Колибри могут определять по вкусу концентрацию сахара в нектаре. Здесь небесный сильф слизывает нектар с цветка – обратите внимание на язык, выходящий из кончика клюва: вкусовые почки находятся внутри рта, а не на языке
1868 год. Однажды утром Джон Уир, увлеченный любитель-птичник, несет к вольерам гусениц, чтобы угостить своих птиц. Они очень любят такую натуральную пищу и предпочитают ее привычному для них искусственному питанию, но в этом случае Уир замечает, что если с одними гусеницами птицы расправляются быстро, то других оставляют нетронутыми. Присмотревшись, он понимает, что все съеденные птицами гусеницы имеют защитную окраску, а гусеницы, от которых птицы отказались, ярко окрашены. Задумавшись, имеет ли это какое-нибудь отношение к чувству вкуса птиц, Уир позднее предлагает им гусениц горностаевой моли, зная, что они отвратительны. Большинство птиц отказываются даже пробовать их, а одна или две, решившиеся попробовать, немедленно выплевывают, трясут головами, вытирают клювы и ведут себя явно взволнованно. Так Уир получает первое свидетельство тому, что у птиц есть вкусовая чувствительность.
Этот эксперимент Джон Уир провел по просьбе Альфреда Рассела Уоллеса, вместе с Чарльзом Дарвином открывшего естественный отбор. Дарвин и Уоллес заинтересовались окраской животных, в особенности птиц, а также тем фактом, что самцы обычно окрашены ярче самок. Дарвин объяснил это различие между представителями разных полов тем, что он назвал «половым отбором» – согласно ему, самки предпочитают спариваться с более яркими, следовательно, более привлекательными самцами[171].
Однако окраску одной группы животных, а именно гусениц бабочек и мотыльков, не удалось объяснить подобным образом, поскольку они, как незрелые в половом отношении особи, не способны к размножению. В поисках альтернативного объяснения Дарвин, который в то время как раз готовил к публикации книгу о половом отборе, обратился за советом к Генри Бейтсу. Превосходный натуралист Бейтс много путешествовал по Амазонии в 1850-х годах и составил подробные описания тамошних насекомых. Бейтс, в свою очередь, предложил Дарвину обратиться к Альфреду Уоллесу, который сопровождал его в Южную Америку.
Уоллес написал Дарвину 24 февраля 1867 года: «Несколько дней назад я виделся с Бейтсом, и он упомянул при мне об этом затруднении с гуссеницами [sic]. Думаю, его можно разрешить лишь с помощью особых наблюдений». Затем Уоллес высказал предположение:
Птицы… по всей видимости, усердные истребительницы гуссениц [sic]. Если предположить, что те другие, не шерстистые, защищены неприятным вкусом или запахом, для них это может быть явным преимуществом, чтобы их ни в коем случае не перепутали со съедобными гуссеницами [sic], поскольку даже легкого ранения, нанесенного клювом птицы, почти наверняка достаточно, чтобы убить развивающуюся гуссеницу [sic]. Следовательно, любая броская и хорошо заметная окраска, сразу отличающая их от коричневых и зеленых съедобных гуссениц [sic], помогает птицам легко распознавать их как непригодные в пищу, поэтому их даже не клюют, что было бы для них столь же губительно, как если бы их съели[172].
Он продолжал: «Так что теперь проверить это экспериментальным путем может каждый, кто держит несколько видов насекомоядных птиц. Они должны, как правило, отказываться есть и обычно даже трогать ярко окрашенных гуссениц [sic], и охотно поедать всех имеющих какую-либо защитную [то есть маскировочную] окраску. Я попрошу об этом мистера Дженнера Уира из Блэкхита».
Джон Дженнер Уир и его брат, Уильям Харрисон Уир, были сведущими и авторитетными специалистами по содержанию птиц; Дарвин регулярно обращался к ним с вопросами. В ответ на просьбу Уоллеса Джон Уир, счетовод по профессии, провел на досуге необходимые эксперименты и в начале 1868 года сообщил Дарвину результаты своих наблюдений.
Результаты, полученные Джоном Уиром, подтвердил видный энтомолог Генри Стэнтон, который в 1867 году рассказывал Альфреду Уоллесу, как он, наловив мотыльков, обычно скармливал особи распространенных видов домашней птице. В одном из таких случаев выводок молодых индюков жадно склевал всех брошенных им насекомых, но «среди них попался обычный белый мотылек. Один из молодых индюков схватил его клювом, затряс головой и выплюнул, затем другой погнался за мотыльком и проделал то же самое, и так продолжалось, пока весь выводок по очереди не отказался от мотылька». Этот белый мотылек, горностаевая моль, был взрослой особью тех самых гусениц, от которых отказались, как от совершенно несъедобных, птицы Уира.
Первые результаты Уоллеса, Уира и Стэнтона неоднократно подтверждались учеными последующих времен, в том числе Кристером Виклундом, специалистом в сфере поведенческой экологии (и фанатом Боба Дилана) из Стокгольмского университета, Швеция. В 1980-х годах Виклунд с коллегами отобрали…
…не использовавшихся ранее в опытах птиц четырех разных видов – большую синицу, лазоревку, скворца и перепела – и показали, что, по-видимому, общим феноменом для этих птиц является наличие вкусовой чувствительности и выплевывание неприятных на вкус насекомых с выраженным апосематизмом [отпугивающей окраской] более-менее сразу же после того, как они были взяты в клюв (без причинения вреда насекомому – предположительно не из сентиментальности (или великодушия), а скорее чтобы побыстрее избавиться от неприятного вкуса во рту)[173].
Все эти наблюдения явно свидетельствуют, что птицы, пользуясь вкусовой чувствительностью и зрением, ассоциируют внешний вид добычи с ее пригодностью в пищу. Предупреждающая окраска (также известная как «апосематическая») обнаружена у широкого спектра животных, в том числе насекомых, рыб, амфибий и, как мы убедимся, также у птиц.
Даже во времена Дарвина вопрос о наличии у птиц чувства вкуса давно уже вызывал споры. С одной стороны, твердый птичий клюв так заметно отличается от нашего мягкого, чувствительного рта, что трудно представить себе, что птицы способны хоть как-нибудь ощущать вкус. Человеческий рот – удивительный орган: мягкий и влажный, с большим мясистым языком, чрезвычайно чувствительный к вкусовым, тепловым и тактильным ощущениям, как во время еды, так и во время эротических поцелуев. Разница между нашим ртом и птичьим едва ли может быть более значительной: клюв птицы твердый, часто заостренный, стенки полости рта выглядят явно нечувствительными. У большинства видов птиц язык – твердый, небольшой, стреловидный, находящийся в пределах нижней челюсти, и, на первый взгляд, практически не содержащий вкусовых почек. Кроме того, поскольку у птиц отсутствуют зубы и они не пережевывают пищу, а сразу глотают ее, создается впечатление, что они не чувствуют вкуса. А если добавить ко всему вышесказанному тот факт, что клюв птицы препятствует любой мимике, ассоциирующейся со вкусом – как приятным, так и противным, – неудивительно, что в целом складывается впечатление, будто бы у птиц почти или совсем нет вкусовой чувствительности[174].
Вкусовые луковицы человека впервые были описаны в XIX веке. Но еще задолго до этого людей интересовали вопросы вкуса. Аристотель считал, что вкусовые ощущения передаются от языка через кровь в сердце и печень, которая в IV веке до н. э. считалась вместилищем души и источником всего восприятия. Древнеримский медик греческого происхождения Клавдий Гален (129–201) позднее опроверг гипотезу Аристотеля, проследив нервы от языка до их начала в основании головного мозга. Открытие в 1665 году вкусовых «сосочков» на человеческом языке итальянским анатомом Лоренцо Беллини почти наверняка было сделано под впечатлением от работы Марчелло Мальпиги (1628–1694), годом ранее обнаружившего вкусовые сосочки на языке вола. Беллини с поразительным воодушевлением описывал их: «Множественность сосочков очевидна, можно сказать, что они неисчислимы и выглядят столь изящно…» По его словам, они похожи на «бесчисленные грибы, пробивающиеся между тонкими, частыми травинками…» Истинные вкусовые почки, микроскопические нервные окончания, были открыты лишь два века спустя, в 1850–1860-х годах, сначала у лягушек и рыб, а затем у человека. Их связь с сосочками на языке недвусмысленно указывала, что они задействованы во вкусовой чувствительности[175].
Шотландский натуралист Джеймс Ренни, написавший в 1835 году труд «Способности птиц» (The Faculties of Birds), утверждал, что если «по крайней мере некоторые птицы наделены способностью ощущать вкус», то ее «полностью или частично отрицали некоторые авторы, известные точностью наблюдений, такие, как полковник Монтегю и господин Блюменбах, поскольку у некоторых видов птиц язык “роговой, жесткий, лишенный иннервации, следовательно, непригодный в качестве органа вкуса”». Но, как прозорливо указывал Ренни, «если у большинства других животных язык является основным органом вкуса, отсюда еще не следует, что птицы… не в состоянии различать вкус своей пищи, так как эти функции могут выполнять другие части рта»[176].
В то время Ренни был почти одинок в своем убеждении, что птицы ощущают вкус, но если вдуматься, кажется невероятным, чтобы птицы могли существовать без этой способности. Вкус необходим, чтобы отличать съедобную пищу от несъедобной или опасной. Тем не менее шестьдесят лет спустя в своем внушительном «Словаре птиц» Альфред Ньютон писал:
Язык принято считать главным органом вкуса, но к птицам это явно не относится… Да, язык птиц изобилует чувствительными тельцами… которыми заканчиваются чувствительные нервы, но эти тельца зачастую упрятаны глубоко под непроницаемый роговой чехол, поэтому они не могут служить органами вкуса, хотя и способны действовать как органы осязания…