Глубоко потрясенная, Эмили хотела выйти из кельи, но настоятельница, взяв ее за руку, попросила задержаться на несколько минут, пока Агнес не успокоится. Однако сестра была по-прежнему возбуждена и, устремив взор на Эмили, добавила:
– Что значат годы молитвы и раскаяния? Они не способны стереть грязь убийства! Да, убийства! Где он? Где он? Смотри, смотри: вот он идет по комнате! Зачем ты пришел меня терзать? – выкрикнула Агнес с блуждающим взором. – Почему наказание не постигло меня раньше? Это она во плоти! Зачем ты смотришь на меня с жалостью и в то же время терзаешь? Улыбнись!
Сестра Агнес лишилась чувств. Эмили без сил оперлась на спинку кровати, а настоятельница и монахиня попытались вернуть больную к жизни.
– Тише, – попросила настоятельница, как только Эмили собралась заговорить. – Бред отступает, скоро она придет в себя. Когда случился предыдущий приступ, дочь моя?
– Несколько недель назад, – ответила монахиня. – Однако чувства ее всколыхнул приезд того месье, которого она очень хотела видеть.
– Да, – кивнула аббатиса, – эта встреча, несомненно, вызвала вспышку безумия. Как только она успокоится, мы оставим ее отдыхать.
Эмили с готовностью согласилась. Сейчас она ничем не могла помочь, но уходить все равно не хотелось.
Придя в себя, сестра Агнес снова устремила взгляд на Эмили. Дикость в нем исчезла, сменившись мрачной меланхолией, а спустя несколько мгновений вернулась и способность говорить.
– Сходство удивительное! – прошептала она слабо. – Наверняка это не просто фантазия! Умоляю, скажите, – обратилась она к Эмили, – хоть ваша фамилия и Сен-Обер, вы не дочь маркизы?
– Какой маркизы? – удивленно переспросила Эмили.
Ей казалось, что сознание вернулось к Агнес в полной мере, и, хоть аббатиса взглянула на нее многозначительно, Эмили повторила вопрос.
– Какой маркизы? – воскликнула Агнес. – Мне известна лишь одна: маркиза де Виллеруа.
Вспомнив чувства отца при упоминании этого имени и просьбу похоронить его возле склепа Виллеруа, Эмили попросила Агнес объяснить, что значат ее слова.
– Дайте мне ту шкатулку, сестра, – распорядилась Агнес, – и я покажу ее портрет. Но это лишнее: вам достаточно всего лишь посмотреться в зеркало. Вы наверняка доводитесь ей дочерью: такое поразительное сходство случается только между ближайшими родственниками.
Монахиня принесла шкатулку, Агнес объяснила, как ее открыть, и Эмили увидела точную копию той миниатюры, которую обнаружила среди тайных бумаг отца. Агнес взяла портрет и несколько мгновений молча смотрела, а затем в глубоком отчаянии возвела глаза к небу и начала молиться.
Закончив молитву, она передала портрет Эмили:
– Сохраните его. Я завещаю его вам, потому что он принадлежит вам по праву. Я часто замечала сходство между вами, но до сего дня оно ни разу не обращалось к моей совести так красноречиво и настойчиво! Подождите, сестра, не убирайте шкатулку. Я хочу показать еще одну миниатюру.
Эмили затрепетала от нетерпения, а настоятельница попыталась увести ее из кельи, пояснив:
– Агнес еще не в себе, сознание ее блуждает. В этом состоянии она говорит все, что угодно, вовсе не стесняясь возводить на себя самые ужасные обвинения.
Эмили, однако, нашла в поведении Агнес не только безумие: слова о маркизе и демонстрация портрета заинтересовали ее настолько, что она решила попытаться узнать как можно больше.
Монахиня вернула Агнес шкатулку, и та, открыв потайное отделение, достала еще одну миниатюру и обратилась к Эмили:
– Вот урок вашему тщеславию. Посмотрите на этот портрет и скажите, есть ли сходство между той, какой я была, и какой стала.
Эмили нетерпеливо взяла миниатюру, а взглянув, едва не выронила ее из дрожащих рук: на нее смотрела та сама синьора Лорентини, портрет которой она видела в замке Удольфо; та самая синьора Лорентини, которая таинственно исчезла и в чьем убийстве подозревали Монтони.
– Почему вы смотрите так сурово? – спросила Агнес, не понимая природы чувств Эмили.
– Мне уже доводилось видеть это лицо, – ответила Эмили. – Это действительно вы?
– Вы имеете полное право задать этот вопрос, – ответила сестра Агнес, – но когда-то все удивлялись сходству. Посмотрите на меня внимательно: вот что сделало чувство вины. Тогда я была чиста: низменные страсти еще не проснулись. Сестра! – произнесла она торжественно и холодной влажной рукой коснулась ладони Эмили, заставив ту вздрогнуть. – Сестра! Бойтесь первого проявления страстей. Если их не убить в зародыше, то уже не остановить! Неизвестно, куда они приведут! Возможно, к преступлениям, которые потом не удастся искупить годами молитв и раскаяния! Сила одной-единственной страсти способна заглушить все другие чувства и перекрыть им путь к сердцу. Завладев нами, подобно дьяволу, порочная страсть ведет к дьявольским поступкам, делая нас нечувствительными к жалости и укорам совести. А достигнув цели, так же дьявольски оставляет нас на волю тех чувств, которые собственной волей заглушила, но не уничтожила, тем самым подвергая жестоким пыткам сострадания и раскаяния. Освобождаясь от дурного сна, мы видим вокруг новый мир, смотрим в изумлении и ужасе, но преступление уже совершено, и никакие силы земли и неба не в силах его отменить. Призраки совести не способны летать! Что значит богатство, величие и даже телесное здоровье по сравнению с роскошью чистой совести и здоровья души! Разве бедность, разочарование, отчаяние могут сравниться с болью поверженного! Ах, как давно я знала эту роскошь! Я думала, что испытываю самую мучительную боль любви, ревности и отчаяния, но эта боль – ничто в сравнении с лютыми терзаниями совести. Я испытала то, что называют сладостью мести, но она оказалась мимолетной и исчезла вместе со своим объектом. Помните, сестра, что страсти – семена пороков, точно так же как и добродетелей. Все зависит от того, как их взращивать. Несчастны те, кто не познал искусства ими владеть!
– Увы, несчастны! – повторила аббатиса. – И плохо осведомлены о нашей святой религии!
Эмили слушала сестру Агнес в молчаливом благоговейном страхе и, глядя на миниатюру, с каждым мигом все больше убеждалась в ее сходстве с портретом из замка Удольфо.
– Это лицо мне знакомо, – произнесла она наконец, желая подвести монахиню к объяснению и в то же время опасаясь раскрыть близкое знакомство с притаившейся в горах крепостью.
– Ошибаетесь, – возразила Агнес. – Вы не могли видеть этот портрет прежде.
– И не видела, – ответила Эмили. – Но видела другой, чрезвычайно на него похожий.
– Это невозможно, – решительно отрезала сестра Агнес, которую отныне можно было смело называть синьорой Лорентини.
– Это случилось в замке Удольфо, – пристально глядя ей в глаза, заявила Эмили.
– Удольфо? – недоверчиво переспросила синьора Лорентини. – В Италии?
– Именно, – подтвердила Эмили.
– Значит, вы меня знаете и вы – дочь маркизы.
Неожиданное утверждение удивило.
– Я – дочь покойного месье Сен-Обера, – возразила Эмили. – А та особа, о которой вы говорите, мне совершенно незнакома.
– Так вы думаете, – заметила синьора Лорентини.
Эмили спросила, каковы причины полагать иначе.
– Прежде всего неоспоримое семейное сходство, – ответила монахиня. – Известно, что маркиза любила одного месье из Гаскони, но отец приказал ей выйти замуж за маркиза де Виллеруа. Несчастная, злополучная женщина!
Эмили вспомнила чувства отца при упоминании о маркизе, и если бы меньше верила в его моральную непогрешимость, то испытала бы потрясение. Сейчас она не могла принять слова синьоры Лорентини за правду, однако испытывала острый интерес, а потому попросила объяснений.
– Эта тема для меня ужасна, – ответила монахиня. – Если бы можно было стереть ее из памяти!
Она глубоко вздохнула и после короткого молчания спросила, как Эмили узнала ее имя.
– По вашему портрету в замке Удольфо, который так напоминает эта миниатюра, – ответила Эмили.
– Значит, вы были в Удольфо? – с волнением спросила сестра Агнес. – Увы! Какие разные сцены вызывает в памяти это название! Сцены счастья, страданий и ужаса!
В этот миг перед мысленным взором Эмили возникла страшная картина в одной из комнат замка. Она взглянула на монахиню и вспомнила ее недавние слова о том, что годы раскаяния и молитвы были не в состоянии стереть мерзость убийства. Теперь уже трудно было объяснить их бредом. Она с ужасом смотрела на убийцу. Поведение синьоры Лорентини подтверждало это предположение, и все же Эмили терялась в лабиринте неопределенности и, не зная, как прямо задать вопросы, ведущие к правде, только намекала на них отрывочными фразами.
– Ваше неожиданное исчезновение из Удольфо…
Синьора Лорентини застонала.
– …слухи, родившиеся вслед за ним, – продолжила Эмили, – комната в западном крыле, траурное покрывало, предмет, который оно скрывает! Когда происходит убийство…
Монахиня вскрикнула.
– Вот, снова! – пробормотала она, пытаясь подняться и обводя комнату безумным взглядом. – Встала из могилы! Кровь! Повсюду кровь! Но крови не было, об этом вы не должны говорить! Не улыбайтесь! Не улыбайтесь так жалостливо!
Ее слова прервали жестокие конвульсии. Не в силах терпеть ужас сцены, Эмили поспешила прочь из кельи и позвала монахинь на помощь настоятельнице.
Сидевшие в гостиной пансионерки и мадемуазель Бланш обступили потрясенную Эмили и засыпали сотней вопросов, на которые она ответила лишь то, что сестра Агнес умирает. Объяснение показалось достаточным, и вскоре был накрыт стол. Закуски и напитки немного укрепили ее пошатнувшееся физическое состояние. Сознание, однако, так и не оправилось от удара и растерянности перед некоторыми утверждениями монахини. Эмили с радостью немедленно покинула бы монастырь, если бы не стремилась узнать, переживет ли синьора Лорентини последний приступ.
Через некоторое время пришло известие, что конвульсии прекратились и больная успокоилась. Подруги направились к выходу, но в эту минуту подошла настоятельница и, отведя Эмили в сторону, сказала, что хочет с ней поговорить, а поскольку сейчас уже поздно, просит прийти на следующий день.