не изымали, механорецепторы наседного пятна выявляли их присутствие в гнезде и, за счет сложных гормональных процессов регуляции, в яичниках развивалось ровно столько яиц, сколько «полагается»[157].
После завершения процесса откладывания для нормального развития зародыша важно, чтобы яйца находились при определенной температуре. Для успешной инкубации не требуется поддержание постоянной температуры – главное, не давать ей падать слишком низко или подниматься чересчур высоко. Птицы, высиживающие яйца, часто покидают гнезда, чтобы поесть, и за это время яйца остывают, однако зародыши переносят краткие периоды охлаждения лучше, чем перегревание. Яйца большинства видов инкубируются при температуре около 30–38 °C, а высиживающие их птицы поддерживают ее главным образом благодаря своему поведению. Эксперименты, в которых яйца искусственно охлаждали или нагревали, показывают, что птицы меняют свою позу насиживания, в особенности контакт наседного пятна с яйцами, чтобы регулировать температуру яиц. Это справедливо независимо от того, остыли яйца (в ответ родитель усерднее согревает их) или нагрелись (тогда родитель усаживается так, чтобы отвести от яиц избыточное тепло).
При беглом осмотре наседное пятно выглядит не более чем проплешиной с грубоватой, слишком розовой кожей, однако на самом деле это на редкость чувствительный и сложно устроенный орган. Птицы регулируют температуру яиц, увеличивая или уменьшая приток крови к наседному пятну. Более того, контакт яиц с наседным пятном провоцирует выработку гормона пролактина гипофизом, что, в свою очередь, побуждает птицу продолжать высиживать яйца. Если забрать у птицы ее кладку, выработка пролактина стремительно падает: тактильная стимуляция играет решающую роль в этом процессе, как было продемонстрировано в хитроумном эксперименте, при котором наседное пятно крякв, высиживающих яйца, обработали анестезирующим средством. Несмотря на то что птицы продолжали сидеть на яйцах, они не ощущали их, поэтому уровень пролактина снизился точно так же, как если бы яйца у них забрали[158].
Единственные птицы, которые не высиживают яйца, согревая их теплом своего тела, – это большеноги, глазчатая курица и малео (все вместе известные как сорные куры, или большеноги – из-за их крупных лап, которыми они пользуются для рытья). Вместо того чтобы высиживать яйца, эти птицы закапывают их в груды гниющих растительных остатков или в теплую вулканическую почву (в зависимости от вида), где поддерживается температура около 33 °C. У птиц, возводящих такие кучи, например у кустарникового большенога, самец заботится о куче, как правило, в течение месяца, разрывая ее, чтобы выпустить избыток тепла, или добавляя больше материала, если куча начинает остывать. Даррил Джонс, много лет изучавший сорных кур, рассказывал мне: «До сих пор не вполне понятно, как они отслеживают температуру своих куч. Наиболее вероятное объяснение – что у самцов и самок имеется температурный сенсор на нёбе или языке, так как отмечалось, что представители всех этих видов регулярно набирают полные клювы субстрата, когда ухаживают за кучей»[159].
У птиц, высиживающих яйца, птенцы должны быть чувствительны и друг к другу (если их несколько), и к своим родителям. Южноамериканский, или малый американский, лапчатоног (которого я безуспешно искал в Эквадоре) – поразительный пример потребности родителей узнавать, что происходит с птенцами, и наоборот, посредством чувства осязания. Эта малоизвестная, ведущая уединенный образ жизни птица гнездится в густой растительности вблизи рек с медленным течением и высиживает свою кладку из двух-трех яиц всего за десять дней. Птенцы вылупляются слепыми, голыми и совершенно беспомощными, более похожими на представителей воробьинообразных, чем неворобьинообразных видов. Поразительно то, что самец лапчатонога носит двух своих птенцов в специальном кожном кармане под каждым крылом. Вместе с птенцами он способен даже летать. Мексиканский орнитолог Мигель Альварес дель Торо, открывший эту особенность, писал, как вспугнул самца лапчатонога с гнезда, за которым наблюдал, и увидел, как самец летит с «двумя крошечными головками, выглядывающими из перьев у него на боках, под крыльями». Как ни странно, таких карманов нет ни у самок, ни у самцов других близкородственных видов лапчатонога, птенцы которых вылупляются из яиц гораздо более развитыми. Сумка у самца лапчатонога – один из самых удивительных примеров адаптации; напрашивается вопрос, какими механорецепторами пользуются только что вылупившиеся птенцы, убеждаясь, что попали туда, куда нужно, а также самец лапчатонога – чтобы понять, что птенцы уже благополучно сидят в сумке и можно взлетать[160].
У птиц, которым свойствен гнездовой паразитизм, тактильная чувствительность недавно вылупившихся птенцов носит более зловещий характер. Большой медоуказчик – тропический гнездовой паразит, птенцы которого избавляются от соседей по гнезду особенно ужасным образом. Птенец медоуказчика вылупляется из яйца с закрытыми глазами, но уже вооруженный острым как игла кончиком опущенного вниз клюва. Именно им он убивает птенцов хозяина гнезда и в итоге получает всю пищу, которую приемные родители приносят в гнездо. Впервые увидев это злодейское орудие, я предположил, что птенец медоуказчика просто протыкает череп или тело птенцов хозяина гнезда, но оказалось все не так просто. С помощью инфракрасных видеокамер, установленных в гнездах карликовых щурок, Клэр Споттисвуд наблюдала, как птенец медоуказчика своим острым клювом хватал птенца щурки и, словно питбультерьер, просто тряс его, пока тот не погибал. Если жертва оказывалась крепкой, требовалось несколько сеансов тряски, в промежутках между которыми птенец медоуказчика переводил дыхание, а потом начинал заново. Поскольку у птенца медоуказчика глаза еще не открылись, а в гнезде щурки было темно, медоуказчик предположительно ориентировался по движению (на ощупь) и температуре, чтобы определить, нужен ли еще один сеанс тряски. Как только птенец щурки умирал, медоуказчик переставал реагировать на него, и несчастные родители выбрасывали трупик из гнезда[161].
Широко известно, что птенец обыкновенной кукушки устраняет конкурентов – выталкивает другие яйца или других птенцов из гнезда, куда его подбросили. Как и птенец медоуказчика, кукушонок вылупляется с закрытыми глазами и полагается на развитое чувство осязания, чтобы обнаружить и вытолкнуть птенцов или яйца. До того как в 1788 году Эдвард Дженнер наблюдал подобное поведение кукушонка в гнезде, многие считали, что ответственность за исчезновение яиц или птенцов хозяев гнезда лежит на взрослой кукушке. Более того, многие люди не верили, что едва успевший вылупиться кукушонок способен вести себя так очевидно по-злодейски. Но после сообщения Дженнера скептики вскоре сами убедились в его правоте. «Чудовищное преступление против материнской привязанности», – так назвал это поведение Гилберт Уайт в «Естественной истории Селборна». Спустя несколько часов после вылупления из яйца кукушонок принимается маневрировать таким образом, чтобы яйца или птенцы хозяев гнезда один за другим оказывались в небольшом углублении посередине его спины, между лопаток. Упираясь в стенки гнезда ножками, птенец-кукушонок приподнимает свою жертву и переваливает через край гнезда. Специальных исследований по этому поводу не проводилось, но есть предположение, что углубление на спине кукушонка изобилует механорецепторами, провоцирующими рефлекс выбрасывания каждый раз при соприкосновении с чем-то размером с яйцо или птенца. Спустя несколько дней рефлекс выбрасывания у кукушонка угасает, к тому времени он обычно успевает избавиться от всех яиц и птенцов хозяев гнезда, а иногда – даже от других кукушечьих яиц или кукушат[162].
Основной предмет моих исследований – промискуитет у птиц: поведение, анатомия и эволюционное значение птичьей неверности. Поскольку некоторые птицы спариваются в течение длительных периодов времени или много раз ежедневно, я часто задавался вопросом: нравится ли птицам секс?
У некоторых видов, таких как обитающая в Европе лесная завирушка, копуляция происходит стремительно – с помощью высокоскоростной фотографии удалось определить ее продолжительность: около одной десятой секунды, – поэтому трудно предположить, что она доставляет особое удовольствие. С другой стороны, в жизни птиц столько событий происходит в ускоренном темпе, так что, возможно, одна десятая доля секунды для завирушки равноценна нескольким минутам для человека. В сущности, у большинства мелких птиц половой акт продолжается всего секунду или две и не сопровождается какими-либо признаками физического удовольствия от того, что именуют эвфемизмом «клоакальный поцелуй»[163].
Есть птицы, спаривание которых отличается большей продолжительностью, однако и они не проявляют признаков удовольствия, а тем более экстаза. Большой попугай-ваза с Мадагаскара, к примеру, спаривается чуть ли не дольше всех прочих птиц, вдобавок со сложным копулятивным «замком», какие можно увидеть у собак. Впервые столкнувшись с «замком» при вязке собак, хозяева зачастую не понимают, что происходит – хотя бы потому, что два животных стоят головами в разные стороны, так как кобель поворачивается кругом. У попугаев-ваза копулятивный «замок» выглядит более вежливым, две птицы продолжают сидеть бок о бок, самец пощипывает перышки на голове партнерши (как будто шепчет ей ласковые глупости), при этом их гениталии остаются соединенными. Строго говоря, в отличие от собаки, у самца попугая-ваза нет пениса, но есть сферический выступ клоаки, который, попав в самку, набухает от прилива крови (как пенис собаки) и эффективно удерживается внутри клоаки самки. Две птицы сидят бок о бок почти без движения и ничем не выказывают удовольствия. Это необычное поведение и соответствующие ему поразительные анатомические характеристики способствуют, как продемонстрировал мой аспирант Джонатан Экстром, конкуренции сперматозоидов: попугаи-ваза относятся к числу промискуитетных видов птиц