Она с волнением осмотрелась. Опустившиеся на город и море сумерки затрудняли видимость, и все же вдалеке удалось различить гондолу. Прекрасная торжественная музыка становилась все яснее: казалось, что это хор ангелов, спустившихся на землю в ночной тьме. На миг пение стихло, и Эмили сразу представила, что хор вознесся на небеса, но вот вновь зазвучало, затрепетало и растворилось в воздухе. Эмили вспомнила поэтические строки отца и тихо произнесла:
Как часто слышу я
В ночной тиши
Небесные напевы
Божественной души!
Наступившая тишина подчеркивала выразительность только что отзвучавшей музыки. Она продолжалась несколько минут, пока дружный вздох не вывел путников из состояния забытья. Эмили долго сохраняла возвышенное состояние души, пока его не нарушила живая, веселая сценка на площади Сан-Марко. Восходящая луна тускло осветила террасу с ее портиками и аркадами и представила взору многочисленную пеструю компанию, чьи легкие шаги, мелодичные звуки гитар и сладкие голоса отдавались гулким эхом под колоннадой.
Гондола, с которой долетала музыка, проехала мимо лодки Монтони и смешалась с другими, которые сновали по залитому лунным светом морю, полные веселых людей. В большинстве гондол были собственные музыканты, а мелодии, наигранные ими, сливались с мерцанием волн и ритмичным плеском весел. Эмили смотрела и слушала не отрываясь, и даже тетушка выглядела довольной. Монтони торжественно поздравил себя с возвращением в Венецию, которую называл первым городом земли, а Кавиньи был весел и воодушевлен больше, чем обычно.
Лодка скользила по волнам Гранд-канала, на котором располагался дворец Монтони, и Эмили увидела не поддающиеся человеческому воображению дворцы, созданные Сансовино[9] и Палладио[10]. В воздухе витали волшебные звуки, долетавшие с берегов канала и с гондол, а на залитых лунным светом террасах танцевали сказочные фигуры в маскарадных костюмах и масках.
Лодка остановилась возле портика большого дома, откуда немедленно вышел слуга и помог путешественникам сойти на сушу. Из портика они попали в величественный холл, а оттуда, поднявшись по мраморной лестнице, – в поразивший великолепием салон. Стены и потолок украшали фрески с историческими и аллегорическими сюжетами. С потолка на серебряных цепях свисали серебряные лампы, а пол покрывали яркие индийские ковры. Обивка мебели и шторы были выполнены из светло-зеленого шелка и украшены золотым шитьем. Из открытого балкона, выходящего на Гранд-канал, долетал свежий ветер. Вспомнив мрачный нрав Монтони и разговоры о его бедственном материальном положении, Эмили с изумлением смотрела вокруг: «Ах! Если бы Валанкур увидел этот дворец, то сразу бы успокоился и понял, что слухи о Монтони совершенно безосновательны».
Тетушка сразу приосанилась и приняла облик княгини, однако сам Монтони выглядел встревоженным и неуверенным и даже не обратился к супруге с торжественным приветствием.
Вскоре после приезда он приказал подать гондолу и вместе с Кавиньи отправился на карнавал. Мадам сразу погрустнела и о чем-то глубоко задумалась. Очарованная Венецией, Эмили пыталась развеселить тетушку, но та отвечала так недовольно и сердито, что вскоре оставила напрасные старания и подошла к окну, чтобы насладиться новыми яркими впечатлениями.
Прежде всего ее внимание привлекла группа танцоров на террасе внизу. Две девушки – одна с гитарой, а другая с тамбурином в руках – двигались с такой грацией и веселой легкостью, что были способны развеять даже мрачное уныние богини скуки. Вслед за ними показались фантастические фигуры, одетые гондольерами, менестрелями и неведомыми существами. Каждый из артистов пел свою партию в сопровождении нескольких негромких инструментов. Неподалеку от портика исполнители остановились, и Эмили различила стихи Ариосто[11] – о войнах мавров против Карла Великого и горестях Орландо. Вскоре ритм изменился, и зазвучали мелодичные сонеты Петрарки. Магия поэтической печали сопровождалась итальянским темпераментом и волшебством венецианской ночи.
Эмили слушала долго, и постепенно ее душа наполнилась задумчивым вдохновением. На глазах выступили слезы, а воображение обратилось к Франции и Валанкуру. Эмили с сожалением увидела, что музыканты направились дальше, и попыталась поймать последние отзвуки волшебных песнопений. Когда же воцарилась тишина, она погрузилась в то задумчивое спокойствие, которое создают воспоминания о любимой музыке, прекрасном лунном пейзаже и утраченных навсегда дорогих людях. Только что отзвучавшая музыка оставила в душе такое же мягкое сожаление.
Вскоре ее внимание привлекла торжественная гармония звуков духовых инструментов, доносившаяся издалека. Заметив выстроившиеся вдоль края террас гондолы, Эмили накинула вуаль, вышла на балкон и увидела вдали нечто вроде процессии. По мере приближения хор духовых слился со звучанием других инструментов, а вскоре словно из глубин океана появились сам Нептун с воплощавшей его королеву Венецией, окруженные тритонами и морскими нимфами. Фантастическое великолепие этого представления в декорациях окружающих дворцов надолго сохранились в памяти Эмили.
Даже после ухода процессии она не избавилась от впечатления и так увлеклась размышлениями о жизни морских нимф, что едва не пожелала отвергнуть человеческий образ и, погрузившись в волны, разделить их судьбу. Как восхитительно жить вместе с сестрами среди коралловых рифов и хрустальных океанских пещер, слушая плеск воды и нежную музыку морских раковин! А после заката скользить по водной глади среди диких скал и вдоль уединенных берегов, куда приходит грустить одинокий путник!
Мечты прервало прозаическое приглашение к ужину, и Эмили улыбнулась как собственным фантазиям, так и резкому недовольству мадам Монтони, если бы она о них узнала.
После ужина тетушка долго сидела в ожидании мужа, Монтони все не возвращался, и, в конце концов, мадам удалилась отдыхать.
По пути в свою комнату Эмили с удивлением обнаружила анфиладу когда-то пышных, но теперь заброшенных пустых комнат, где, судя по всему, давным-давно никто не жил. В одних из них со стен свисали остатки выцветших обоев; в других сырость почти уничтожила фрески. Наконец она вошла в свою спальню – такую же просторную и пустынную, как и остальные, с высокими окнами, выходившими на Адриатическое море. Поначалу у Эмили сложилось впечатление унылой заброшенности, но вскоре вид Адриатики вселил иные, более радостные образы, в том числе и образ морской нимфы, которую Эмили недавно с удовольствием представляла. Желая избавиться от мрачных раздумий, она постаралась обуздать своевольные мысли и завершила день сочинением таких строк:
Свободно среди волн морских
Плещусь, ныряю и играю;
У основанья скал седых
В блаженстве тихом замираю.
Здесь, в глубине святых пещер
Я слышу рек могучий ход.
Нептун, хозяин дивных сфер,
Благословляет древний свод.
Потоки отправляет прочь,
В подарок нимфам вод земных:
Ручьев, озер, где дремлет ночь,
Кристальных родников лесных.
Там каждый вечер в тишине
Они танцуют средь цветов.
Мерцают звезды в вышине,
Луна спешит прийти на зов.
Люблю лежать среди кораллов
И слушать плеск далеких волн,
Где парус мчится вдоль каналов,
Соленых брызг и ветра полн.
Как часто в тихий час полночный,
Когда морская дремлет гладь,
Своею властью непорочной
Подруг влеку к воде играть.
Но если только сон глубокий
Сморил команду до утра
И лишь, тоскуя, одинокий
Моряк приветствует ветра,
Печаль и грусть его развею
В луны сиянье песней сольной.
Он слушает, вздохнуть не смея,
С восторгом страх деля невольно.
Порою нотой сладкой, нежной
Души тревогу усмиряю
Иль раковины безмятежной
Хорал забытый извлекаю.
Моряк скорей друзей зовет,
Те молча к борту приникают,
Но песни кончился полет,
И звуки в отдаленье тают.
В уютной бухте среди гор,
Где тот корабль на якорь встал,
В час сокровенный на простор
Я выхожу, как в бальный зал.
С подругами танцую там,
Пока рассвет не засияет.
Заря диктует волю нам,
В чертог Нептуна увлекает.
В хрустальных залах, средь зеркал,
Проводим в неге полдень скучный,
В тени пещер, в прохладе скал
Вьем цепи из цветов воздушных.
Мы напеваем песню вод,
Потока вторит бормотанье.
Чертогов царских пышный свод
Мерцает светом мирозданья.
Здесь жемчуг светлый и сапфиров синь,
Рубинов кровь и зелень изумрудов.
Под куполом блестит казны массив,
Колонны стройные стоят вокруг сосудов.
А если шторм пучину сотрясает
И гром пугает тихую округу,
Скалу высокую я выбираю,
Чтобы морской простор блюсти оттуда:
Вдали, среди высоких бурных волн,
Корабль отважный к берегу стремится.
Широкий парус рвется, ветра полн,
А мачта с треском гнется и кренится.
Тогда бросаюсь со скалы отвесной
В пучину вод и к кораблю плыву,
Чтоб моряков спасти от бурь небесных
И к берегу вернуть в ночную мглу.
Но если вдруг стихия наступает,
Бросает судно в вихрь свирепых вод,