Голос его дрогнул, и Валанкур снова упал в кресло. Эмили не находила сил выйти из комнаты. Порочное поведение и безрассудство шевалье стерлись из памяти, в душе остались только сожаление и печаль.
– Моя выдержка иссякла, – признался Валанкур. – Я не имею сил вас оставить, не могу проститься навсегда. Пообещайте хотя бы еще раз встретиться.
Сердце Эмили отозвалось на его просьбу, и она заставила себя поверить, что не должна ему отказывать. И все же смущала мысль, что она гостит в доме графа де Вильфора, которого вовсе не обрадует возвращение Валанкура. Однако вскоре перевесили другие соображения, и она согласилась при условии, что шевалье не будет считать графа своим врагом, а месье Дюпона – соперником. Заручившись согласием любимой, Валанкур удалился, причем ее обещание настолько его вдохновило, что ощущение несчастья почти стерлось.
Эмили немедленно поднялась к себе, чтобы собраться с мыслями и уничтожить следы слез, которые непременно вызвали бы язвительные замечания графини и ее компаньонки, а также любопытство других членов семьи. Однако успокоиться так и не удалось: не позволили воспоминания о разговоре с Валанкуром и предстоящая утром новая встреча, которая теперь казалась страшнее предыдущей. Искреннее признание шевалье, равно как сила и нежность его чувства, произвели на нее глубокое впечатление. Несмотря на все препятствия, любовь продолжала жить в ее сердце и все громче заявляла о себе. Уже казалось невозможным, что Валанкур виноват в тех прегрешениях, которые ему приписывали. В этом убеждали его искренность и чувствительность. Что бы ни говорили о совершенных им в Париже проступках, трудно было поверить в полную правдивость этих обвинений и в неспособность Валанкура вернуться к праведной жизни. Его глубокое раскаяние вселяло надежду. Хоть Эмили и не знала, что обещания молодых людей часто бывают непрочны, а признания порой обманывают не только тех, кто их слышит, но и тех, кто произносит, она могла бы поддаться на уговоры собственного сердца и мольбы Валанкура. Спасала только высшая мудрость графа. Он доходчиво изложил ей опасность как обещаний исправиться, данных под влиянием страсти, так и слабой надежды на возрождение счастья, основанного на восстановлении расстроенных обстоятельств и отказа от дурных привычек. Граф глубоко сожалел о том, что Эмили согласилась на вторую встречу, поскольку понимал, насколько ей будет трудно устоять против искушения и остаться верной принятому решению.
Личные интересы настолько властно захватили сознание Эмили, что она совсем забыла о старой экономке и обещанной ей истории, еще недавно вызывавшей такое острое любопытство. Судя по всему, Доротея не очень спешила сдержать свое слово: один час сменял другой, а она все не появлялась. Эмили провела бессонную ночь: чем дольше вспоминала разговор с Валанкуром, тем заметнее таяла ее решимость, – пришлось перебрать в памяти все аргументы графа, все советы покойного отца относительно самообладания, чтобы разумно и достойно преодолеть главное испытание жизни. Порой сила духа покидала ее, и тогда Эмили не находила сил отвергнуть Валанкура. Возрождение его казалось неизбежным; доводы графа де Вильфора теряли силу; она верила в то, во что хотела верить, и была готова преодолеть любое зло, кроме немедленного разрыва.
Ночь прошла в бесплодной борьбе любви и рассудка, и утром Эмили встала совершенно разбитая и не отдохнувшая.
Глава 40
Приди, поплачь со мной —
Былая надежда, былое исцеление,
Былая помощь.
Тем временем Валанкур испытывал муки совести и отчаяние. Встреча с Эмили возродила в нем прежний пыл любви, временно погасший из-за разлуки и суеты столичной жизни. Получив письмо и отправившись в Лангедок, он прекрасно понимал, что безрассудство довело его до морального падения и материальных потерь, и не собирался скрывать от Эмили это печальное обстоятельство. Валанкур сожалел лишь о том, что его беспутное поведение приведет к отсрочке свадьбы, и вовсе не предполагал, что Эмили решит расстаться с ним навсегда. Как только перспектива разлуки проникла в уязвленное раскаянием сознание, Валанкур впал в состояние, близкое к безумию, и все же надеялся, что сможет вымолить прощение. Утром он послал человека узнать, в котором часу Эмили готова его принять, и тот явился в замок в ту минуту, когда она общалась с графом де Вильфором. Граф не упустил возможности снова побеседовать с ней о Валанкуре: он видел, насколько потрясена Эмили, и больше обычного опасался, что твердость духа ее оставит. Как только Эмили отпустила посыльного, граф вернулся к главной теме, подчеркнув, насколько опасно уступать уговорам и к каким несчастьям приведет страх перед нынешними сложностями. Он неоднократно повторил свои веские доводы, что само по себе могло защитить от чувств к Валанкуру, и Эмили решила следовать советам умудренного опытом наставника.
Настал час встречи. Эмили явилась внешне спокойная и сдержанная, тогда как Валанкур до такой степени волновался, что несколько минут не мог говорить, наконец признался:
– Эмили, я люблю вас, люблю больше жизни, хотя и повержен собственным безрассудным поведением. Я не стану пытаться сохранить отношения, в которых вы окажетесь несчастной, вместо того чтобы подвергнуть себя заслуженному наказанию – расставанию с вами. Да, я пропащий человек, но больше никогда не совершу злодейства. Я не осмелюсь поколебать вашей решимости, идя на поводу своей эгоистической страсти. Я оставляю вас, Эмили, и попытаюсь найти утешение в сознании, что даже если я несчастен, вы можете быть счастливой. Заслуга жертвы мне не принадлежит, поскольку я никогда не нашел бы сил, чтобы добровольно от вас отказаться, если бы вы сами благоразумно того не потребовали.
Валанкур на миг умолк, а Эмили попыталась скрыть подступившие слезы. Она хотела заметить, что он говорит так же, как в былые времена, но сдержалась.
– Простите меня, Эмили, за все доставленные страдания, – продолжил Валанкур, – а когда вспомните обо мне, то знайте: единственным моим утешением будет осознание того, что больше я не вызываю у вас горьких сожалений.
Эмили безудержно расплакалась, а Валанкур не смог скрыть отчаяния. Призвав на помощь остатки самообладания, она решила немедленно закончить эту мучительную встречу. Увидев ее слезы и поняв, что она намеревается уйти, Валанкур постарался побороть собственные чувства и успокоить любимую.
– Воспоминание об этой горькой минуте послужит мне надежной защитой в будущем. О, никогда больше ничей пример и никакое искушение не склонят меня к пороку и злу, ибо перед глазами будет стоять ваша безмерная печаль.
Эмили приняла его заверение и ответила с надеждой:
– Мы расстаемся навсегда, но если мое счастье вам дорого, то не забывайте: ничто не сможет его укрепить так же, как осознание вашего возрождения.
Валанкур сжал ее дрожащую от волнения руку. Глаза затуманились слезами, а слова прощания утонули в тяжелых вздохах. Через несколько мгновений Эмили с трудом проговорила:
– Прощайте, Валанкур. Желаю счастья! – и попыталась освободить руку, однако он не отпускал, продолжая орошать ладонь слезами. – Зачем растягивать мучение? – едва слышно спросила Эмили. – Ведь нам обоим слишком тяжело.
– Да, слишком тяжело! – воскликнул Валанкур.
Выпустив ее руку, он упал в кресло, закрыл лицо ладонями и разрыдался.
Спустя некоторое время Эмили справилась со слезами и снова встала, чтобы уйти.
– Я причиняю вам страдания, но пусть моя боль послужит мне оправданием! – воскликнул Валанкур и дрожащим голосом добавил: – Прощайте, Эмили, вы навсегда останетесь в моем сердце. Вспоминайте иногда несчастного Валанкура – пусть не с уважением, но с жалостью. Ах, что для меня весь мир без вашего уважения! Однако я опять совершаю ту же ошибку: испытываю ваше терпение своим бесконечным отчаянием.
Шевалье поднес руку Эмили к губам, взглянул ей в глаза в последний раз и поспешил прочь из комнаты.
Эмили осталась сидеть в кресле. Сердечная боль едва позволяла ей дышать, пока она слушала шаги Валанкура, все тише и тише отдававшиеся на мраморном полу холла. Спустя некоторое время донесшийся из сада голос графини вернул ее к жизни. Первое, что привлекло ее внимание, было пустое кресло, в котором только что сидел Валанкур. Вырвавшиеся на свободу слезы принесли облегчение. Эмили почувствовала, что способна встать и вернуться в свою комнату.
Глава 41
Это не дело рук человека
И не земные звуки.
Вернемся к Монтони, чьи гнев и разочарование вскоре поблекли на фоне более насущных проблем, чем те, которые вызвала несчастная Эмили. Его грабительские набеги превзошли все границы и достигли масштабов, немыслимых даже для продажного сената Венеции. Было решено подавить его противозаконную власть и прекратить чинимые им разбои. Пока собирался отряд для похода на замок Удольфо, один молодой офицер, движимый как давней обидой на Монтони, так и стремлением выделиться, добился встречи с руководившим операцией чиновником и доложил, что расположение замка не позволит взять его открытым наступлением, без сложных подготовительных действий, что сам Монтони недавно доказал, что способен проявить немалое искусство в обороне замка и что республике не принесет чести долгосрочная осада регулярным войском логова кучки бандитов. По словам офицера, цели можно было добиться легче и быстрее сочетанием силы и хитрости. Он предложил встретить Монтони и его войско вне стен замка и атаковать на открытом пространстве или пустить в ход небольшие отряды, воспользовавшись предательством или небрежностью, а потом неожиданно напасть на замок Удольфо.
Его советы получили положительную оценку, а сам офицер встал во главе боевого отряда и начал действовать согласно плану. Сначала он заручился поддержкой кондотьеров, желавших отомстить несправедливому хозяину и вымолить прощение у сената, затем узнал численность войска Монтони и выяснил, что после недавних побед оно значительно возросло. Скоро план увенчался успехом. Вернувшись из очередного набега, Монтони с подельниками с удивлением обнаружил в замке вражеский отряд. Вскоре подоспело подкрепление, и состоялся короткий бой, в результате которого гарнизон замка сдался. Среди захваченных в плен вместе с Монтони оказался убийца Орсино, которого выдал граф Морано после безуспешной попытки выкрасть Эмили. Захват Орсино, лишившего жизни члена сената, и послужил главной целью военной операции. Несмотря на тайные доносы Монтони, граф Морано был немедленно освобожден из темницы. Вследствие ловкости и быстроты, с какой провели операцию, она осталась в тайне и даже не была занесена в письменные отчеты и официальные сообщения, поэтому, находясь в Лангедоке, Эмили ничего не знала об унизительном поражении своего мучителя.