Прошка по лицу её понял, как она довольна, что листы будущей книги в сохранности, здесь, у неё. Она даже с облегчением вздохнула.
— Вам ничего, Прохор, не велели?
— Велели. Проверенные листы в обмен привезти.
— Правда. Сейчас.
Она вышла из комнаты, унося пачку с собой. Он огляделся.
Комната низкая, небольшая, с овальным столом посреди и плетёными стульями. У стены комод. И ничего больше. А он думал, писатели богато живут. Ну, не богато, так особенно как-то, непохоже на обыкновенных людей.
— Я думал, писатели необыкновенно живут, — сказал он, когда Анна Ильинична вернулась, неся проверенные листы.
Сказал, чтобы как-то вступить в разговор, потому что не хотел уходить, не поговорив. Ни за что он так не уйдёт!
— Какие писатели? — удивилась она.
— Да хоть бы вы.
— Ах, я? Батюшки мои, ведь верно. Вот он каких писателей имеет в виду!
Она рассмеялась. Глядя — на неё, и он засмеялся, так весело она расхохоталась.
— Да, правда, пишу немного… А вы что же, читали что-нибудь?
— Пока не пришлось.
— Милый вы чудак, Прохор! — улыбнулась она. — А у вас неплохая работа, печатником?
— Очень подходящая даже! Анна Ильинична, а как писатели пишут? Владимир Ильин, к примеру, как пишет?
Вдруг она стала другой, какая-то сдержанность появилась в лице.
— К сожалению, не знаю. Пожалуйста, Проша, спрячьте листы вот так, под куртку, как бы не выпали! Передайте, что всё отлично, скажите Фролу Евсеевичу.
Прошке ужасно не хотелось уходить так скоро от Анны Ильиничны.
— Я отчего спрашиваю, — пряча под куртку листы и нарочно медленно застёгивая пуговицы, рассуждал он. — Книгу печатаешь, знать охота, про что она, как. Мне один знакомый человек объяснил, что в этой книге про Россию вся правда написана. Капитализму прибывает в России, а рабочему народу не лучше.
— Он правильно вам объяснил, — ответила Анна Ильинична с улыбкой.
А Прошке всё больше она нравилась. Хотелось говорить с ней откровенно о чём-то важном и душевном.
— Научная книга «Развитие капитализма», а политическая. Я хоть и мало листов прочитал, а что политическая, это я понял.
— Да? — вопросительно сказала она.
Хотела что-то добавить ещё, но сдержалась.
— Может быть. Может быть. Но не будем обсуждать.
— Ясно. Допечатать надо успеть, пока жандармы не доискались.
— Что?! — тихонько ахнула Анна Ильинична и кончиками пальцев приложилась к щекам. У неё разгорелись щёки. Видно было, какие у неё горячие щёки. — Сейчас надо меньше об этом говорить.
— Понял. Я почему про жандармов вспомнил. Иду к вам с листами от книги, а он мимо в коляске. Он каждый день мимо нас ездит. Важный, по сторонам не глядит. А не чует, какую мы книжку о России печатаем. Она хоть и разрешённая, а всё-таки, если вникнуть Анна Ильинична, вы Владимира Ильина знаете?
Наступило молчание. Несколько секунд было молчание. Длинных несколько секунд. Зачем ты спрашиваешь, Прошка? Ведь со всех сторон намекают тебе: пока помолчим. Прошка видел милое, темноглазое и немного встревоженное лицо Анны Ильиничны. «Надо на другое перевести разговор!»
— Анна Ильинична, я вашу книгу «Школьные товарищи» в библиотеке возьму.
— Она не моя, Проша. Я её с итальянского перевела.
— Во-о, с итальянского! Во какая вы образованная!
Она рассмеялась. Как хорошо она смеётся!
— Вы тоже можете образованным стать. Надо захотеть. Вы умеете хотеть? Вы много читаете, Проша?
— Читаю. С малых лет. А вы?
— И я с малых лет. У нас дома все книгочеи. В юности я в деревне живала. Каждое лето. В деревне Казанской губернии. Домик у нас старенький был, запущенный сад, обрыв над речушкой. У меня любимая аллейка берёзовая, в лунные ночи вся лунным светом расписана. А в безлунные сад тёмный, сад старый, глухой, а мы — на крылечке под лампой, все с книгами.
— Анна Ильинична, мне один знакомый человек говорил, вы стихи сочиняете.
— Какой у вас знакомый всеведущий! Сочиняла, когда ваших лет была.
— Скажите свой стих, Анна Ильинична, а?
— Вот чудак! Далеко это всё.
— Всё равно скажите, пожалуйста!
— Право, чудак Ну вот «Ночь давно уж, всё-то дремлет, всё кругом молчит. Мрак ночной поля объемлет, и деревня спит В хуторке лишь на крылечке светит огонёк и за чтением серьёзный собрался кружок» Незатейливые мои стихи.
— «И за чтением серьёзный собрался кружок» Это ваши сёстры, братья? Хорошая у вас, видно, семья?
— Правда, хорошая, в этом я счастлива. Пора вам в типографию, Проша. Листы не выроните? Нет? Надёжно? И знаете, что я вам посоветую? Будьте осторожны в разговорах с чужими. Особенно о политике.
А он только собирался рассказать ей о сегодняшнем особенном вечере! Так и подмывало его поделиться с Анной Ильиничной. Теперь, после предупреждения, он не решился. Скажет, болтун.
И ушёл не поделившись.
Анна Ильинична, заперев дверь, подошла к окну. В окно видно, как Прошка, перебежав улицу, бодрым шагом направился к конке. Узкоплечий, в драповом коротком пальто до колен.
«Славный мальчишка. Совсем мальчишка ещё. А неглупый. И славный, — думала Анна Ильинична. — Значит, политическая книга? Что же, верно знакомый человек ему объяснил. Володе было бы радостно знать, что рабочие самую суть в книге улавливают. Интересно было бы Володе узнать».
Анна Ильинична постояла, пока Прошка вскочил в подошедшую конку, и ушла в соседнюю, совсем уже крохотную комнатку с железной кроватью под белым пикейным одеялом и небольшим письменным столиком. Накинула на плечи тёплый шарф — в комнатёнке прохладно — и развернула отпечатанные вчерне листы.
Теперь она будет их читать много часов, проверять каждое слово и цифру. Пропустит обед и очнётся от работы, лишь когда стукнет за окном, оборвавшись с карниза, мартовская певучая льдинка. Ночь. Спит каменный Петербург. Пора спать, Анна Ильинична!
«Ещё немного. Хоть час. Несколько листов ещё прочитаю. Всё хорошо, Володя! Дело идёт».
После работы надо было идти в тот «особенный» дом, но сначала Прошка побежал в библиотеку. Что за книга? Название, правда, ребяческое, но хотя Прошка чаще читал научные, политические и вообще серьёзные книги, однако и «Школьные товарищи» итальянского писателя Эдмондо Де Амичиса не прочь почитать. Тем более в переводе Анны Ильиничны.
Именно оттого особенно хотелось Прошке поскорее взять в библиотеке книжку, что её перевод! Какое-то приподнятое чувство осталось у него от встречи с Анной Ильиничной. А спросите, что такого в ней исключительного, не ответит. Не знает. Только чувствует, поговорила, приоткрыла что-то важное, а ещё многое неоткрытым осталось! Прошку тянуло и звало к тем людям, о которых Анна Ильинична сочинила стихи:
И за чтением серьёзный
Собрался кружок.
У Прошки кружка не было. Ходил в одиночку. Не с кем поделиться сокровенными мыслями. Вот только, может, сегодня На сегодняшний вечер у Прошки были большие надежды!
С такими мечтами он шагал по знакомой дороге к публичной библиотеке, не очень подалеку от типолитографии Лейферта. Библиотекаршей в этой библиотеке была стриженая требовательная барышня в чёрной юбке и белой кофточке, застёгнутой на много меленьких пуговичек до самого горла. Она любила идейных читателей и молодым ребятам, вроде Прошки, старалась давать деревенские очерки Глеба Успенского, или статьи о рабочем классе Шелгунова, или другие содержательные произведения о беспросветной жизни народа.
Поэтому, услыхав: «Мне „Школьные товарищи“ итальянского писателя Де Амичиса», она в удивлении подняла круглые, как дужки, брови.
— Верно, для младшего брата? — спросила она.
— Нет у меня брата. Для себя самого.
— Для себя самого?
Круглые дужки на маленьком лобике поехали выше, а две курсистки в бархатных шапочках, как по сигналу, обернулись от каталогов у стены, где копались. Две пары глаз изучающе и чуть свысока поглядели на Прошку.
— Ведь это детская книга, вы знаете? — сказала библиотекарша.
Прошка чувствовал, его авторитет как идейного читателя падает, но не хотел отступать, и вообще надоело ему читать по указке.
— Детскую мне и надо.
— Детскую? Хм!
Минуты три библиотекарши не было, она разыскивала в библиотечных помещениях «Школьных товарищей», а Прошка стоял с равнодушным видом, не оглядываясь на курсисток.
— Классическая повесть для читателей младшего возраста, — сказала библиотекарша, принеся Прошке не особенно большую книгу в пёстреньком переплёте с коричневыми наугольниками.
— Классическая? Мне такую и надо.
Прошка взял книгу. Всё-таки у него радостно стукнуло сердце при виде пёстренького переплёта: «„Школьные товарищи“. Из дневника ученика городской школы. Сочинение Эдмондо Де Амичиса. Перевод с итальянского А. Ульяновой».
Он сунул за пазуху повесть Де Амичиса.
Курсистки в бархатных шапочках сочувственно переглянулись, что, мол, парень рабочий, в университетах не учился, пускай себе читает.
«Эх, вы, знали бы, какие я книжечки читывал!»
Он мог бы познакомиться с ними. В библиотеке нередко знакомства завязываются у каталогов, где постоянно толкутся читатели, ищут названия нужных книг и обмениваются мнениями, будто в каком-нибудь клубе.
Именно здесь, в библиотеке возле каталогов, Прошка познакомился с Петром Белогорским. Он был студентом, лобастым, растрёпанным.
«Из горного института», — определил Прошка по петлицам и пуговицам тужурки. Выбрали книги, вышли из библиотеки вместе. Разговорились.
В первый же вечер Белогорский спросил:
— Ты слышал, как мы, студенты, бастовали против правительства?
Прошка слыхал, но не очень. Смутно слыхал. Пётр Белогорский рассказал Прошке, как смело бастовали студенты, требуя от правительства свободы слова и сходок, а министр внутренних дел Горемыкин выпустил на студентов отряд конной полиции с плётками.
— Горемыкин — подлец и палач! — сказал Белогорский, оглянувшись, не слышит ли кто.