ло: и зелень, и зависящая от нее жизнь. Быть может, безвозвратно. Бурый не мог отделаться от тягостного чувства, будто весь мир затягивает огромная жадная тень, которая выросла до небес и теперь силится поглотить все живое.
Но он продолжал расти и крепнуть, и удача не покидала его, то и дело подбрасывая подачки. Свободный от подчинения какой-либо иерархии, Бурый шел, куда хотел и когда хотел, пока морозы не поставили его перед необходимостью выбора. В одиночку, без надежного убежища, ему оставалось только сдаться и погибнуть. В холода кошки бывали не против лишнего теплого тела в укрытии, но ревностно охраняли ту пищу, которую удавалось добыть. Впереди Бурого ничего не ждало. И он пошел назад.
Он не ворвался в родные края открыто и дерзко, как хозяин. Просто явился одной ясной ночью и отыскал давно присмотренную лежку на теплотрассе. Занять ее никто не успел, и поначалу Бурый остался доволен затишьем перед новым столкновением со старшими. Но сутки спустя сородичи ему так и не встретились. Он видел замерзшие трупики воробьев и крыс, но никто даже не пытался ими поживиться. Все следы, какие он мог обнаружить, заметал снег. Один раз он заметил кого-то вдалеке, но тот моментально скрылся из виду. Бурый не стал торопиться. Он осматривал старые места постепенно, одно за другим, ожидая любого подвоха, который мог себе представить. Засада. Эпидемия. Отрава. И на всякий случай он отправился к дому, где жила благодетельница их семьи, а меловая черта отделяла от внешнего мира злобную тень, обитавшую в его родном подвале. Он был бы рад повидать даже тех котов, которые пытались отгонять его от еды. Но он не ожидал того, как именно прошлое его нагонит.
Труп лежал посреди газона, припорошенный снегом. Он окоченел в той же позе, в какой умер – распластанный, как под когтями крупного хищника, с широко раскрытой пастью. Сквозь снег ясно проглядывали широкие черные как ночь полосы. Крупные лапы бессильно вытянулись. На изрезанной старыми и свежими шрамами морде не хватало глаз, хотя кто их вырвал и зачем – уже было не понять. Патриарх окрестных дворов нашел свой конец, возможно даже не осознав, что его убило. Несмотря на то что останки промерзли насквозь, от этого места несло падалью, и Бурый бы убежал без оглядки, если бы не заметил недавний след и не почуял среди вони другой, хорошо известный ему запах.
След вел к тому самому углу, у которого его когда-то поджидал кот со шрамами. На долю секунды Бурому показалось, что они опять встретятся, что именно здесь должна была поселиться тень патриарха. Но впереди было пусто. Он сделал последние несколько шагов, заглянул за угол и увидел чудовище. Словно длинная бесформенная кишка просачивалась из треснутого подвального окошка. Она тянулась к брюху огромной тени, чернее самой непроницаемой тьмы, которая покачивалась над очередной жертвой, вжимая ее в снег. Даже на фоне этой тьмы Бурый разглядел – а может, учуял – останки полосатого кота-подростка с неестественно вывернутой шеей. Он зашипел, потом неожиданно для себя зарычал. Из глубины его существа теплой волной поднималась ярость. Тень безмолвно повернула к нему голову. И Бурый запрыгнул за ее границу.
Запах тухлятины захлестнул его обоняние, зато теперь он смог увидеть врага.
Когда-то это было безликое серое пугало. Его нелепые людские пропорции сохранились и теперь, как и тряпки, намотанные на руки. Но тогда, в подвале, котенок и представить не мог, что эта тварь научится ползать, по-паучьи переставляя конечности с кривыми когтями, как у вороны. И тогда посреди пузыря-лица не было незакрывающейся круглой пасти, которая с хрипом всасывала в себя воздух. Это был противник намного сильнее и страшнее кота. И когда тварь бросилась к нему, Бурый понял, насколько она быстрая. Он едва успел увернуться и заметался из стороны в сторону, тщетно пытаясь оторваться. Но куда бы он ни прыгнул, граница тени не приближалась, и с каждой секундой мертвенный холод сгущался вокруг Бурого, отнимая силы. Ему оставалось только дать отпор.
Рука твари обрушилась ему на спину, впиваясь в плечи и чуть не ломая позвоночник. Бурый отчаянно извернулся, чувствуя, как рвется кожа на спине, и вцепился зубами и когтями в серые пальцы. Его рот как будто забился пылью, а чудовище все с тем же глухим сипением вскинулось и отбросило кота. Он едва успел развернуться, чтобы упасть на лапы, зато теперь противник подходил к нему осторожнее. Эта тварь боялась боли – ну а Бурый сейчас ничего уже не боялся. Чудовище начало замахиваться.
Он прыгнул.
Голова твари была гладкой и скользкой, как комок внутренностей, но и такой же уязвимой. Его когти рванули холодную плоть, и она подалась, но сам он съехал прямо в зияющую пасть, и когда оттолкнулся задней лапой, ее насквозь прошили тонкие частые зубы. Бурый завопил – звук собственного голоса придал ему храбрости, и он яростно заскреб передними лапами, вскарабкиваясь выше. Пасть сомкнулась за ним, и кончик хвоста дернуло болью. Ледяные пальцы впились в его бока, хрустнули ребра, но Бурый не отпускал. Второго шанса тварь бы ему не дала. А если он вытерпит, если тело не откажет – наступит момент, когда он доберется до ее шеи, как всю жизнь учили его инстинкты.
Взгляд Бурого уже затянула красная пелена, когда чудовище рухнуло на спину, пытаясь раздавить кота. Бурый сжался в падении, как блоха в твердом панцире, а потом рванулся со всех оставшихся сил. И руки чудовища соскользнули. Бурый взлетел над землей, извернулся и прыгнул снова, отправляя себя назад, к врагу. Хриплый мяв вырвался из глотки от боли в раненой лапе. Но он был у цели – у горла чудовища, которое каталось по измятому снегу, поливая его чернотой. И он всадил когти туда, где у живых проходит яремная вена.
Мощным ударом его отшвырнуло в кусты. Он не успел ни заметить атаку, ни даже разжать когти, до того как ему в бок впился обломок ветки. И все же остановиться он уже не мог. Он встал, поджимая лапу, и сделал несколько неуверенных шагов по брызгам собственной крови. Несмотря на боль и открытые раны, он бы снова бросился в бой, и на этот раз безусловно погиб. Но представшее ему зрелище говорило, что этого уже не нужно.
В тенях нет крови. У них не бьется сердце, их тело не требует воздуха и пищи. Они состоят из воспоминаний. Но воспоминания эти принадлежат существам, которые когда-то были рабами и заложниками своей плоти. Когда неосторожный удар отбросил кота, что-то лопнуло под его когтями. И память чудовища откликнулась. Чернота хлынула из раны, словно вырываясь из плена. Попытки зажать прореху не помогали твари. Она умирала – и стоило ее мутному, прогнившему разуму это осознать, дело было сделано. Она застыла, похожая на огромного раздавленного паука. А следом начал развеиваться смрад и бледнеть неестественный мрак, превращаясь в самое обычное раннее зимнее утро.
Бурый почувствовал, как ярость покидает его, забирая остаток сил. Каждый следующий шаг давался все сложнее. Его трясло, и мертвецкий холод пронизывал до костей. Кровь не останавливалась. Найди он хотя бы теплый укромный уголок, можно было надеяться, что все не так страшно… Но идти было некуда. Бурый понимал, что это значит. Скоро и он станет тенью, чтобы потом истаять без следа. Из последних сил он забился под куст и попытался зализать раны, но тут голова опустилась сама собой, а веки сомкнулись.
Где-то на краю сознания Бурый слышал стук двери подъезда и скрип снега – жильцы дома проходили мимо, не обращая внимания на следы побоища. Может, это было и к лучшему. Сейчас он был жалок и совершенно беззащитен. Никакая плошка с кормом, никакие мясные обрезки не могли ему помочь. Он уже не чувствовал лап и перекушенного хвоста, остался лишь вялый интерес: заметит ли он тот момент, когда его жизнь превратится в нечто иное? Каково будет смотреть на мир глазами тени? Вот только звук человеческих шагов мешал расслабиться, забыться в этих ощущениях и тихо покинуть мир света. Они были неровные, с подволакиванием, и от этого сбивчивого шума внутри росло раздражение.
Шаги остановились совсем рядом. Кто-то отодвинул ветки, роняя с них снег, и навис над котом. Бурый слышал тяжелое дыхание. А затем по его избитой спине прошлось легкое прикосновение. Сил сопротивляться не было – он только приоткрыл глаза и увидел перед собой знакомое лицо сухощавой старушки с бельмом на глазу. Ее окружал свет – или это рассветное солнце прорезалось из-за крыш?
– Кто тебя так, малыш? – спросила она, с некоторым усилием выговаривая слова. – Собака подрала или кое-кто похуже? Идем-ка глянем, что можно сделать.
Она была полна тепла, как будто где-то в складках ее потертого пальто притаилось ушедшее лето. Бурый почувствовал, как отступает сковавший его холод, потерся об ее руку и неуверенно мяукнул. Старушка улыбнулась в ответ уголком рта. Бережно, чтобы не тревожить раны, она подняла кота, и он прижался к ней, как к потерянной матери. И пока она хромала к подъезду, у Бурого в ушах звучало непонятное, но согревающее:
– Все будет хорошо. Идем домой.
Евгения Полянина
Кот по имени Джек
У него была дурацкая кличка. И уши разные. Одно рыжее, а другое наполовину оторванное. С Олегом Свиридовым они познакомились, как и положено знакомиться мужчинам, – на крыльце дачи за бутылкой хорошего пива.
Вечером Олег, как обычно, отдыхал от жены и дочки: сидел на крыльце с «Гиннессом» и выкуривал одну из привезенных другом сигар. Увидел что-то в малине, сощурился, приметил желтый огонек, потом еще один – появился кот: не трусливо, не нагло вышел из кустов и оглядел участок. Их взгляды встретились, и Олег почему-то кивнул. Кот все понял, устроился рядом, окружив хвостом лапы. Вместе они смотрели на звезды.
Кот был еще молодой, но уже потрепанный. Если бы существовали кошачьи вестерны, он бы там точно снялся – было в нем что-то от Клинта Иствуда.
Утром кот ушел, но следующей ночью вернулся. Так же молча, не мяукая ни слова.
Они сидели все лето и половину осени – разговаривали. А в ноябре, когда мороз ударил под минус двадцать пять, Олег решил забрать Джека в город.