Есть вещи поважнее футбола
Дмитрий Данилов – писатель одного приема. Раз приблизительно в два года он ставит над собой некоторый не слишком жестокий эксперимент, результаты которого с обманчивым простодушием фиксирует в прозе одновременно очень личной, почти интимной, и в то же время исключительно отстраненной, нарочито избегающей даже местоимения «я». В первом своем романе «Горизонтальное положение» Данилов на протяжении года вел честный дневник, с несколько маниакальной тщательностью ежедневно занося в него всё, что происходило с ним от пробуждения до засыпания. В «Описании города» он, как следует уже из названия, изучал и описывал заурядный русский провинциальный город. Для третьего романа писатель решил гальванизировать свою несколько подостывшую с юношеских времен любовь к футболу и в течение целого сезона ходить на матчи московского «Динамо», разбавляя это занятие спорадическими вылазками в третий дивизион – на игры подмосковной команды «Олимпик-СКОПА».
То, что получилось в результате этого странноватого проекта, формально вполне соответствует поставленной задаче. В строгом хронологическом порядке Данилов описывает домашние и выездные матчи «своей» команды, с некоторой периодичностью вставляя в этот плавный нарратив энергичные краткие интерлюдии – отчеты об играх «Олимпика». Всё как будто сугубо бесхитростно: электричка до Химок, полтора километра пешком вдоль парка, проход на трибуны, не хотите ли сделать прогноз, болельщики кричат, «Динамо» давит-давит-давит-давит, но почему-то так и не забивает, первый тайм вничью, ну да, ну да, всё как обычно, итоговый счет, состав команд, судейская бригада… Сперва текст кажется свежим и необычным, однако постепенно монотонность начинает раздражать, раздражение накапливается, нарастает, выплескивает через край… В этот момент самое главное – не бросить книгу, потому что в определенной точке (я бы расположила ее около пятидесятой страницы) меланхоличный однообразный бубнеж внезапно взмывает на какой-то принципиально иной, совершенно заоблачный уровень. Плоская на первый взгляд композиция «раскладывается», обретая глубину и объем, повторы оказываются не следствием авторской беспомощности, но методом ритмической организации текста, проза без малейшего видимого усилия трансформируется в поэзию и обратно, да и вообще демонстрирует безупречно округлую не то песенно-сказовую, не то балетную структуру: куплет, припев, каноническая вариация, контрапункт – и снова куплет… Шаг, кружение, прыжок, шаг…
Даже бесстрастная, нарочито прохладная интонация оказывается «обманкой», скрывающей под собой массу сложных и тонких эмоций – начиная от мучительного, вечно неудовлетворенного и неразделенного чувства к родной команде и заканчивая горем из-за потери друзей (футбольный эксперимент Данилова хронологически совпал со смертью двух близких ему людей – футболофоба музыканта Анатолия Монахова и футболофила поэта Виктора Иванiва). Сухие строчки футбольной хроники – не то что бы внезапно, но четко отследить этот момент вам едва ли удастся – расцветают проникновенной историей любви, надежд, саднящих обид, тягучих разочарований и нечаянных, но оттого особенно острых и головокружительных радостей. «Динамо» в описании Данилова выглядит эдаким «обедневшим аристократом» – великим чемпионом в прошлом, а в настоящем – крепким середняком-неудачником, непревзойденным мастером «мучительной игры с аутсайдером», специалистом по истязанию болельщицких сердец. На фоне этих болезненных и жгучих отношений флирт с подмосковным «Олимпиком» выглядит не более чем легкомысленной интрижкой, которая призвана немного разрядить обстановку и подарить автору забвение и отраду, однако на практике тоже оборачивается переживаниями и болью…
За образец для своей книги Дмитрий Данилов взял документальный роман Стивена Кинга, посвященный одному (как выясняется на последней буквально странице, победному) сезону бейсбольной команды «Ред Сокс», на протяжении без малого ста лет мучившей своих болельщиков неудачами. Однако (простите за спойлер, но это, что называется, открытая информация) для «Динамо» сезон 2014–2015 годов не становится триумфальным – команда по-прежнему болтается в центре турнирной таблицы, все надежды пошли прахом, все тревоги и опасения не оправдались. Ну да, ну да, всё как всегда, как сказал бы лирический герой Данилова. Начавшись на ровном месте, ровным же местом роман и заканчивается, однако то, что уложилось в промежуток между этими двумя точками, может, на триллер и не тянет, но на звание одной из главных книг уходящего (не самого, впрочем, урожайного) года – вполне.
Андрей Аствацатуров
Люди в голом
С переходом Евгения Гришковца в нишу откровенно коммерческого искусства, разработанная им делянка «новой искренности» начала было приходить в упадок и зарастать сорной травой. Однако свято место, как известно, очень редко остается пусто, и вот уже на смену наивному, открытому и немного сентиментальному провинциалу спешит лирический герой совсем иного типа – нервный, сложный, обаятельный и немного смешной гуманитарий-астеник из Санкт-Петербурга. Именно таким предстает в своей дебютной книге филолог Андрей Аствацатуров, ухитряющийся диковинным образом сочетать высокомерный интеллектуализм с щемящей откровенностью, а иронию (порой достаточно ядовитую) – с трогательной доброжелательностью и симпатией по отношению к окружающим.
Несмотря на гордый подзаголовок «роман», «Люди в голом» – по сути дела, сборник автобиографических виньеток, забавных историй, происходивших с автором, его соучениками, друзьями и друзьями друзей в разные годы – начиная с семидесятых и заканчивая нулевыми. А некоторое формальное романоподобие этой конструкции придают, пожалуй, лишь сквозные персонажи, периодически всплывающие в разных новеллах книги, – чаще всего при самых неожиданных и комичных обстоятельствах.
Выживание хлипкого троечника-очкарика из интеллигентной семьи в советской школе, тихая и упорная борьба с завышенными родительскими ожиданиями, обиды и страхи, уродливые игрушки, глупые песни и стишки – сочетанием смешного и душераздирающе-печального «детская» часть книги напомнит читателю не только Гришковца, но и, допустим, Павла Санаева с его повестью «Похороните меня за плинтусом». А истории, относящиеся к более «взрослому» периоду (главным образом сюжеты из студенческой и преподавательской жизни), интонационно напомнят эссеистику Льва Рубинштейна, но вместе с тем и рассказы Сергея Довлатова…
Вообще же «Люди в голом» Аствацатурова – из тех книг, которые неизбежно расходятся на анекдоты, превращаясь в своеобразный городской фольклор. Чего стоит, к примеру, история про то, как главный герой со своим другом Федором Двинятиным решили организовать рок-группу! А про то, как философ-постмодернист Александр Погребняк покупал в Нью-Йорке кожаные штаны? Или про то, как студентки-третьекурсницы отправились ночью собирать грибы в Пушкинский парк, и чем это закончилось для их научной руководительницы? А про то, как успешная сдача анализа мочи влияет на карьеру гуманитарного ученого?.. Едва ли не каждый рассказ Аствацатурова просто обречен на счастливую и долгую жизнь в качестве байки, которую по многу раз рассказывают в компаниях, постепенно забывая имя ее автора и, возможно, со временем начиная заменять в пересказе отстраненное и холодноватое «он» теплым и личным «я»…
Именно в этой стопроцентной узнаваемости деталей, в филигранно переданных и знакомых ощущениях, в радостной готовности читателя в каждой новелле подставить себя на место рассказчика, и заключена магия «Людей в голом». Конечно, Аствацатуров – не Гришковец: его лирический герой не настолько универсален, и это заведомо несколько сужает круг его потенциальных читателей и почитателей. И тем не менее, людей этих вовсе не мало. Если вы родились между 65-м и 80-м, имели сомнительное счастье состоять в рядах пионерской организации и хотя бы год провели в советском вузе (конечно, лучше, если гуманитарном, но и технический, на самом деле, тоже подойдет) – «Люди в голом» не единожды высекут из вас искру самой живой и непосредственной эмоции.
Сергей Самсонов
Железная кость
Новый роман Сергея Самсонова – это какая-то такая вещь, которая вообще непонятно как могла появиться сегодня, да еще и в голове человека, родившегося в 1980 году и, по сути дела, заставшего только горькое послевкусие советской эпохи. Между тем его герои с говорящими фамилиями Чугуев и Угланов – оба выходцы из города Могутова (под этим названием, не слишком шифрусясь, скрывается Магнитогорск), оба та самая пресловутая «железная кость» – представляют собой, по сути дела, идеальные образы позднесоветского агитпропа. Потомственные металлурги, злой, яростной любовью влюбленные в выплавляемую ими сталь, ревнители пролетарской чести, готовые приносить любые жертвы и требовать их с других, лишь бы не погас огонь в домнах, они словно бы сошли с плаката семидесятых – утратив, впрочем, по дороге романтическую нечеткость прорисовки и сентиментальный флер.
То сходящиеся, то расходящиеся истории сталевара Чугуева и сталелитейного олигарха Угланова, сплавленные (говоря о «Железной кости», удержаться от металлургических метафор решительно невозможно) в сложную и не всегда постижимую разумом конструкцию, обладают чертами настоящего постсоветского эпоса. Гибель и новое рождение отечественной тяжелой промышленности, личный успех и коллективный крах, бандиты и почти не отличимые от них менты, чугун, сталь, кровь, а также, разумеется, обязательные в этом ряду сума и тюрьма – Самсонов берет изъезженную до невозможности тему девяностых – начала нулевых и говорит об этой эпохе так, как никто до него.
Впрочем, главное в романе Самсонова – это не «что», а «как», и настоящий герой «Железной кости» – не сталь даже, но язык. По-платоновски тяжелый, нарочито и продуманно неповоротливый, сложный, лаконичный и вместе с тем какой-то антикомпактный, он одновременно и главный бонус, и главная проблема романа. Продираться сквозь текст неимоверно трудно (прочесть больше двадцати страниц подряд – как отстоять смену в горячем цеху) и в то же время захватывающе интересно. Более того, потом непросто переключиться на что-то иное: всё, написанное не по-самсоновски, кажется избыточно простым, грубым и каким-то неорганичным.
Коротко говоря, не та книга, которую порекомендуешь другу в отпуск, но если Самсонову повезет, то лет через пятьдесят нашу эпоху и ее литературу будут изучать именно по его роману.