Вот только от Федюни мы ничего такого не ожидали. Пацан и пацан, без всякой этой девчачьей слезливости и сопливости.
Поэтому, когда наш мальчик, вымахавший уже выше папы, пришел домой и с виноватой миной вытащил из-за пазухи маленький пушистый комочек, удивились все. А Яна подпрыгнула и радостно воскликнула:
– Новая Джулечка!
– Ну уж нет, – брат не выпускал из ладони белоснежное создание, позволяя сестре, вставшей на цыпочки, гладить нежную шкурку одним пальцем, – хватит нам всяких Джулечек. Придумаем новое имя. Что там, кстати, еще было?
– Офелия, – подсказал папа.
– А это кто? – удивился Федюня.
– Это то, что «там еще было». У Шекспира. Кроме Джульетты.
– Ну ладно. Пусть будет Офелией, – неожиданно согласился Федюня.
Я было подумала, что с Офелией тоже все плохо кончилось, но торопливые кошачьи крестины уже состоялись двумя голосами против общего молчания.
Малышка вела себя тихо, таращилась на окружающих маленькими голубыми глазками и выбираться из глубокой Федюниной ладони не спешила.
– А она откуда у тебя? – осторожно спросила я сына.
– Приятель отдал.
Послушайте, я как-то плохо, оказывается, думала о современной молодежи. Я считала, что они, собираясь вместе, обсуждают компьютерные игры, машины и телефоны. На худой конец, киношку. А они пристраивают в добрые руки крохотных беззащитных кошачьих детенышей.
– У них там кошка подзагуляла, – объяснил Федюня, – принесла целый выводок. Не квартира, а звероферма какая-то… Я взял самую симпатичную. Чтобы Янке было чем заняться.
Заботливый, да.
Кстати, Офелия моментально обрусела и превратилась в Фильку.
Невзирая на обещание брата, Янке счастья так и не перепало, Филечку Федюня почти не спускал с рук. Хорошо хоть в школу не носил. Но в своей комнате оборудовал ей уютный домик с когтеточкой. Еще строго-настрого запретил нам кормить ее «чем попало», а потребовал денег и забил холодильник кошачьими пакетиками.
– Мне только кажется, или кошка ведет более здоровый образ жизни, чем мы? – спросил муж.
– У нее просто нет выбора, – ответила я.
– А у нас? – задал философский вопрос муж. – Я, может быть, тоже правильного мяса хочу.
Это был риторический вопрос.
Нет, риторическое восклицание. Тихое риторическое восклицание.
Хорошо, что Федюня не принес щенка ньюфаундленда. Вот тогда мы бы безо всякого мяса остались. Даже без неправильного.
К лету Офелия превратилась в грациозную белоснежную красавицу. Характер у нее был спокойный, как и подобает красотке, которая знает себе цену. Федюня души в ней не чаял.
Янка ревновала. Но относительно тихо. В отсутствие брата ласкалась с кошкой, но та, хоть и позволяла себя гладить, сама к Яне не шла. Вот когда Федюня подходил к дому, Филя, угадывая его приближение своей нечеловеческой интуицией, делала стойку у входной двери, царапая коготками косяк и нетерпеливо помявкивая. Всех остальных она терпела как данность и встречать у дверей не собиралась – слишком много чести.
Когда мы выехали на дачу, Офелия отчаянно мяукала в переноске всю дорогу, а в самом доме забилась под старую бабушкину кровать и двое суток оттуда не вылезала. Лишь иногда мелкими перебежками перескакивала под шифоньер, принюхивалась к беленой печке, делала свои дела в лотке и пулей на полусогнутых мчалась обратно под кровать. Поесть соизволила только на вторую ночь.
Федюня ходил вокруг кровати, нараспев произнося:
– Офелия, красавица, выходи, а? – потом срывался: – Филька, дура трусливая, вылазь, говорят тебе! Только посмей под кроватью нагадить! Я за тобой убирать не буду!
Ничто не помогало. Только два золотистых глаза панически таращились из подкроватной темноты.
Постепенно Федюня оставил свои попытки, а Филька освоилась. Стала есть при свете дня. Начала ходить по комнате. А однажды запрыгнула Федюне на колени и замурчала. Он на радостях бог знает чего себе нафантазировал, бодро почесал любимицу за ухом, а в следующее мгновение уже подхватил ее на руки и понес знакомиться с улицей в виде заросшего подорожником и тимофеевкой дворика.
Ошалев от такого поворота событий, Филька круто извернулась, резво вскарабкалась Федюне на плечо, исцарапав его до крови, а оттуда стартанула в сторону не успевшей закрыться двери. Проскакав безумным галопом через коридор и кухню, она в панике забилась под свою любимую кровать. Короче, красотка Офелия оказалась редкостной трусихой и домоседкой.
Даже Федюня понял, что лучше оставить ее в покое.
Стоял погожий летний вечер. Солнце только село, и небо светилось нежным молочным сиянием. Птицы смолкли, и даже ветер стих. Только где-то за огородами молодежь гоняла по проселкам на мотоциклах, а вслед за ними перебрехивались собаки.
И тут неожиданно из ближайших лопухов воскресла Джульетта.
Она пришла к дверям тощая, потрепанная, но не побежденная. В разноцветных ее глазах горел огонь торжества. С таким видом потерявшийся в Антарктиде полярник мог выходить к новой экспедиции, снаряженной через пять лет. Это был взгляд выжившего Робинзона. Это был взгляд кошки, видавшей такое, что вам не снилось ни в одном диком кошмаре. Может, и правда побывала она в другом мире, посмотрела на нас оттуда, на Янкины рисунки, да и решила вернуться.
Итак, Джульетта гордым победным шагом, задрав тощий трехцветный хвост и глядя свысока на всех двуногих, зашла в дом.
И там наткнулась на Офелию.
Офелия от вторжения незваной нахалки ошалела еще больше, чем от улицы. А главное, отступать было некуда. Ее новая, едва освоенная территория оказалась в опасности. И что хуже всего, предатель Федюнька, да и все остальные начали оказывать грязной паршивке такое внимание, что можно было подумать, она тут главная. Офелия вздыбила все, что нашла на своем ухоженном тельце, и зашипела с яростью ядовитой змеи.
Джульетта удивилась. Посмотрела на нас с презрением. И ответила Офелии на своем кошачьем языке все, что о ней думала, с присвистом, придыханием и другими странными шипящими, а иногда и тявкающими звуками.
– Они так разговаривают, да? – спросила Яна. – Вот интересно было бы узнать, что они говорят…
Нет, деточка, лучше тебе этого не понимать.
После короткого обмена нелюбезностями Джульетта резко прыгнула на Офелию, вцепившись в ее холеную шкурку, одновременно норовя зубами перегрызть шею, а когтями задних лап вспороть мякоть живота. Офелия защищалась, как могла, впрочем, ей ничего другого не оставалось. Кошки сплелись в клубок и орали так, что боевой клич Брюса Ли выглядел жалким подражательством. Наконец вышедший из ступора муж плеснул на них водой из бутылки. Кошки моментально отскочили друг от друга и в один прыжок оказались в разных углах дома. Филька – под любимой кроватью, Джулька – за грудой обуви в коридоре.
Яна достала из холодильника вареной колбасы и покрошила на блюдце.
– Джулечка, иди покушай! – она пододвинула блюдце поближе к Джулькиному укрытию.
Джулечка не заставила себя долго уговаривать, вышла и заглотила подношение в несколько секунд, практически не жуя, но поглядывая одним глазом в сторону соперницы. Кажется, тем, который желтый.
Филька злобно выглядывала из-под кровати, в ее взгляде читалось: «Я всегда знала, что этой девчонке нельзя доверять!»
Федюня успокаивал свою любимицу, тоже с угощением, но Филя так просто не сдавалась и на дешевые трюки с едой не велась.
Джульетка, закончив с вареной колбасой, пошла и опустошила миску Офелии, не обращая никакого внимания на яростное шипение из-под кровати.
Больше кошки не дрались. Но территорию дома поделили.
Одна комната и половина кухни досталась Офелии, а другая комната, полкухни и коридор, ведущий на улицу, остался за Джульеттой. Сходясь на кухне, соперницы шипели, выгибали спины, распушали хвосты и обменивались несколькими уничижительными репликами. Этот ритуал они повторяли каждое утро, потом разбегались по своим кошачьим делам. Филя из дому не выходила, а Джулька периодически отправлялась на улицу. Питались раздельно. Офелия своими кошачьими пакетиками, а Джульетта сметала все, что давали: суп, кашу, сосиски, котлеты. Если Офелия привередничала, ее корм тоже находил себе теплое место в Джулькином животе. А уж если что-нибудь мясное забывали на столе, то одного молниеносного движения лапой было достаточно, чтобы добыча оказалась в Джулькином распоряжении. Офелия, глядя на все это со своей половины дома, только хвостом поводила: «Дикая. Как есть дикая».
Характер Джульетты стал еще более неуживчивый, чем раньше. В руки она не давалась никому. При любом посягательстве на свою свободу отбегала, а если не успевала, то царапалась отчаянно. Только Яне разрешала себя погладить, да и то во время еды, пока была занята. На Федюню смотрела недоверчиво, словно знала, что он про нее тогда сказал, когда она пропала.
На улице Джульетта охотилась. Воробьи находили что-то интересное на нашей лужайке и иногда слетали на нее целыми стайками. Я однажды видела из окна, как Джульетта подкрадывается к ним по-пластунски, тихарясь за жидкими стебельками тимофеевки. Ее трехцветная шкурка хорошо была видна сверху, но воробьи суетились на земле и не смотрели в ту сторону. Джулька не торопилась, ее усы торчали вперед, челюсти вздрагивали, обнажая острые зубки, а кончик хвоста нервно ходил вправо-влево. Потом по кошачьей спине словно прошла поперечная волна, она вся мелко задергалась и стрелой влетела в воробьиную стаю. Птахи бросились врассыпную, но одна из них уже была крепко схвачена мощными кошачьими челюстями.
Я подумала, что, не обладай Джульетта бойцовским характером, она бы тут зиму не пережила. Вот Офелия точно не пережила бы.
Бывало, что Джулька притаскивала задушенного мыша или воробья домой, кладя их на кухне под раковину. Видимо, пыталась нам показать, какая она ловкая охотница. Филя на подобные приношения смотрела с брезгливостью, иногда подходила и трогала трупики лапкой, но в целом не одобряла. Видимо, считала охоту варварским пережитком, недостойным приличной кошки. Хотя Федюня полагал, что все дело в вопиющей антисанитарии, начинающейся сразу за порогом, а также в несомненном наличии у местной дикой живности всяких не менее диких паразитов, и что умница Офелия абсолютно права, держась от них подальше. Она даже свою специальную кошачью еду из незнакомой мисочки есть отказывалась, признавая только ту, к которой прив