Английский орнитолог Джордж Монтегю, препарировавший много вальдшнепов и наблюдавший за живыми особями в собственных птичниках в конце XVIII века, писал:
Таким образом, когда большинство других обитающих на суше птиц, сраженные усталостью, засыпают, эти [вальдшнепы] бродят в темноте, направляемые тонким обонянием туда, где с наибольшей вероятностью найдется естественное для них пропитание, и благодаря еще более тонкому осязанию собирают пищу своим длинным клювом… Нервы в клюве… многочисленны и чрезвычайно восприимчивы к распознаванию на ощупь[250].
Повествуя о чувствах птиц столетие спустя, Джон Гёрни высказывается так:
Ученому следует быть осторожным, чтобы не спутать орган обоняния с органом осязания, с помощью которого находят пищу некоторые птицы – например, вальдшнеп. Таким образом, в задачи экспериментатора входит построить опыты таким образом, чтобы задействовать обоняние птицы и в то же время исключить зрение, слух и осязание[251].
Обратившись к данным Банг и Кобба[252], я с удивлением обнаружил, что определенный ими показатель обонятельной луковицы для вальдшнепа составляет всего пятнадцать, то есть он находится ближе к середине, чем к верхней части списка. Интересно, означает ли это необычную форму обонятельной луковицы, как показало трехмерное сканирование для киви, и ошибочность показателя? Такое вполне возможно, если принять во внимание форму черепа вальдшнепа. Разумеется, совсем другое дело – провести исследования поведения и изучить таким образом возможности обоняния вальдшнепа, а также сравнить их с возможностями киви.
Бернис Венцель и Бетси Банг способствовали распространению идеи о наличии обоняния у птиц в научных кругах – отчасти благодаря своим независимым исследованиям, а отчасти – благодаря одной из глав книги, которую они написали совместно в 1970-х годах и которая стала каноническим трудом по обонянию у птиц[253]. Бетси Банг умерла в Вудс-Хоуле в 2003 году, в возрасте 91 года, а Бернис, которой теперь уже за восемьдесят, остается заслуженным профессором в отставке Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. В 2009 году еще две женщины из числа первых исследователей обоняния у птиц, Габи Невитт и Джули Хейглин, посвятили своим двум предшественницам доклад на симпозиуме. Бернис говорила мне, что была поражена этим жестом, и отмечала, как он далек от первых замечаний в адрес ее исследований, когда многие задавали ей вопрос, с какой стати она вообще тратит время на изучение обоняния у птиц[254].
Чем примечательна сфера изучения обоняния у птиц, если в ней преобладают женщины? Численный перевес женщин-исследователей встречается лишь в немногих других сферах, если не считать поведения приматов. Коллеги, с которыми я беседовал, объяснили мне, что в роли наставниц Бетси и Бернис оказывали всемерную поддержку и щедрее делились советами, чем большинство исследователей-мужчин: видимо, эти черты оказались особенно притягательными для молодых зоологов-женщин.
В 1980 году вместе с коллегами Ричардом Эллиотом и Реми О’Денсом я посетил отдаленную и малоизвестную группу островов Ганнет в 32 км от побережья Лабрадора. Нашей целью был подсчет населяющих острова морских птиц. Это далеко не простая задача, ведь на островах обитают десятки тысяч тупиков и кайр, лишь немногим меньше гагарок, вдобавок некоторое количество глупышей и моевок (а олушей[255], название которых носят острова, нет – так что этот топоним вводит в заблуждение, его происхождение остается загадкой). В нашу первую ночь, вскоре после того, как мы устроились на ночлег в палатке, Ричард вдруг рывком сел и воскликнул: «Северная качурка!»
Я встрепенулся, прислушался, и действительно, снаружи в темноте различил отчетливое, хоть и негромкое урчание находящейся поблизости северной качурки. Причина волнения Ричарда заключалась в том, что это было первое зафиксированное появление маленькой, ведущей ночной образ жизни морской птицы на этих островах. Кроме того, это самая удаленная точка на севере, где зарегистрировано появление северной качурки в Северной Америке. На следующее утро мы отправились на поиски в окрестностях палатки, и в торфяной почве обнаружили гнездовую норку диаметром всего 5 см. Ричард сразу упал на колени, сунул в норку нос и шумно принюхался. «Да! – объявил он. – Точно северная качурка», – ибо, подобно другим представителям отряда буревестникообразных (к которому относятся и альбатросы, и буревестники), северная качурка обладает характерным мускусным запахом.
Продолжая поиски, мы нашли еще несколько норок, и так уж вышло, что в одной из них я обнаружил мумифицированный труп северной качурки, неоспоримое свидетельство их существования на острове. Совершив на первый взгляд жутковатый, но сугубо научный жест, я оставил мертвую птицу себе: в ней, совершенно высохшей, не было ничего отталкивающего. Спустя долгие годы в своем кабинете в Шеффилде мне достаточно было понюхать ее, чтобы воскресить в памяти очарование островов Ганнет – настолько сильно и выразительно она благоухала.
Банг и Кобб не включили северную качурку в свое сравнительное исследование, но изучили десять других видов буревестникообразных, и у всех обонятельные луковицы оказались огромными. И действительно, еще с первых дней существования коммерческого китобойного промысла моряки заметили, как чутко альбатросы и буревестники улавливают вонь китовых внутренностей. В 1940-х годах Лойе Миллер, преподаватель биологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, провел у западного побережья Северной Америки несколько простых, но в высшей степени показательных экспериментов с участием индивидуально маркированных черноногих альбатросов (он именовал их goonies – еще одним распространенным названием)[256]. Не прошло и часа после того, как растопленное сало вылили на поверхность воды в океане, к нему слетелись птицы – по оценкам Миллера, с расстояния около 32 км. И ни одной птицы не привлекла собранная с краски пленка – не менее сильно пахнущая субстанция, выбранная в качестве контрольной. В настоящее время «приманки» регулярно применяются теми, кто наблюдает за морскими птицами, чтобы привлекать их, как запаховый аналог воспроизведения птичьего пения, которым приманивают птиц на суше. Эффект потрясающий, чему я сам был свидетелем у восточного побережья новозеландского Южного острова, в Каикоуре: там состоялся один из самых памятных мне сеансов наблюдения за птицами – на расстоянии всего нескольких метров от представителей пятнадцати разных видов буревестников и альбатросов[257].
Ученые называют альбатросов и буревестниковых «трубконосыми». Несмотря на явную связь с улавливанием запахов, функции их трубкообразных ноздрей остаются загадкой. Разнообразные виды, размеры которых варьируют от 50-граммовой качурки до 8-килограммового странствующего альбатроса, питаются крилем, головоногими, иногда китовыми внутренностями. Найти разлагающуюся китовую тушу по запаху несложно: могу подтвердить, что вонь гниющей ворвани словно застревает в ноздрях у человека на несколько часов или даже дней, так что и нам не составит труда проследовать против ветра до такого угощения. Но криль и головоногие – достаточно ли сильно они пахнут, чтобы трубконосые находили их в необъятном, лишенном ориентиров океане? Это уже другая история.
Габи Невитт, о которой я уже упоминал, биолог из Калифорнийского университета в Дейвисе, начала исследования с выяснения, как лосось находит свою реку для нереста после нескольких лет пребывания в открытом море. Предположение, что он ориентируется по запаху, некогда казалось абсурдным, однако исследования 1950-х годов подтвердили его[258]. Почти таким же невероятным способом альбатросы, летающие над бескрайними просторами океана, способны возвращаться к своим гнездовым колониям – крохотным, как песчинки, скалам среди одинаковых волн. Что они способны на это, сомнений не вызывает, но лишь в 1990-х выяснилось, насколько далеко они улетают от своих колоний в поисках пищи в репродуктивный сезон. Замечательные новаторские работы французских ученых Пьера Жувантана и Анри Ваймерскирша благодаря новым технологиям спутникового отслеживания показали, что странствующий альбатрос преодолевает тысячи километров в поисках пищи и все равно безошибочно находит остров, где гнездится[259]. Габи заинтересовалась тем, как именно альбатросам удается находить пищу и свои колонии настолько эффективно.
Вероятным объяснением выглядело обоняние, главным образом ввиду обилия свидетельств китобоев, рыбаков и орнитологов. Вдобавок исследования Тома Грабба, аспиранта Висконсинского университета (позднее – Университета штата Огайо) в 1970-х годах показали, что северная качурка, та самая, которую мы нашли у Лабрадора, неизменно возвращается против ветра к островам в заливе Фанди, где гнездится. Еще важнее то, что Том совместно с Бетси Банг показал, что качурки с перерезанным обонятельным нервом (операция, в результате которой птицы становятся аносматиками – перестают различать запахи) не в состоянии определить местонахождение их колонии, в то время как непрооперированные птицы возвращаются в колонию даже издалека, из Европы[260].
Обоняние явно играет важную роль в поисках гнездовой колонии северными качурками. Но это еще не все. Габи Невитт задумалась, уч