Граф тем временем вернулся в столовую, куда, услышав крик экономки, прибежали испуганные слуги и гости. Они начали расспрашивать хозяина о таинственных комнатах, а тот посмеялся над их паническим бегством и суеверными страхами. Затем возник важный вопрос: позволено ли духу после того, как он оставил тело, вернуться на землю? А если так, позволено ли духу являться взглядам живых? Барон де Сен-Фуа высказал мнение, что первое вполне вероятно, а второе – возможно, и подкрепил утверждение цитатами из авторитетных источников, как древних, так и современных. Граф, однако, не смог с ним согласиться. Разгорелся жаркий спор, в котором с обеих сторон прозвучали веские и убедительные аргументы, но каждый из оппонентов так и остался при своем мнении. На слушателей спор произвел разное впечатление. Хоть граф и превосходил барона в искусстве аргументации, сторонников у него оказалось намного меньше, поскольку свойственная человеку склонность ко всему, что способно поразить и ввергнуть в недоумение, привлекла бóльшую часть компании на сторону барона. Многие из положений графа звучали неоспоримо, но его оппоненты сочли это обстоятельство следствием недостаточных знаний по столь абстрактной теме, а вовсе не результатом отсутствия убедительных доводов.
Бланш слушала, побледнев от волнения, пока насмешливый взгляд отца не заставил ее покраснеть и выбросить из головы все услышанные в монастыре суеверные истории. Эмили с интересом следила за дискуссией и с благоговейным страхом вспоминала странное явление, свидетельницей которого стала в спальне маркизы. Несколько раз она едва не решилась рассказать об этом, но сдержалась, опасаясь расстроить графа и стать мишенью его насмешек. В конце концов она решила, что ее молчание будет зависеть от того, чем закончится авантюра Людовико.
Наконец все разошлись по своим комнатам.
Воспоминание о заброшенных комнатах в собственном замке повергло графа в глубокую задумчивость. Однако вскоре странное явление заставило его вернуться к действительности.
– Что это за музыка? – спросил он камердинера. – Кто играет в столь поздний час?
Слуга промолчал, а граф прислушался и добавил:
– Это не простой музыкант. Он обращается с инструментом с особой деликатностью. Кто это, Пьер?
– Господин… – нерешительно произнес тот.
– Кто играет? – настойчиво повторил граф.
– Разве вы ничего не знаете? – спросил камердинер.
– Что ты имеешь в виду? – сурово уточнил граф.
– Ничего, господин. Ровным счетом ничего, – покорно ответил слуга. – Вот только эта музыка часто звучит в полночь, и я думал, что вы уже слышали ее раньше.
– Музыка в полночь! Вот забавно! И что же, никто не танцует?
– Думаю, господин, что играют не в самом замке. Говорят, звуки доносятся из леса, хотя и кажутся такими близкими. Но привидение способно на все.
– Несчастный! – воскликнул граф. – Ты так же глуп, как и остальные. Завтра ты убедишься в своем нелепом заблуждении. Но тише! Что это за голос?
– Ах, господин! Этот голос часто поет под аккомпанемент струн.
– Часто, – повторил граф. – Но насколько часто? Пение прекрасное.
– Я слышал его раза два-три, но здешние старожилы гораздо чаще.
– Что за великолепное крещендо! А потом чудесная каденция! – восхищенно воскликнул граф. – Поистине нечеловеческое исполнение!
– Так и говорят, – подтвердил Пьер. – Что играет и поет не человек. Если позволите высказать свое мнение…
– Тихо! – перебил его граф, продолжая внимать неземным звукам, а когда музыка стихла, отвернулся от окна и произнес: – Странно! Закрой ставни, Пьер.
Слуга послушался, и вскоре граф его отпустил, однако не забыл о звуках, еще долго живших в сознании, рождая удивление и недоумение.
Тем временем, сидя в одиночестве в гостиной покойной маркизы, Людовико слышал, как хлопают двери: это обитатели замка расходились на ночлег. Потом часы в холле пробили двенадцать.
– Полночь, – произнес он вслух и с подозрением огляделся.
Огонь в камине почти погас: увлекшись чтением, Людовико забыл обо всем на свете, а сейчас встал и подложил дров – но не потому, что замерз, хотя ночь выдалась бурной, а потому, что не хотел сидеть в темноте. Снова прикрутив лампу, он налил еще вина, подвинул стул ближе к камину и, стараясь не слушать завывание ветра и не поддаваться упрямой меланхолии, снова принялся читать. Книгу ему дала Доротея, а она когда-то нашла ее в укромном уголке библиотеки маркиза. Восхитившись историями, экономка оставила книгу у себя. Обложка ее была покорежена, а страницы покрылись плесенью, так что некоторые буквы было трудно разобрать. Прекрасные произведения писателей Прованса, либо заимствованные из арабских легенд, занесенных сарацинами из Испании, либо повествующие о благородных подвигах крестоносцев, которых трубадуры сопровождали в походах на восток, поражали великолепием сюжета и языка. Неудивительно, что и Доротея, и Людовико были покорены этими историями, поражавшими воображение читателей в давние времена. Некоторые новеллы, однако, отличались простым содержанием, не характерным для произведений двенадцатого века, и были проникнуты суеверным духом Средневековья. Такой оказалась и новелла, которую Людовико собирался прочитать:
В провинции Бретань жил благородный барон, знаменитый своим богатством и любезным гостеприимством. Замок его охотно посещали самые красивые дамы и блестящие кавалеры, ибо оказанная им честь привлекала храбрых героев принять приглашение, а двор его выглядел роскошнее дворов многих принцев. На службе барона состояли восемь менестрелей: под аккомпанемент арф они исполняли романтические баллады, воспевали подвиги рыцарей-крестоносцев и славные военные деяния своего господина. Сам же господин в окружении прекрасных дам и благородных кавалеров пировал в парадном зале замка. Стены там украшали дорогие гобелены с изображением подвигов предков; витражные окна создавали причудливое цветное освещение; с потолка свисали боевые знамена; в буфетах красного дерева мерцала золотая и серебряная посуда; столы ломились от богатых яств, а многочисленные слуги щеголяли в ярких ливреях. Все это великолепие создавало картину, какой уже не встретишь в наши дни упадка нравов.
Однажды, поздно закончив пир и распустив слуг, барон вернулся в свои покои и с удивлением увидел незнакомца благородной, но печальной наружности. Предположив, что самозванец заранее спрятался в комнате, поскольку пройти через переднюю незаметно для пажей он бы не смог, барон громко позвал своих людей, вытащил меч и приготовился защищаться. Медленно приблизившись, незнакомец сказал, что бояться нечего: он пришел не со злым умыслом, а чтобы передать важное сообщение.
Успокоенный вежливой манерой странного персонажа, барон внимательно на него посмотрел, вернул меч в ножны и попросил объяснить, каким образом и зачем тот проник в покои.
Не отвечая ни на один из вопросов, незнакомец заявил, что не может ничего объяснить, но если барон дойдет вместе с ним до опушки растущего неподалеку от стен замка леса, то убедится в важности сообщения.
Эти слова снова встревожили барона: он не верил, что самозванец пытается увлечь его в уединенное место среди ночи, не покушаясь на жизнь, а потому отказался идти, заметив, что если бы непрошеный гость явился с благородной целью, то не отказался бы объяснить цель своего прихода здесь, на месте.
Говоря, он внимательно рассматривал пришельца, но не заметил ни изменений в лице, ни каких-то других признаков злого умысла. Одет он был по-рыцарски, обладал высокой стройной фигурой и достойными манерами. И все же упорно отказывался раскрыть причину своего визита в другом месте, кроме названного, хотя и намекнул на некие тайные обстоятельства, вызвавшие любопытство барона и, в конце концов, побудившие его согласиться на требование незнакомца, однако на особых условиях.
– Господин рыцарь, – проговорил он, – я готов отправиться с вами в лес в сопровождении четырех слуг, которые станут свидетелями нашей беседы.
Разумеется, рыцарь отказался.
– То, что я готов сообщить, относится только к вам, – заявил он торжественно. – На свете живут лишь три человека, посвященных в тайну. Она касается вас и вашего дома, но больше я не могу сейчас сказать. Потом вы будете вспоминать эту ночь или с признательностью, или с раскаянием – в зависимости от принятого сейчас решения. Если вы хотите достичь процветания, следуйте за мной. Даю честное слово рыцаря, что ничего дурного с вами не приключится. Если же вы готовы бросить вызов будущему, то оставайтесь здесь, а я удалюсь так же, как пришел.
– Господин рыцарь, – обратился барон, – разве может будущее благоденствие зависеть от нынешнего решения?
– Об этом нельзя говорить, – ответил тот. – Я уже объяснил все, что мог. Становится поздно. Если вы готовы следовать за мной, то надо идти немедленно. Так что подумайте и примите окончательное решение.
Барон углубился в размышления, а взглянув на рыцаря, заметил, что лицо его приняло крайне серьезное выражение.
В этот момент Людовико услышал какой-то шум, оглядел комнату и даже поднял лампу, чтобы лучше видеть, но не заметил ничего подозрительного и продолжил чтение.
Некоторое время барон молча мерил шагами комнату, боясь поверить словам незнакомца и в то же время опасаясь тому отказать. Наконец он ответил:
– Господин рыцарь, я вас совсем не знаю. Назовите себя. Разумно ли довериться незнакомцу в поздний час, в темном лесу? Скажите хотя бы, кто вы такой и кто помог вам проникнуть в мои покои.
Нахмурившись, рыцарь некоторое время хранил молчание, а потом с суровым выражением лица заявил:
– Я – английский аристократ. Зовут меня сэр Бивис из Ланкастера. Деяния мои известны на Святой земле. Возвращаясь оттуда домой, я был посвящен в рыцари в ближайшем лесу.
– Ваше имя мне знакомо, я его слышал, – ответил барон, и рыцарь окинул его высокомерным взглядом. – Но почему герольд не сообщил о вашем прибытии в замок? Почему вы не появились на банкете, где ваше присутствие встретили бы радостно, а вм