Особи…
Картинка в памяти переключилась.
– Сколько еще мы будем торчать на этой планете? Нас ждет 545-ая, – заявил Хтор. – Кростор полностью рассчитал маршрут туда и обратно. Дома недовольны задержкой.
– Я знаю, – резко одернула Ракра. – Я должна включить в уравнение Сергея.
– Ты должна перестать с ним спать.
Ракра отключила память, вылезла из кровати, отдернула шторы и вышла на промозглый балкон. Хтор, конечно, не прав. Просто функция Сергея сложнее. Земляне до сих пор оставались параллельной, неподключенной секцией в электрической цепи вселенной.
Они считают, что мир – лишь локация, а на деле это огромный живой организм. Не бог, не сверхсущество – просто иная форма жизни, которая зависит от входящих в нее переменных. Если им это объяснить…
Ракра стояла на капитанском мостике и смотрела, как ее планета превращается в черную растрескавшуюся сферу. Запись обрывалась спустя минуту, но этого зрелища центаврианке было достаточно.
Она просчитала землян, отправила домой все нужные формулы, включая одну из формул Сергея. Она была уверена, что формула правильная. В конце концов, она прожила на 403-3 год. Год! Никто не покушался на них за это время, дипломатические отношения установили, Сергей принял теорию определителей и матрицы Вселенной. Он даже сам проверял часть расчетов. Как она могла ошибиться?! За плечами десятки отработанных определителей, новое интегральное исчисление. Где она допустила ошибку? Как не заметила, что земляне обладают таким оружием?
«Потому что ты ему доверилась», – пришел ответ.
Капитан вздрогнула – на плечо легла рука Хтора. Пилот стоял чуть позади, и на его лице читалась жалость к ней: зрачки стали ярко-фиолетовыми. – Знай свое место, – тихо прошипела она, сбросив его руку.
Мужчина лишь покачал головой и спросил:
– Какие будут распоряжения?
Ракра снова взглянула на обугленный ком, некогда бывший ее домом.
– Я могу настроить лазеры, – продолжил пилот.
– Не нужно.
– Но, кэп, они…
– У меня для землян другая функция.
– Все готово, – на стенном экране Кростор улыбался во весь рот.
«Лучший программер на борту. Надеюсь, ты все сделал, как я просила».
Ракра опустила глаза на переносной дисплей, где сгрудились графики и диаграммы. Кажется, на этот раз она рассчитала досконально. Всех дыр не залатаешь, но у матрицы будет время, чтобы восстановить разрушенные части. Пусть даже это не вернет ее родной планеты.
Месяц она проверяла все известные определители в формуле и стоящие рядом с ними элементы, а Хтор тем временем подгонял ее испепелить Землю и отправиться дальше. Дальше… усмехалась она. Ей не хватило бы и девяти жизней, чтобы пройтись по всей матрице, но и того, что она уже сделала, на первое время достаточно. Провалы – десятки, сотни. И никто раньше не обращал на них внимания. Создавалось ощущение, что Вселенная болеет. И виной тому… Ракра никак не могла понять – ответ раз за разом ускользал от нее. Она видела, что все связано с определителями, но они были своего рода симптомом или даже не так – иммунной реакцией организма.
– Когда запускаем сеть, кэп? – Кростор устал ждать на другом конце провода.
Ракра в последний раз сверилась с расчетами.
– Заводи таймер. Пятнадцать минут.
– Есть, кэп.
Видеосвязь прервалась. Ракра отложила свой переносной дисплей и нажала на красный треугольник на большом экране. Раздался протяжный гудок, затем три коротких, и каюту наполнило тихое потрескивание радиоэфира.
– Всей команде занять свои места, приготовиться к аварийному старту. Повторяю. Всей команде занять свои места. Пристегнуть ремни.
Отключив громкую связь, капитан вывела схему звездолета. Красные точки сновали туда-сюда и замирали. Через минуту на экране была статическая картинка. Ракра вытащила из ящика под экраном белую коробку, приложила к ней палец. Щелкнул замок – теплый, будто живой, черно- зеленый шар лег ей в руку. Капитан вернулась в свое гнездо, села в позу лотоса и прикрыла глаза. Громкая связь снова заработала – Кростор пустил таймер. Отлично.
Гигантские цифры мигали на большом экране. Ракра знала, что сейчас антенны звездолета, все до единой, разворачиваются в сторону 403-3. Она представила, как ощетинился корпус корабля, и подумала, что земляне сейчас наверняка запускают систему ПРО. С их стороны глупо было бы не следить за теми, чью планету они уничтожили. Что ж, посмотрим. Она подумала о своем экипаже – каждый сейчас сидел в своем кресле, руки утоплены в мягкие подлокотники, кишащие датчиками. В обычной ситуации они снимали показания организма, но после перепрограммирования… Кростон, чудак, так и не заметил приписанных ею строк кода…
Часы показывали 00:00:13. Совсем чуть-чуть. Ракра покатала шарик в ладони, затем приложила его к грудине. Раздался писк на очень высоких частотах. На черном экране бело-голубым светилось 00:00:00. Ракра вдавила шар что было силы.
Центры нацбезопасности по всему миру не успели отреагировать. Да, собственно, они и засечь ничего не успели. Звездолет центавриан не выпустил ракет, не включил лазеры – он просто начал передавать сигнал. Кодировка была непривычной, и только. Прежде чем компьютеры взялись за расшифровку, все люди – в центре, в других офисах, во всем городе, на всей планете – отключились. По-прежнему гудели вышки электропередач, из колонок в кафе и на заправках разносилась музыка, телевизоры показывали новости и сериалы домохозяйкам, повсюду горел свет – в офисах, квартирах. Жило все, кроме людей. Сидя, стоя, лежа, на работе, в квартире, на улице, в магазине они замирали: нервные клетки переставали подавать сигналы конечностям – функционировал только мозг. Глаза оставались открытыми, зрачки расширялись, но они не видели того, что происходило вокруг. Они видели то, на что заставлял их смотреть сигнал с корабля. Раз за разом. Словно зацикленный плейлист. Скулы и челюсти сводило судорогой. У некоторых текли слезы, хотя они даже не могли их сморгнуть. У одних пересыхало во рту, у других обильно выделялась слюна. И на всех без исключения лицах застыло выражение ужаса. Ужаса вскрывшихся воспоминаний. У каждого своих…
Я еду в машине. Небо уже окрасилось розовым. Полупустое шоссе. В приоткрытое окно сочится запах травы и медоносов. Впереди маячит придорожное кафе, и я подумываю, а не отведать ли мне шашлычка. До Казани еще 800 километров, сообщает указатель, а я и так в пути без малого целый день. Я уже почти чувствую островатый вкус специй и томатную кислинку кетчупа, хруст слегка подгоревшего лука и вязкое, немного жестковатое мясо. Бууууу… трубит зачем-то фура, едущая навстречу. Бум. Что-то массивно и глухо ударяется о капот. Пальцы инстинктивно вцепляются в руль, боковым зрением вижу крупный силуэт, который описывает дугу в воздухе. Сердце судорожно колотится. Слева визжат тормоза фуры. Я тоже бью по тормозам, криво выворачиваю на обочину, выскакиваю из машины. Что-то произошло. Возвращаюсь назад. Фура замерла впереди, метрах в десяти. Ноги то семенят, то вязнут. На неровном асфальте лежит куль. Я наклоняюсь, не дыша вглядываюсь. Обратно на меня смотрят остекленевшие глаза, вставленные в кусок изодранного в клочья мяса. Я еду в машине. До Казани ровно 800 километров.
Бесконечно…
Я лежу на кровати и таращусь на яркие лампочки. Свет в них кажется жидким, будто его можно потрогать. Я знаю, что с руками и ногами все в порядке, но не могу заставить их пошевелиться. Сквозь неплотно притворенную дверь слышно, как в душе течет вода. Это он моется. Моется после того как… Я ведь не хотела. Я просила. Свожу ноги. Кажется, чувствую каждый синяк. Раздается шлепание мокрых ног по линолеуму, и скрипит дверь. Я лежу на кровати. От яркого света перед глазами бегут пятна. Чувствую каждый синяк на теле…
Бесконечно…
Бесконечно…
Бесконечно…
Я…
Я…
Я…
«Вспоминайте… Вспоминайте…»
Звездолет центавриан двигался по орбите 403-3. Двести три члена экипажа мирно спали, каждый на своем месте, словно их погрузили в гибернацию перед длительной экспедицией. Компьютеры показывали время в полете – пятьдесят два часа. Шел пятьдесят третий виток вокруг голубой планеты. Но если приглядеться к экипажу, на лицах застыло выражение крайней сосредоточенности – не было в них ни радости, ни печали, ни умиротворенности. В мозгу каждого строчка за строчкой бежала гигантская формула с подсвеченными желтым определителями. Каждые три часа формула сменялась картой Вселенной, на которой красными опухолями пульсировали детерминанты. Еще тысяча циклов, и ее команда будет знать, как действовать, что делать с определителями. Тогда корабль запустит двигатели и отправится по заложенному маршруту. Она уже едва ли сможет им помочь. У нее остались лишь воспоминания, режущие скальпелем. Ее воспоминания:
Я стою под проливным дождем на стартовой площадке космодрома. Сергей напротив. Он улыбается, но как-то извиняюще, отстраненно. «Улетай, если надо», – говорит он, совершенно не сожалея. «И ты не будешь скучать?» «Знаешь же, сколько работы. Нужно будет подключить все твои расчеты в нашу базу и мою формулу». А меня ведь не будет, может, лет десять. Может, никогда. «Ну, давай. Не стоит вам задерживать старт, да и у меня дел… ну ты сама знаешь». Он раскрывает руки, и мы обнимаемся. Он даже похлопывает меня по спине, этак по-дружески. И я понимаю, он больше никогда меня не поцелует. Я стою под проливным дождем… Бесконечно…
Сергей открыл глаза и заморгал. Он сидел у себя в кабинете. Царила тишина. Никаких взрывов, горящих звездолетов на краю Вселенной. Он не очень понимал, что творилось в его голове последние… Сергей сверился с часами на дисплее и не поверил глазам – на экране мигало 13 февраля. Три недели! Но это точно был не сон. Очень походило на воспоминание, но он ведь ни разу не летал в космос. И космодром посещал лишь однажды – когда Ракра покидала Землю. Три недели назад она отправилась к другим звездам, улетела, чтобы пересечь расстояние, которое он установил между ними. С глаз долой – из сердца вон? Она хотела забыть, забыться в своих определителях. Он же теперь хотел вспомнить. И помнил. Давно ушедшее желание… Сработала квантовая запутанность, для которой световые годы ничего не значат. Но не это главное. Он знал то, чего не знала она.