Удивительные приключения рыбы-лоцмана — страница 25 из 52

Валерий

[79]

То обстоятельство, что крошечная (смешные по нынешним временам семьдесят две страницы) повесть Линор Горалик вышла отдельной книжкой, говорит о многом – обычно издатели просто не замечают текстов такого размера. Однако для Горалик было сделано исключение, и это не случайно: по сути дела, факт существования в рамках нашей сегодняшней словесности этой удивительной девушки – многогранной, как Леонардо да Винчи, и работоспособной, как Дмитрий Быков, – и сам по себе служит колоссальным исключением из всех правил. За что бы Горалик ни бралась – стихи и прозаические миниатюры, романы, детские сказки и гуманитарный нон-фикшн, популярнейший блог и культовый комикс про Зайца Пц, – она каждый раз институирует создание нового тренда (а то и жанра), упрямо прокладывая новые дорожки в обход истоптанных.

«Валерий» в этом смысле – не исключение. Главный герой повести – огромный, могучий и… слабоумный мужчина неопределенного возраста. Он живет с дурно воспитанным котом и кроткой мамой, ходит на лечебную физкультуру и занятия «творчеством», дружит с другим дурачком по имени Алик и любит рыжего кудрявого психолога Дину (поклонники творчества Горалик немедленно увидят здесь параллель с ее сказкой «Мартин не плачет», повествующей о любви огромного слона Мартина к маленькой девочке Дине). Мир Валерия – это одновременно и мир взрослого, в котором возможны такие вещи, как секс, смерть, насилие или, допустим, ответственность за себя и близких, и мир ребенка – волшебный, непредсказуемый и зыбкий, в котором через яму в песочнице несложно попасть в ад, а под кроватью запросто может обнаружиться мохнатое чудище. Трогательный, беззащитный и в то же время смертельно опасный Валерий оказывается идеальной призмой, позволяющей увидеть окружающую действительность сразу на двух уровнях – и как сетку рациональных закономерностей, и как непостижимую систему тайных знаков.

Прозаик Михаил Бутов когда-то проницательно заметил по поводу Линор Горалик, что пуповина, связывающая ее тексты с нею самой, не перерезана, а значит, каждое написанное ею слово можно (и нужно) оценивать не только в рамках чистого искусства, но и в контексте личности автора. Как, почему, зачем Горалик решила создать своего «простодушного» – пока неясно. Возможно, на этот вопрос сможет дать ответ следующий изгиб той причудливой траектории, по которой движется ее мятежный дух, а возможно и нет. Пока же нам остается лишь озадаченно наблюдать, как из глубин непостижимого – и, похоже, безграничного – внутреннего мира Линор Горалик на поверхность поднимается круглая седая голова ее удивительного героя – страшного, жалкого и в то же самое время непреодолимо обаятельного.

Андрей Рубанов

Готовься к войне

[80]

Андрей Рубанов – из тех авторов, которых узнаёшь по одному абзацу текста: подобранного, пружинистого, слегка наэлектризованного. Под стать авторской манере и герои – энергичные, вечно прыгающие через две ступеньки, побулькивающие от адреналина и как будто избыточно живые на фоне аморфных, вяловатых современников.

В своем новом романе «Готовься к войне» Рубанов доводит все эти единожды найденные приемы до абсолютного, бриллиантового совершенства. Его герой, 41-летний банкир Сергей Знаев (многие, наверное, вспомнят его по «эпизодическим ролям» в других книгах Рубанова – «Сажайте, и вырастет» и «Жизнь удалась»), – самое яркое и эффектное воплощение придуманного писателем образа супермена-невротика: каждый день, каждую минуту он выжимает из себя мощность в 240 лошадиных сил. Вся его жизнь – истовое служение божеству по имени «эффективность»: ни одного лишнего движения, ни секунды, потраченной впустую. Знаев железной рукой управляет собственным банком, пишет книгу о финансах в России, вынашивает новый амбициозный проект, понемногу меценатствует, утром шлифует мускулы особой гимнастикой, а вечерами сбрасывает напряжение, участвуя в своеобразном «бойцовском клубе», созданном на паях с приятелем. Он успешен, он многого добился, у него блестящие перспективы. Однако у этого успеха есть, как водится, и обратная сторона: одиночество, нервное истощение да изнуряющая, физиологическая ненависть к медленному миру вокруг – слишком инертному, не способному выдерживать заданный банкиром бешеный темп.

Всё меняется, когда на пути Знаева появляется юная, рыжеволосая, гордая и самостоятельная Алиса. Решение влюбиться в нее банкир принимает вполне осознанно («я это заслужил»), однако дальнейшие события разом выходят из-под его контроля. То, что поначалу воспринимается Знаевым как маленькая позволительная поблажка самому себе, становится мощнейшим стимулом для того, чтобы пересмотреть базовые устои своего существования.

Впрочем, читатель, привычно ожидающий рифмы «розы» («очеловечивания» бездушного, механистичного героя под влиянием истинного чувства), будет обманут. Действительно, влюбленность приводит к тектоническим сдвигам в мире Знаева. Однако параллельно с формальным «очеловечиванием» внезапно и непредсказуемо начинает осыпаться, оползать и скукоживаться сама личность банкира – оказавшись вне хитинового панциря им же самим созданного безжалостного распорядка, Знаев стремительно теряет индивидуальность, волю и энергию. То, что на протяжении первой сотни страниц казалось маскулинной версией женского «розового» романа, при ближайшем рассмотрении оборачивается жесткой экзистенциальной драмой с открытым финалом.

Как роман, «Готовься к войне» максимально близок к идеалу. Всё то, что манило, очаровывало, намекало и обещало в предыдущих книгах Андрея Рубанова, здесь наконец звучит в полную силу. Мастерски сочетая эффект узнавания («я тоже так делаю – это про меня!») с эффектом полнейшей неожиданности и шока («неужели такое в принципе возможно?»), автор ухитряется страницу за страницей выжимать, истребывать из читателя головокружительной силы эмоции. Однако как всякая вершина, «Готовься к войне» таит в себе и первые признаки возможного упадка. Фактура, сделавшая Рубанова литературной звездой, понемногу начинает истончаться: любой новый роман из жизни современных городских невротиков-харизматиков неизбежно станет для него шагом назад. И это дает нам дополнительные основания с особым нетерпением ждать нового романа Андрея Рубанова: ведь из него мы, наконец, узнаем дальнейшую судьбу его автора.

Йод

[81]

Главное слово, характеризующее всё творчество Андрея Рубанова, – это слово «драйв». О чем бы он ни писал – о заросшей галлюциногенной травой Москве недалекого будущего или о тюремных буднях, – его всегда захватывающе интересно читать, а любой вышедший из-под рубановского пера текст обязательно искрит и потрескивает от скрытого электрического напряжения. К роману «Йод» сказанное относится в полной мере: он словно бы гипнотизирует читателя, втягивает его в себя с головой, заставляя доверчиво внимать самым спорным и странным откровениям автора и с готовностью прощать многочисленные нестыковки и систематический обман композиционных ожиданий.

Оговорюсь сразу: никакого сюжета у «Йода» нет. По сути дела, это кое-как скомпонованные мемуары Андрея Рубанова, знакомого нам по «Сажайте, и вырастет», – бывшего интеллигента, бывшего бандита, бывшего банкира, бывшего зэка и бывшего пресс-секретаря чеченского лидера Бислана Гантамирова. Заявленная в завязке цель – убить человека, подставившего и предавшего героя, так до самого финала и остается обманкой: никого Рубанов, конечно же, не убьет, да и неважно это всё, в общем-то. А вот что по-настоящему важно – так это бесконечные монологи, пафосные, нервные и путанные, в которых устами своего героя автор на разные лады высказывает собственное жизненное кредо, а заодно мысли о судьбах России после развала Советского Союза.

Звучит не слишком увлекательно, не правда ли? Если бы подобный опус вышел из-под пера любого другого автора – безусловно. Но в том-то и фокус, что даже такую унылую и на первый взгляд бесперспективную фактуру Рубанов умеет превращать в чистое золото. Его суждения раздражают, но завораживают, а биографические истории вызывают одновременно оторопь и безусловное, стопроцентное сопереживание. Хуже того – сам текст романа словно бы нарочно напрашивается на пространное цитирование и заучивание наизусть.

Вероятно, причина всего этого – в потрясающей биографии самого автора. Университет в конце восьмидесятых, бандитские разборки в начале девяностых, сомнительный бизнес и бешеные деньги в их середине, тюрьма – в конце, а после, уже в нулевые, – Чечня, литература и новый, совершенно иной – мирный и мелкий – виток бизнеса… Собранные в рамках одной судьбы, эти вехи изумительно точно повторяют изгибы всей российской жизни последних двух десятилетий и наделяют Рубанова редкой, надперсональной, в сущности, харизмой. Подлинный «сын века», он – едва ли не единственный в сегодняшней отечественной прозе – честно заработал себе право говорить от лица поколения, пережившего девяностые. И именно поэтому его монологи всегда так жгуче интересно читать или слушать – невзирая на пафос, завиральность и, как в нынешнем романе, демонстративное отсутствие сюжета. Кому другому – нет, а Рубанову – можно. Рубанов – заслужил.

Психодел

[82]

Для читателя, уже знакомого с творчеством Андрея Рубанова, его новый роман станет полнейшей неожиданностью. Маскулинно-тестостероновый, энергичный и брутальный создатель лучших, пожалуй, книг о девяностых, а также головокружительной антиутопии «Хлорофилия», в этот раз нарушает весь кодекс собственных неписаных правил.

Во-первых, время действия «Психодела» – не героико-бандитское недавнее прошлое (и уж тем более не отдаленное будущее), а самые что ни на есть наши дни – холодная зима и небывало жаркое лето 2010-го. Во-вторых, всегдашний герой Рубанова – «self-made man» из девяностых, жесткий, тертый, всякого на своем веку навидавшийся и оттого многое понимающий – в романе, конечно, присутствует, но с авансцены смещается ближе к кулисам и – о ужас! – приобретает выраженные демонические черты. Но самое главное и невероятное состоит в том, что центральным персонажем «Психодела» впервые в рубановской практике становится женщина – существо в прежних книгах неизменно прозябавшее на ролях второго, а то и третьего плана.

Выпускница Финансовой академии, бодрая тридцатилетняя девушка Мила Богданова живет под девизом «Зато я умная и красивая» – эта магическая мантра помогает ей в любой жизненной передряге. У Милы имеется жених – красивый и тоже, вроде бы, очень бодрый юноша Борис, новенькая машинка и съемная двушка в новостройке. Недавно Мила с Борисом договорились сыграть весной богатую свадьбу, а пока счастливо проводят новогодние каникулы за городом с друзьями. Однако финал отпуска драматичен: приехав домой, герои обнаруживают, что квартиру ограбили – вынесли деньги, одежду, украшения, даже еду из холодильника… В скором времени часть украденных вещей найдется – не без помощи неизвестно откуда взявшегося старшего друга Бориса, Кирилла Кораблика по прозвищу «Кактус». Именно с этим странным человеком – мудрецом, циником, интеллектуальным каннибалом, мерзавцем и неисправимым роматиком – бодрой Миле придется сразиться для того, чтобы спасти себя, свое будущее и своего Бориса – прекрасного принца на серебристом BMW, который, в отличие от боевитой невесты, трагически неспособен постоять за себя.

Как всегда у Рубанова, «Психодел» – роман многослойный. С одной стороны, это рассказ о конфликте поколений – не отцов и детей, но старших и младших братьев. Кирилл «Кактус» – типичный человек из девяностых, реликтовая рыба, всё еще зубастая и опасная, но уже очевиднейшим образом задыхающаяся на отмели нулевых, где правила устанавливают люди десятью годами моложе. С другой стороны, «Психодел» – это история гендерных стереотипов и их крушения: бодрые нулевые и приходящие им на смену 2010-е – время, когда накачанные мускулы и большой автомобиль перестают быть функциональной приметой настоящего самца, а миниатюрная девичья фигурка нередко маскирует недюжинную звериную хватку. При желании «Психодел» можно интерпретировать как роман о сломе эпох в целом (тема, не теряющая актуальности и пронзительности, о каких бы эпохах ни шла речь) или как затейливую вариацию на тему социального дарвинизма, при котором сильнейшие особи выживают, поедая слабейших.

Однако Рубанов не был бы Рубановым, если бы по своему обыкновению не уловил в вибрациях атмосферы, не выкристаллизовал и не предъявил читателю ключевой социальный и психологический тип текущего момента. И в этом качестве бодрая, умная и красивая Мила – одновременно уникальная и универсальная – по-настоящему идеальна. В самом деле, нынешнее время если кому и принадлежит, то именно таким Милам. И то, что это признаёт даже закоренелый мачо Рубанов, говорит о том, насколько велико их могущество.

Захар Прилепин