Степан сделал последний глоток и расплакался. И как-то весь сразу сдал. Опять потекли сопли, слезы от жалости и болезни вперемешку, стало труднее выдыхать. Закружилась голова. Степан перешел с кухни в комнату, прихватив с собой Маленького Арсения, прилег.
Он лежал и думал, что не получается ровно дышать из-за слез, но это в общем-то ничего. Грудная клетка вздрагивала, глаза слезились – от чего, он и сам уже не понимал, и выдыхал с каким-то присвистом.
Думать не получалось, мыслил Степан рваными эпизодами. В них был Арсений и его игрушка, с которой он спал каждую ночь. И был другой Арсений – его сын, которому в декабре могло исполниться пять. Он тоже мог спать сейчас с какой-нибудь игрушкой, если бы не астма и тот проклятый кот, которого Степан сам и принес домой. А наутро от отчаяния и злости убил, швырнув об стену, – и это был последний эпизод его семейной жизни.
Степан сильнее обнял игрушку, как в детстве, чтобы не бояться. Короткими очередями он выдыхал воздух и больше уже не плакал, не думал. Только крепче прижимал кота к лицу, быстро засыпал и медленно задыхался.
А в середине декабря Петровна положила Маленького Арсения между двумя могилами: маленькой и свежей.
Валерий Лисицкий
Шишка
Тетя Люба, непривычно суетливая и тихая, поставила на пол прихожей переноску и пакет. С облегчением выдохнув, она протараторила:
– С наступившим! Вот кошка, а тут все ее штуки. Сухой корм и вода всегда должны быть, влажный два раза в день по половинке пакета. Справишься?
Я заверил, что справлюсь. Сутки приглядеть за кошкой моего двоюродного брата, что может быть проще. Потом предложил тете Любе попить чаю, но она отказалась. Растянув губы в улыбке так сильно, что та едва не превратилась в оскал, ответила скороговоркой:
– Пора бежать, у меня дела.
И она ловко, словно репетировала это движение заранее, выскользнула за дверь. Должно быть, ей было неловко находиться со мной в квартире, на которую после смерти деда так яростно претендовала ее дочь.
Тетя была уже у лифта и стучала ярко накрашенным ногтем по кнопке вызова, когда я догадался спросить:
– А зовут-то ее как, теть Люб?
– Шишка! – донеслось до меня.
Потом лифт громыхнул, захлопываясь. Я прикрыл дверь. Мы с Шишкой остались наедине.
Первым делом я почему-то схватился за пакет. Сполоснул и наполнил миски, насыпал в лоток наполнитель – сероватые гранулы. Подвигал миски по полу, выравнивая. Будто кошке есть дело до того, насколько ровно стоит посуда… Усмехнувшись, я пододвинул лоток еще на несколько миллиметров к стене. Кошке, может, и плевать, а мне так спокойнее. Пакетики с влажным кормом отправились на полку в холодильнике. Их я расставил по цветам этикеток: красные, синие, фиолетовые. Говядина, птица, кролик. Не удержался и с тоской поглядел на кастрюлю с пустыми макаронами, вчерашний и сегодняшний ужин.
И только после того как все было идеально устроено, я вернулся к животному, по-прежнему сидящему в сумке. За сетчатой стенкой виднелись две белые лапки и розовая пуговка носа. Глаза кошки тонули в тени, но я сразу ощутил взгляд, настороженный и недоверчивый.
– Ну привет, Шишка…
Коротко взвизгнула молния. Я расстегнул сумку и широко раскрыл, выпуская зверя. Шишка выходить не спешила. Ее ноздри трепетали, втягивая незнакомые запахи. Голова с прижатыми ушами медленно покачивалась в воздухе, ловя новые для кошки звуки: шуршание труб и надоедливый шепот дороги за окном.
– Шишка! – позвал я. – Кис-кис! Как там… Выходи давай.
Я чуть потряс дальний от расстегнутого края конец переноски. И Шишка наконец вышла. Поначалу я ничего необычного в ней не увидел. Дворянка. Должно быть, у какой-нибудь бабули возле метро взяли. Пестрая, но с крупными белыми пятнами на боках и лапках. Полосатые части ее шкуры действительно напоминали сосновую шишку, особенно на спине, где она вздыбила шерсть от испуга.
– Привет, – поздоровался я еще раз и протянул ей руку раскрытой ладонью вверх.
Я думал, что Шишка убежит или попытается спрятаться обратно в сумку, но животному, видно, не впервой было знакомиться с новыми людьми. Деловито обнюхав меня, она слегка потерлась подбородком о кончики пальцев. Я счел это добрым знаком и хотел было погладить кошку, но не тут-то было: она уклонилась, отпрянув. После чего отправилась осматривать квартиру, переставляя лапы странными дергаными движениями. Я решил дать ей время освоиться.
На следующий день Шишка должна была отправиться дальше на передержку: к подруге тети Любы, Маргарите Игоревне. С ней я знаком не был, но родственница любезно прислала мне ее телефон сообщением, чтобы я мог заранее уточнить, когда женщина заедет за животным. Так что, пока кошка осматривалась, я повисел на телефоне, но натыкался на механический голос автоответчика. Это рождало смутное беспокойство, но я упорно отмахивался от неприятного чувства. Мало ли какие дела у человека. Хорошо хоть завтра сама заедет.
Устав слушать одно и то же сообщение, я решил отложить звонок и отправился на поиски своей гостьи. Кошка обнаружилась в комнате. Она лежала ровно посередине кровати, и я впервые обратил внимание на то, что в ее облике есть что-то настораживающе неправильное. Как это часто делают ее сородичи, она повернула в сторону задние лапы и вытянула их. Я видел не так уж много кошек в своей жизни, но даже профану было очевидно, что у животного явные проблемы с тазом и бедрами. Ее задние конечности странным образом подгибались и выворачивались так, что на том месте, где я ожидал увидеть округлость мускулистого бедра, была заметная впадина. Таз Шишки при этом заметно выпирал, острые кости натягивали кожу, покрытую шелковистой шерстью.
– Привет, – еще раз произнес я.
Шишка опять обнюхала меня, однако отвернулась, едва я попытался почесать ее за ухом. Тогда я потянулся дальше и провел ладонью по ее спине. Шишка не сопротивлялась. Улыбнувшись, я еще несколько раз погладил ее, не переставая удивляться густоте шерсти. Никогда я не видел, чтобы хоть одна кошка могла похвастаться такой шубой.
– Хорошая Шишка, хорошая…
Шишка вывернулась из-под руки, одарив меня презрительным взглядом. Словно хотела показать, что куда выше глупых сюсюканий. Я позволил ей уйти, снова отметив странную походку.
Еще через пару часов кошка совершенно освоилась. Она шлялась туда и сюда по квартире, постепенно знакомясь с окружением. Иногда задумчиво, словно сама себе говорила о чем-то, мяукала, и я отвечал ей ничего не значащими фразами.
На всякий случай я решил уточнить, насколько такое поведение укладывается в норму. Вяло полистал форумы кошатников, но так и не нашел ничего интересного. Писали разное, в основном – восторженный бред о своих любимцах.
– Наверное, все хорошо, – пробормотал я, прикрывая крышку ноутбука.
Шишка фыркнула, соглашаясь. Голос у нее был странный: хриплый и низкий, совсем не похожий на те, которые я обычно слышал у ее сородичей. Казалось, ей приходится прикладывать усилия, чтобы протолкнуть звук через глотку.
– У тебя что, в горле пересохло?
Впервые за весь день моя гостья не убрала голову, позволяя почесать себя за ухом. Я ухмыльнулся, радуясь маленькой победе… Но уже в следующую секунду в испуге отдернул руку. Прикрыв глаза с блаженным выражением на морде, Шишка запрокинула голову далеко назад. Ее челюсти были плотно сжаты, причем нижняя выдвинулась далеко вперед, сделав кошку похожей на нелепого бульдога. Бока зверя задвигались, вызывая неприятные ассоциации. Что-то набухло у нее в животе, шерсть натянулась.
– Шиш…
Моя рука повисла в воздухе. С одной стороны, я хотел прикоснуться к кошке, чтобы понять, что с ней происходит, с другой же – боялся нечаянно причинить ей боль. Да и отвращение, возникшее где-то глубоко в душе, побороть было непросто.
– Шишка!
Она рухнула на спину неловко, как будто потеряв сознание. Мышцы на ее боках затряслись, пушистое тело задергалось, извиваясь и сокращаясь. Поборов омерзение, я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к Шишкиной груди. И кошка замурлыкала. Я даже не сразу понял, что она делает, так далек был скрип, выжатый ею из своего нутра, от привычного успокаивающего мурчанья. Я больше не сомневался, что внутренности моей гостьи изуродованы: здоровое животное попросту не смогло бы воспроизводить такие гортанные хрипы. Странная дребезжащая пародия на мурлыканье раздавалась в тихой квартире, напоминая звуки тяжелого дыхания умирающих людей в хосписах.
Я еще раз взглянул на зверька. Даже ее поза говорила о том, что она не в порядке. Острые бугры продолжали вспухать на боках, задние лапы Шишка подогнула, подтянув к животу. Неправильной формы бедра были болезненно напряжены. На смену брезгливости пришла жалость. Больное, перепуганное и усталое животное.
Я мягко, стараясь не надавливать слишком сильно, приложил ладонь к груди кошки и потрепал ее шерсть. Под пальцами перекатились бугры, похожие на обтянутые тканью горошины. Жалость стала сильнее: видимо, у Шишки были сломаны, а потом плохо срослись ребра.
– Что же с тобой приключилось…
Шишка не ответила. Продолжая конвульсивно дергаться, она все выдавливала из себя жутковатое скрипение, прикрыв от наслаждения глаза. Я неторопливо повел рукой вниз по ее животу, и это стало ошибкой. Спокойствие Шишки исчезло моментально. Кошка буквально взорвалась быстрыми, яростными движениями. Я едва успел отдернуть руку, прежде чем ее острые когти располосовали кожу.
– Зараза ты! – сообщил я ей.
Шишка, фыркнув и задрав хвост, удалилась на кухню. Через минуту оттуда раздался звон посуды, которую животное двигало на полках, и я порадовался, что не ставил елку на этот Новый год. Не хотелось бы собирать обрывки мишуры и осколки шаров по всей комнате…
Делать было нечего, праздники только начались, и я, развалившись на кровати, включил на ноутбуке фильм. Шишка продолжала рыскать по квартире, то залезая в щели между мебелью и стенами, то карабкаясь на высокие шкафы и исследуя покрытые толстым слоем пыли коробки. От ее присутствия в квартире необъяснимым образом стало уютно, и я задремал, убаюканный репликами персонажей очередного триллера.