Владимиру Николаевичу сразу полегчало, отлегло от сердца, словно валокордину принял. Да и слон разом повеселел и в качестве жеста доброй воли, видимо пытаясь сказать, что не держит зла ни на гражданина в очках, ни на его маленькую собаку и ее большие асфальтовые дела, взял да и протрубил этому прохожему свое приветствие над самым ухом. – Ту-ду! – трубит слон.
– А-а-а! – кричит прохожий.
– В условиях неоднозначной международной ситуации… – продолжает политпросвет участковый.
И только Владимир Николаевич молчит и улыбается. Он снова скрестил ноги, поправил шелковые шаровары и подлил из кувшина с высоким горлышком горячего чаю в расписное блюдце. Слон снова мерно зашагал, а участковый даже взял под козырек, когда он проходил мимо. Владимир Николаевич в долгу не остался и с достоинством повел рукой в приветствии. А после продолжил свое размеренное путешествие под радостные окрики снующих повсюду мальчишек и улыбки прохожих.
Эх, хорошо иметь такого большого серого слона с шершавой кожей. Взаправду, на самом деле. Да еще чтобы участковый честь отдавал, когда мимо проезжаешь. А прохожие улыбались и расступались. Вот только слона у Владимира Николаевича совсем не было.
Были подагра, радикулит, небольшая, но приятная пенсия, сын с внуками в далекой столице, томик Хармса на прикроватной тумбочке и кассета группы «Палево» в магнитофоне. Владимир Николаевич любил по вечерам распахнуть настежь окна, чтобы послушать соловья, а после песню про шаровары с бархатными помпонами да золотыми драконами на пуговицах.
Но до вечера было еще добрых три часа, и Владимир Николаевич ходил из комнаты в комнату, лишь временами останавливаясь и прислушиваясь к шагам в подъезде. Не в силах ждать просто так, он отправился на кухню заваривать чай по-восточному.
Если вам доведется когда-нибудь оказаться в гостях у Владимира Николаевича, то вы можете столкнуться с весьма пренеприятной дилеммой. Если не отведать его фирменный напиток, на составление которого и правильную заварку он тратил не менее получаса, то можно очень сильно обидеть хозяина, пренебрегая его стараниями.
Но пить эту дикую смесь чая и приправ казалось сущим мучением и грозило полным уничтожением способности воспринимать вкус как минимум на сутки. Поэтому поступайте, как все его мудрые друзья – делайте все что угодно, чтобы избежать восточного чаепития.
Когда Владимир Николаевич решил для эксперимента добавить в заварку к куркуме, имбирю и кардамону еще и хмели-сунели, раздался резкий звонок в дверь.
– Уже бегу! – выкрикнул он, но не двинулся с места, пока не завершил подбирать на глазок нужное количество приправы.
Звонок раздался во второй и в третий раз, и только тогда Владимир Николаевич вышел в коридор, чтобы открыть дверь.
На пороге стоял улыбающийся, словно дошедший до светлого будущего рабочий со старого плаката, Степан Ильич – старинный друг, надежный товарищ и прямая противоположность Владимира Николаевича.
Степан Ильич никогда не интересовался культурой Востока. Ни Ближнего, ни Дальнего, ни того, что затерялся где-то посередине. Падишах ему казался каким-то шахматным термином, вдобавок он всегда путал халву и пахлаву, что, впрочем, не мешало ему с удовольствием поедать ту и другую.
Явно чувствуя ответственность за свое революционное отчество, он носил кепку (как и положено, в руке), заодно большую начищенную до зеркального блеска лысину (по самому центру головы). Степан Ильич любил прекрасных дам, дорогие машины, хороший алкоголь и собак. Впрочем, из всего этого у него был только пес Шарик.
– Ножницы по металлу, ножовка и кило моркови? – уточнил с порога Владимир Николаевич.
– Все в полном ажуре, – кивнул Степан Ильич и похлопал широкой ладонью по объемной спортивной сумке.
– Ладно, пойдем еще раз все обсудим, только тс-с-с.
Владимир Николаевич огляделся по сторонам, будто в коридорчике мог спрятаться шпион или у стен вдруг и впрямь выросли уши. За свою длинную жизнь он, относившийся с юмором к конспирологическим теориям, уяснил важное правило: отсутствие паранойи не означает, что за тобой не следят.
Пройдя в большую комнату, Владимир Николаевич отпер ключом ящик в комоде. Словно великую ценность из запасников национального музея, он извлек оттуда свернутый в рулон лист ватмана. Прежде чем развернуть его на столе, Владимир Николаевич зашторил окна и включил магнитофон почти на всю громкость.
Под задорный припев о шароварах Вячеслава, хозяин квартиры раскрыл ватман, закрепив его по углам инструментом, что принес Степан Ильич, и пакетом морковки. По центру листа на старательно вычерченный прямоугольник он водрузил фарфоровую статуэтку слона со сломанным бивнем.
– Картошки нет, заменим пуговицами, – почти в самое ухо прокричал Владимир Николаевич и расставил под надписями на плане-карте (цирк-шапито, фургоны, артисты, охрана, группа освобождения и прочими) затейливые кругляшки, овалы и даже квадраты пуговиц.
Одни блестели металлическими гербами в свете люстры, другие привлекали внимание иероглифами и арабской вязью; перламутровые, шелковые, костяные и пластиковые – этой коллекцией Владимир Николаевич гордился. Правда, чаще всего в одиночестве, поскольку его увлечение никто не разделял.
Жена предлагала пуговицы пришить куда-нибудь, «чтобы без дела не валялись, и так места мало». Но Владимир Николаевич заявлял, что он филобутонист и не позволит совершиться такому варварству. – Какой-какой, ядрена вошь, онист? – недоуменно спросил Степан Ильич, когда друг ему впервые рассказал, как называется коллекционер пуговиц. – Ты это того этого, поаккуратнее, не называй лишний раз, что ли… не поймут у нас такого.
В общем, друзья так и не запомнили, как называется редкое увлечение Владимира Николаевича, но по возможности привозили ему новые экземпляры из дальних поездок.
При этом больше всех гордился своей помощью Степан Ильич, который раньше возил грузы на фуре и искатал пол-Европы. Лет пятнадцать назад, после рейса во Францию, он подарил другу круглую блестящую пуговицу с мундира жандарма. Откуда она у него взялась и почему с остатками ниток, Степан Ильич толком так и не рассказал, каждый раз ограничиваясь фразой про дружбу народов. О каких народах шла речь, он тоже не уточнял.
Музыка из магнитофона играла так громко, что заглушила бы любую современную прослушку, не исключая назойливую соседку Галину, работающую в соседнем продуктовом.
Металлические квадратные китайские пуговицы были охранниками. Они почти не передвигались по карте, лишь изредка перемещались между постом, уличным буфетом и туалетами. Овальные костяшки обозначали животных, которых периодически выводили из фургонов, чтобы завести в шатер, а после вернуть обратно. Россыпь мелких разномастных кругляшков и овалов стала зрителями, чьи перемещения тоже оказались весьма предсказуемыми.
Плоская бархатная пуговица с костюма индийского сановника вместе с металлической кругляшкой жандарма, изображавшие друзей, появлялись на плане ближе ко второй части циркового вечера. Они проникали на импровизированную парковку, убрав часть секции решетчатого забора. Потом пропускали треугольные пуговицы фокусников, шедших на свой номер из трейлера, и пробирались к фургону со слоном.
При чем же здесь слон? Когда в городок приехал цирк и развернул шатер на большом поле возле автомобильной развязки, об этом узнали все. Тем более что разноцветные красно-желтые афиши радостно завлекали на арену с каждого угла. Увидев на них грустные глаза слона да еще понаблюдав за ним, покрытым шрамами, на выступлении, Владимир Николаевич задался благородной целью: освободить животное. Контролирующие службы оказались бессильны – документы у циркачей в полном порядке, участковый только пошевелил густыми рыжими усами и пожал плечами.
За свои годы Владимир Николаевич натерпелся столько несправедливости, что сейчас вдруг решил с ней бороться. К тому же втайне, порой даже от самого себя, он мечтал, что его пригласит в гости раджа (ну или кто там нынче вместо них), напоит настоящим индийским чаем, угостит сладостями и даст прокатиться на слоне. Так, чтобы в кабинке, с чалмой на голове и туфлями с загнутыми носами. А заодно и шелковые шаровары подарит, можно даже без вышитых драконов.
– …куда ты его денешь? – завершил свою пламенную речь Степан Ильич, когда впервые узнал о намерении друга.
Первая часть монолога, кроме соединительных союзов, носила яркую эмоциональную окраску, а заодно раскрывала всю полноту филологической подготовки оратора, находившего множество синонимов и нетривиальных конструкций их сочетания.
– Полетит в Индию, – коротко ответил Владимир Николаевич.
– А что, наши слоны уже летают?
– Значится летают… карточный долг дело такое.
К удивлению Степана Ильича, другу удалось договориться с полковником, выделившим для перелета до Астрахани грузовой борт.
Переместив пуговицы по листу ватмана в финальный раз, друзья кивнули друг другу, выключили магнитофон и подожгли план. Вообще-то Владимир Николаевич хотел его просто разорвать, но Степан Ильич настоял, что в случае чего – это улика.
Ватман, утрамбованный в кастрюлю, не разгорался, поэтому хозяин квартиры плеснул старой жидкости для розжига…
И тут началось. Пламя вырвалось из кастрюли сантиметров на сорок вверх, опалив густые брови Владимира Николаевича. От неожиданности тот выронил кастрюлю, из которой горящая бумага тут же выпала на скатерть. А вот она загорелась почти сразу, так же, как и занавески.
С криком «гори сарай – гори и хата» Степан Ильич, натянув на руки перчатки-прихватки, сорвал занавески и вместе с горящей скатертью выкинул их в окно. Далеко этот огненный шар не улетел, упав прямиком на соседский балкон.
Надо сказать, что это был первый раз, когда Владимир Николаевич порадовался, что живет на последнем этаже, и у него по каким-то странным задумкам или склерозу архитекторов, нет балкона. Прямиком из окна удалось затушить бушующее внизу пламя. Друзья решили поскорее приступить к спасению слона, пока сосед не вернулся с работы и не пришлось бы спасать уже их.