– С кем-то едете? – спрашивает.
– Один, – говорю.
– Соседи есть?
– Да, девушка в желтом платье и мужчина. Предположительно грузин.
Титаник кивком приветствует каждую проводницу вагона, и все не прекращает болтать. Нервничает. Интересуется у проводниц, не едет ли в их вагоне грузин. Правильная тактика, думаю, сам бы с этого начал.
Так и движемся. Не знаю, что было бы, не найди она ни одного грузина в поезде. Наверное, пошли бы с ней ко дну.
Но нам повезло. Повезло не оттого, что грузин разыскался в четвертом вагоне, а оттого, что мой Титаник не растрепал проводнице вагона обо мне раньше времени. Та, наверное, подумала, что тут воссоединяются потерянные сердца, и провела меня прямо в нужное купе. А Титаник, не долго думая, распахнула дверь.
Когда я увидел Ксюшу, сразу понял – грузин обязательно ее убьет.
Она сидит на нижней полке, аккуратно поджав под себя ноги. Стрижка-каре по-детски небрежно лежит на щеках. Крупные глаза и эти ее ужасные очки… Начинаю понимать, зачем они ей. Все это вроде небольшого изъяна, который делает человека интереснее. Маскирует истинную красоту, чтобы ты раскапывал ее вдумчиво и постепенно. А он же грузин… От тоски, что они могут быть вместе только в поезде, или, например, соседями в маршрутке, он ее и убьет!
– Ваше купе, – говорит мне Титаник. – Проходите, чего в проходе…
Тут-то все и раскрылось. Она даже договорить не успела. Местная проводница завыла сиреной; все растерялись; а грузин, будь он неладен, очень неожиданно вскочил. А ведь я никогда ничего не планирую. Все как-то само собой приходит. Врезал я ему, конечно, от души.
Он тут же хватается за нос, но это всего лишь запоздалая реакция его старого организма. На самом деле – нокаут. Грузин падает в проход и вокруг начинается совершенный дурдом.
И все его абрикосы катятся со стола.
IV
Вслед за грузином и его абрикосами падаю я. Прямо на него и абрикосы. Третьим слоем. Это все Титаник. Я очень горд за нее, правда. Не каждому удастся вырубить взрослого мужика одним ударом. А я помню всего один. Еще помню смешение криков, свет, мерцание и в конце концов краткосрочную темноту.
Потом опять Титаник. Теперь она пинает меня в бок.
– Подымайся! Подымайся! Товарищ сержант, вот, пожалуйста. Нарушитель. Наручники? Обязательно! Буйный! Гражданину… Грузину сломал нос!
Все бы отдал, чтобы Титаник заткнулся. Но открываю глаза и вижу Ксюшу. Нет, поправляю себя, все бы не отдал.
Бедная Ксюшка. Вжалась в угол у окна. Кто ж знал, что все начнется так, без объявления войны. Нас с грузином заковали в наручники. Болит затылок, и никак ведь не почесать! Сидим друг напротив друга. Но это хорошо, думаю, в таком состоянии он никому не опасен. Я даже рад, что полиция здесь. По крайней мере Ксюша теперь в безопасности.
Только она молчит, не общается с сержантом. Непривычно видеть ее такой. А Титаник, напротив, долго и неправильно излагает версию произошедшего. Говорит, сразу поняла, что я гнилой человек. И вопрос времени, когда она собиралась скрутить мне руки самостоятельно.
– Достаточно, – прерывает ее сержант.
В купе нас пятеро, жмемся, дверь нараспашку.
Проводница четвертого вагона куда-то сбежала.
Наверное, чтобы в свидетели не загреметь.
– Мни показалос, что маладой человек, – грузин тычет в меня глазами. – Ооох… Что вас ни хватаэт агня!
– Чего-о? – говорю. – Какого огня на хрен?!
– Не ругайтесь, гражданин, – прерывает меня сержант. – До вас дойдет очередь. Расскажите.
– Хрен ли тут рассказывать?! – кричу и киваю на грузина. – Говорит, убью ее под Питером! Что я должен был делать?!
– Спокойно.
– Между прочим, – меня не остановить, – я обратился за помощью к вашему коллеге на вокзале. Он сказал, чтобы я на хрен проваливал!
– Разберемся. На вас, оказывается, – говорит сержант Ксюше, – планировалось покушение. Этим вот мужчиной.
– Что-о-о! Никого я нэ хател убиват! Такая прэкрасная дэвушка!
– А вы что делали у поезда? – спрашивает меня сержант. – Если не собирались на него садиться? – Я всего лишь таксист, – отвечаю. – Подвозил ее, – киваю на Ксюшу. – Помогал с чемоданом. – Девушка, – обращается сержант к моей Ксюше. – Этот гражданин, – смотрит на грузина, – совершал какие-нибудь действия…
– Да вы издеваетесь! – Вскакиваю и кричу; чуть не задеваю головой верхнюю полку: – ПОД ПИТЕРОМ! Убью ее ПОД ПИТЕРОМ! А я до Твери успел! Мы теперь никогда не узнаем!
Титаник покатывается со смеху. Тихо, скромно, в углу у двери сидит и хохочет, зараза. Совсем забыла о своих пассажирах. Бедные трясутся в последнем вагоне без чая и информации, а она сидит тут и хохочет! Шла бы лучше…
– Я вас сдам наряду в Петербурге, если не успокоитесь! – говорит сержант. – И не важно, что тут случилось! Все на 15 суток пойдете! Девушка, еще раз повторяю, этот мужчина совершал какие-то насильственные действия?
– Нет, – говорит Ксюша и на меня косится. – Никаких. Мы просто ехали…
Молчу. Про себя думаю – ну что за идиот этот сержант! Еле сдерживаюсь. А он опять что-то спрашивает у Ксюши, и все внимательно смотрят на нее. Словно ждут, что она скажет что-то невероятное. Тогда как ситуация, как слеза, понятна и проста!
– Первый раз в жизни их вижу, – говорит Ксюша. – Нет, таксиста, конечно, видела, он помогал с чемоданом. Но никого из них не знаю.
А вот если бы спросили меня – сказал бы, что знаю ее всю жизнь! Я даже двойню запланировал и всяких ипотек набрал. Ведь невозможно так за первым попавшимся человеком в Питер броситься!
– Вы знаете эту девушку? – спрашивает меня сержант.
– Нет, – говорю. – Не знаю, к сожалению. Тебя Ксюша зовут?
– Нет. Оксана. Почему именно Ксюша?
– Нельзя же спасать человека без имени, – говорю. – Ксюша – мое любимое. Любимое спасать всегда проще. Я и звонил тебе, хотел предупредить, – киваю на грузина, – об этом.
– Я нэ этам! Не кивай на меня! Что он кивает на мэня?!
Сержант почесывает висок ручкой и листает блокнот. Совсем, бедняга, запутался в истории.
– Если вы не собирались причинять ей вред, – рассуждает сержант, – тогда зачем вы сказали этому мужчине, что… Что убьете ее под Питером?
– Да, ой-я, эта проста жэ! Пасматрите! Он жэ всо сказаль! Он жэ влублен! Я сразу эта заметил! Он эта-а-а жэ… С первага взглада! Ему толька агня не хватает!
Нехило грузин загнул. Снова хотел на него кинуться, но призадумался. Смотрю, что дальше будет.
– То есть это была шутка?! – не унимается сержант.
– Вы баран! – орет грузин; вскакивает, трясет над нами скованными руками. – Эта не шютка! Ви ничего ни понили! Я сделать эта нарочна! Этат мюжина влублон! Ему агня надо извнутри! Талчок! Я талчок! – грузин так разнервничался, что ни черта слов не разобрать, плюется от возбуждения. – Влублен! В эта женщина! Я сразу эта заметил! Он в акно пялится и пялится на нео, пака мы не атъехали пялится! Ана что? Проста сидит, вода пьот! А он пялится! Что эта?! Люблев!
– Любовь? – уточняет сержант для протокола.
– Люблев!
Выдает грузин на выдохе и садится. Дышит он тяжело, бедняга. Курит много, оттого и оскал желтый. И ведь ничего мужик оказался. Все верно понял! Даже я бы так не сформулировал. А я убивать его хотел. Он ж нахрен купидон, если подумать. Правильно говорят, грузины знают толк в любви. Этот точно всем знатокам знаток.
– Влюблен не влюблен, – говорит сержант, – а бить людей нельзя.
– А я атрицаю, что меня били! – опять вскакивает.
– У вас нос сломан!
– Я сам его! Аб туалэт!
Все-таки очень он хороший мужик, зря я так на него. И думал плохо зря, и бил по носу тоже зря. Такие носы… Такие носы надо ЮНЕСКО передать под охрану.
– Хотите сказать, что вас не били?! – бедный сержант даже пошел испариной. – Дурдом тут устроили! Что, получается, ни у кого нет друг к другу претензий?!
Мы с грузином молчим.
– Девушка?
Ксюша-Оксана молчит. Затем пожимает плечами, улыбается и почему-то начинает смеяться; мотает головой.
– За хулиганство вам все равно штраф! – смотрит на меня. – Свидетелей достаточно!
– И билет пусть оплатит! Безбилетник же! – всполошился Титаник.
– А вы из какого вагона? – спрашивает сержант Титаника. – Из этого?
– Четырнадцатый, – говорит. – Мой последний.
– Передаю его вам, – сержант поднимает меня за локоть. – Пусть у вас в купе посидит до конца поездки. Если что, зовите! Потом к начальнику вокзала… Короче, чтобы полную стоимость оплатил!
Сержант убирает блокнот и ручку, снимает с нас наручники, на прощание опять говорит про «дурдом» и уходит. Мы с Титаником плывем следом.
До Питера еще долго. А народ все равно суетится, толпится у туалетов, глотает горячий чай, а мы идем и «Титаник» вскрывает все купе своим тазом, как банки с тушенкой.
В своем вагоне она не сводит с меня глаз.
– Простите за причиненные неудобства, – говорю. – Только у меня нет денег за билет заплатить. Совсем никаких.
– Это не мое дело! Мое дело…
Не слушаю. Достаю из кармана верного друга – такси-штурмана – телефон. Смеюсь, глядя на него. Ни разу за всю историю ему не удалось ни до кого дозвониться!
Протягиваю проводнице. Почему-то мне кажется, он ей подойдет. Он такой же, как она… Слабенький, но свою работу делает на «отлично».
– Он мало что может, – говорю. – Но если надоедят поезда – в нем есть все, чтобы начать таксовать.
Титаник улыбается. Протягивает руку и забирает телефон.
– А с меня хватит, – говорю. – Больше никакого такси.
На Московский вокзал мы прибываем поздно вечером. Титаник лично выводит меня из вагона и смотрит вслед. Спасибо ей, все спустила на тормозах. Как будто и не было ничего.
В карманах у меня только права и паспорт с пустой карточкой. Иду за толпой. Пытаюсь разглядеть желтое платье. Толпа выходит на площадь перед вокзалом.
Ночной Питер. На здании напротив сияет – «Город-герой Ленинград». А так хотелось, чтобы таксист-герой Я. Ничего не вышло. Стою и пялюсь на Питер. Народ пихается багажом, локтями. Все гудит и движется.