Людовико захватил из крепости несколько фляг хорошего испанского вина, и сейчас целебный напиток подбодрил не только раненого, но и всю компанию. Впрочем, несчастный де Сен-Фуа испытал лишь временное облегчение: вино закипело в жилах, так что он уже не смог скрыть боль и попросил скорее доставить его в гостиницу, где путники собирались провести прошлую ночь.
Во время отдыха в тени темных сосен граф де Вильфор убедил Людовико поведать, как ему удалось покинуть северное крыло Шато-Ле-Блан, как он угодил в руки разбойников и как смог верой и правдой послужить семье, поскольку именно Людовико организовал их спасение из оказавшейся ловушкой башни. Герой приготовился рассказать, как все произошло, но в этот миг со стороны крепости донеслось эхо выстрела и путники поспешили дальше.
Глава 51
Ах, почему Судьба манит
Неведомыми тропами
И вчуже радости сулит!
Тем временем в Ла-Валле Эмили по-прежнему волновалась о судьбе Валанкура. Тереза наконец-то нашла посыльного и сообщила, что он вернется на следующий день. Эмили решила сама прийти в дом экономки и там дождаться известий.
Вечером она в одиночестве вышла из замка, охваченная мрачными ожиданиями. Осень уже подходила к концу: горы тонули в сыром тумане; вздыхая среди буковых лесов, дул холодный ветер; дорожку устилали последние желтые листья. Кружась в порывах ветра и предвещая смерть года, они навевали на Эмили тоскливое предчувствие смерти Валанкура. В пути страх то и дело охватывал ее с такой непреодолимой силой, что Эмили хотела вернуться домой, чтобы не столкнуться с невыносимой правдой, но всякий раз брала себя в руки и заставляла идти дальше.
Медленно шагая, она наблюдала за плывущими клубами тумана и мечущимися среди туч ласточками – то исчезавшими, то снова появлявшимися, словно олицетворение причудливых изгибов ее собственной судьбы. За последний год жизнь побросала ее по волнам, позволяя лишь краткие минуты покоя, если покоем можно назвать временное отсутствие зла. И вот теперь, когда удалось избежать множества опасностей, получить независимость от воли тех, кто ее угнетал, стать обладательницей солидного состояния – теперь, когда можно было надеяться на счастье, – оказалось, что счастье так же далеко, как и прежде. Эмили обвинила бы себя в слабости и алчности из-за того, что многие блага, которыми обладала, перевешивались одним-единственным несчастьем… если бы это несчастье касалось ее одной. Но когда она оплакивала живого Валанкура, уступившего пороку и, следовательно, испытывавшего несчастье, отчаяние требовало этих слез, а сила духа еще не научила ее отделять их от слез любовных переживаний. В настоящее время угнетала не столько уверенность в вине возлюбленного, сколько предчувствие его смерти – смерти, в которой она, пусть и невольно, сыграла определенную роль. Страх рос по мере того, как приближался момент истины, так что, подойдя к дому Терезы, Эмили до такой степени расстроилась и растерялась, что, не в силах идти дальше, опустилась на скамейку возле дорожки. Стонавший в вершинах деревьев холодный ветер звучал в воспаленном воображении далеким плачем, а в паузах между порывами слышались далекие вздохи горького сожаления, однако, прислушавшись, она убеждалась, что это не больше чем фантазия. Внезапно сгустившийся мрак заставил ее встать и пойти дальше, и нетвердой походкой Эмили направилась к дому. В окне виднелось жизнерадостное пламя камина, а сама Тереза уже вышла навстречу и проговорила:
– Холодный вечер, мадемуазель. Собирается гроза, и я решила, что вы захотите согреться. Присядьте скорее здесь, возле огня.
Поблагодарив за заботу, Эмили устроилась возле камина и, посмотрев в освещенное пламенем лицо экономки, испугалась его выражения. Не в силах произнести ни слова, она откинулась на спинку стула с таким откровенным горем, что старая служанка сразу поняла его причину, но ничего не сказала.
– Ах! – наконец вздохнула Эмили. – Незачем спрашивать о результате. Твое молчание и твой взгляд ясно говорят, что он мертв!
– Увы, моя дорогая мадемуазель, – со слезами на глазах ответила Тереза. – Этот мир построен из несчастий: богатым достается не меньше, чем бедным, – но приходится терпеть все, что угодно Небесам!
– Значит, мертв, – перебила ее Эмили. – Валанкур мертв!
– Ничего не поделаешь! Боюсь, так и есть.
– Боишься! – повторила Эмили. – Всего лишь боишься?
– Да, мадемуазель, боюсь! Ни управляющий, ни семейство брата не слышали о нем с тех пор, как он покинул Лангедок. Господин глубоко переживает. Говорит, что он всегда пунктуально писал, а после отъезда из Лангедока не прислал ни строчки. Собирался приехать домой еще три недели назад, но не приехал и ничего не сообщил, так что они думают, что с ним что-то случилось. А я все время плачу. Если бы я умерла, никто бы обо мне не пожалел, но он…
Эмили ощутила слабость и попросила воды. Встревоженная ее дрожащим голосом, Тереза поспешила поднести ей стакан, и продолжила:
– Дорогая мадемуазель, не принимайте это так близко к сердцу! Несмотря ни на что, шевалье, вполне возможно, жив и здоров. Будем надеяться на лучшее!
– Нет-нет, я не могу надеяться, – возразила Эмили. – Я знаю обстоятельства, которые не позволяют мне надеяться. Но, кажется, мне немного лучше, так что я готова тебя выслушать. Прошу, расскажи подробно все, что тебе известно.
– Подождите еще немного, мадемуазель. Вы выглядите очень слабой!
– Нет, Тереза, поведай все, что знаешь, пока у меня есть силы слушать, – продолжала настаивать Эмили. – Умоляю!
– Что же, мадемуазель, раз велите… но управляющий сообщил немногое. Ричард сказал, что тот словно стеснялся говорить о месье Валанкуре, так что почти все он узнал от Габриеля, одного из слуг, а тот услышал от лакея самого господина.
– И что же услышал? – нетерпеливо уточнила Эмили.
– Видите ли, мадемуазель, у Ричарда плохая память, так что он многое забыл. Если бы я не задавала множество вопросов, то почти ничего не узнала бы. Но он поведал, что Габриель и другие слуги очень тревожатся о месье Валанкуре: он такой добрый шевалье, все любят его как брата. Подумать только, что с ним произошло! А ведь он всех защищал: если кому-то доводилось провиниться, месье Валанкур непременно заступался перед господином. А если какая-нибудь бедная семья переживала трудности, месье Валанкур первым приходил на помощь, хотя кое-кто неподалеку был побогаче и скорее мог себе это позволить, чем он. К тому же он был со всеми вежлив. Хоть и выглядел благородным, никогда не командовал и не распоряжался подобно большинству важных людей, и оттого не казался хуже. За это слуги любили его еще сильнее, были готовы немедленно исполнить любую просьбу и боялись расстроить его больше, чем тех господ, кто обращался с ними грубо.
Эмили уже не видела для себя опасности выслушивать неумеренные похвалы Валанкуру и не пыталась остановить красноречие Терезы, а просто сидела и внимала ее словам, хотя и сквозь плотную завесу горя.
– Господин ужасно тревожится о месье Валанкуре, – продолжила экономка. – Тем более что в последнее время обращался с ним довольно резко. Со слов лакея господина Габриель рассказал, что месье Валанкур очень плохо вел себя в Париже и истратил слишком много денег: намного больше, чем хотелось бы господину, потому что деньги он любит больше, чем месье Валанкура. За это месье Валанкур попал в Париже в тюрьму. Габриель сказал, что господин отказался его выкупить, потому что он заслужил наказание. А старый дворецкий Грегори, как только услышал, что случилось с молодым месье, сразу собрался в Париж, чтобы его навестить, но вскоре пришло известие, что тот возвращается домой. О, это был счастливый день! Но шевалье заметно изменился. Господин смотрел на него сердито, и он горевал. А потом уехал в Лангедок, и больше его не видели.
Тереза умолкла, а Эмили продолжала сидеть, глядя в пол и тяжело вздыхая. После долгого размышления она спросила, что еще слышала экономка, а потом добавила:
– Впрочем, какая разница? Того, что ты сказала, и так более чем достаточно. Ах, Валанкур, ты пропал, пропал навеки! Я погубила тебя!
Горькое признание и отчаянный вид, с которым оно прозвучало, встревожили Терезу: добрая старушка испугалась, что потрясение повлияло на рассудок госпожи.
– Дорогая мадемуазель, успокойтесь и не произносите таких страшных слов. Вы погубили месье Валанкура! Подумать только!
Эмили ответила тяжелым вздохом.
– Дорогая мадемуазель, сердце разрывается, когда вы сидите так, потупив взор, бледная и печальная. Даже страшно становится.
Эмили продолжала молчать, как будто не слышала.
– К тому же, мадемуазель, месье Валанкур вполне может оказаться живым и здоровым.
При звуке дорогого имени Эмили подняла глаза и устремила на Терезу дикий взгляд, словно пыталась уловить смысл сказанного.
– Да, моя дорогая, – продолжила Тереза, неправильно поняв значение этого взгляда, – месье Валанкур может оказаться живым и здоровым.
До сознания Эмили наконец дошло значение ее слов, но это лишь углубило ее разочарование. Она торопливо встала и принялась ходить по маленькой комнате, то и дело вздыхая, заламывая руки и вздрагивая.
Тем временем Тереза честно пыталась создать ей все возможные удобства: подложила в камин дров, помешала их, чтобы ярче горели, подмела ковер, поставила стул, на котором сидела Эмили, ближе к огню и достала из буфета бутылку вина.
– Ночь выдалась ненастной, мадемуазель. Дует холодный ветер. Сядьте туда, где потеплее, и выпейте вина: оно вас утешит, как много раз утешало меня. Это не простое вино, какое попадается каждый день, нет, а лангедокское отборное, последняя из шести бутылок, которые месье Валанкур прислал накануне отъезда из Гаскони в Париж. Я использую это вино как лекарство и всякий раз вспоминаю, какие добрые слова он тогда сказал: «Тереза, ты уже немолода и время от времени должна выпивать стаканчик доброго вина. Я пришлю несколько бутылок, чтобы иногда ты вспоминала меня, своего верного друга». Да-да, так и сказал: «своего верного друга»!