службы, и в нем сказано, что нападение произошло как раз со стороны вашей знакомой или коллеги. Кем, кстати, вам приходится Маргарита Ивановна?
Елизавета Андреевна вдруг почувствовала неимоверную усталость. Вернулось ощущение бессилия и абсурдности ситуации, как тогда, когда ее выселяли из собственной квартиры. «Моя милиция меня бережет», – пришли на ум слова, которые теперь звучали саркастически.
– Это моя соседка с первого этажа, которая приютила меня, когда мошенники отняли у меня квартиру, – сказала она. – Вот, возможно, вас заинтересует. Это объявление о продаже моей квартиры. Вы, как я вижу, больше читать любите.
Она вытащила из кармана пальто сложенный в несколько раз газетный клочок.
– Уверена, что я не одна такая, так что здесь речь идет о миллионах, да что там о миллионах, о жизнях людей. Ведь эти бандиты одиноких стариков обманывают. Их, конечно, посложнее поймать, они на площади стихов не читают.