– Я рада, что ты наконец пришла, – выдохнула с облегчением Эмили. – Почему так долго? Пожалуйста, поскорее растопи камин.
– Меня задержала мадам, – смущенно ответила Аннет – Я сейчас же принесу дров.
– Нет, это моя обязанность, – поспешно возразила Катерина, вышла из комнаты и вскоре вернулась с дровами.
Когда веселое пламя оживило и согрело комнату, она ушла, а Эмили спросила Аннет, удалось ли той выяснить, кто запер дверь.
– Я спрашивала всех, мадемуазель, но никто ничего не знает. Только вот старый Карло… Я внимательно за ним наблюдала: говорят, он много чего знает… Так вот старый Карло выглядел так, что я даже описать не могу, и все время спрашивал, уверена ли я, что дверь оставалась открытой. «Боже милостивый! – не выдержала я. – Уверена так же, как и в том, что я жива». Но что касается меня, мадемуазель, то я так испугалась, что ни за что на свете не соглашусь здесь ночевать: это все равно что спать на большой пушке на краю восточного бастиона.
– Чем тебе не угодила большая пушка? Чем она хуже остальных? – с улыбкой уточнила Эмили. – Даже лучшая из них все равно не годится для постели.
– Да, мадемуазель, согласна, но поговаривают, что по ночам именно возле большой пушки кто-то стоит, как будто ее охраняет.
– Ах, милая Аннет! Тем, кто рассказывает тебе такие истории, повезло: ты веришь всему подряд.
– Дорогая мадемуазель, я сейчас вам покажу эту пушку – ее видно из этих окон!
– Пусть так, – возразила Эмили, – но это вовсе не означает, что ее охраняет привидение.
– Мадемуазель, вы ничему не верите!
– Ничему, кроме того, что вижу собственными глазами, – уточнила Эмили.
– Если так, то подойдите к окну.
Эмили не сдержала смеха, и Аннет удивилась. Из-за особой склонности горничной верить во все сверхъестественное, Эмили не упомянула о том, о чем собиралась сказать, а заговорила на нейтральную тему: о традиционной венецианской регате.
– Да, мадемуазель, там соревнуются гребцы, – подтвердила Аннет. – Прекрасные лунные ночи: лучшее, что есть в Венеции. Ярче луна не светит нигде, и играет такая красивая музыка, особенно когда Людовико поет под окном в западном портике! Мадемуазель, Людовико рассказал мне о той картине, которую вы хотели посмотреть вчера вечером, и…
– Что за картина? – уточнила Эмили, желая услышать от горничной подробности.
– О, та ужасная картина под черным покрывалом!
– Значит, сама ты ее не видела?
– Кто, я? Нет, мадемуазель, никогда. Но сегодня утром… – Аннет понизила голос и с опаской оглядела комнату. – Сегодня утром, при ярком свете, мне вдруг очень захотелось на нее посмотреть, потому что я слышала множество странных разговоров, но дверь в ту комнату оказалась на замке.
Чтобы скрыть изумление, Эмили уточнила, в какое время горничная отправилась в таинственную комнату, и выяснилось, что вскоре после того, как сама там побывала. Продолжив расспросы, Эмили узнала, что и разговорчивая Аннет, и, возможно, тот, кто поделился с ней сведениями, не подозревали ужасной истины, хотя в рассказе служанки вымыслы порой смешивались с чем-то похожим на правду.
Сама же Эмили испугалась, что кто-то за ней следил и видел, как она заходила в таинственную комнату, поэтому и запер дверь сразу после ее ухода. Этот неосторожный поступок мог вызвать гнев и месть Монтони. Ей захотелось выяснить, кто и с какой целью ввел в заблуждение Аннет, поскольку сам синьор был заинтересован в секретности и молчании. Но для столь позднего часа эта тема показалась ей слишком страшной, поэтому Эмили ограничилась незамысловатой беседой с горничной, чья болтовня была в любом случае предпочтительнее гнетущей тишины абсолютного одиночества.
Так они просидели почти до полуночи, хотя Аннет не раз намекала, что хотела бы уйти. Угли в камине догорели, из холла донесся гулкий стук запираемых на ночь дверей. Эмили и сама хотела спать, но боялась отпустить служанку. В этот момент прозвонил надвратный колокол. Обе настороженно прислушались: после долгой паузы колокол ударил снова, и вскоре во дворе раздался стук копыт и скрип колес.
– Это граф Морано! – в ужасе воскликнула Эмили.
– Так поздно! – отозвалась Аннет. – Нет, мадемуазель. Но, с другой стороны, кто бы мог приехать в такое время?
– Пожалуйста, милая Аннет, – в смертельной тревоге взмолилась Эмили, – не трать время на разговоры. Лучше пойди и узнай, кто это.
Горничная вышла из комнаты и забрала с собой свечу, оставив госпожу в полной темноте. Несколько минут назад Эмили испугалась бы, но сейчас даже не заметила. Она ждала, внимательно прислушивалась к далеким голосам, однако Аннет все не возвращалась. Наконец терпение Эмили лопнуло, она решила выйти из комнаты, но, открыв дверь и испугавшись кромешной тьмы в коридоре, застыла на пороге. Издалека доносились голоса, и Эмили даже показалось, что это разговаривают граф Морано и Монтони. Вскоре послышались шаги, темноту прорезал луч света, и показалась Аннет. Эмили пошла ей навстречу.
– Да, мадемуазель, – не стала лукавить горничная, – вы не ошиблись: действительно приехал граф.
– Значит, это все-таки он! – воскликнула Эмили, схватив девушку за руку.
– Боже мой! Дорогая госпожа, не волнуйтесь вы так, скоро мы что-нибудь узнаем.
– Конечно, – согласилась Эмили, поспешно возвращаясь в комнату. – Мне нехорошо, воздуха не хватает.
Аннет открыла окно и принесла воды. Через некоторое время силы вернулись, но Эмили не желала отпускать горничную, пока Монтони не пришлет за ней.
– Дорогая мадемуазель! Он определенно не станет беспокоить вас так поздно, – возразила Аннет, – он наверняка думает, что вы спите.
– Тогда посиди со мной, пока я не усну, – попросила Эмили, слегка успокоившись.
Аннет неохотно согласилась, и Эмили спросила, видела ли она графа.
– Да, мадемуазель, видела, как он и еще один синьор выходили из экипажа. Им пришлось подождать, потому что привратник уже лег спать. А еще там были несколько всадников с факелами.
Эмили не сдержала улыбки.
– Я подумала, что господин уже спит, и побежала в комнату госпожи, чтобы послушать, что происходит, но по пути встретила Людовико. Он сказал, что наш господин не спит, а совещается с другими синьорами в комнате в конце северной галереи. А потом Людовико приложил палец к губам, как будто хотел сказать: «Происходит что-то очень важное, но держи язык за зубами». Поэтому я никому ничего не сказала, а сразу пошла к вам, мадемуазель.
Эмили спросила, что за синьор приехал вместе с графом и как их принял Монтони, но Аннет не знала.
– Когда я встретила Людовико, он шел к лакею синьора Монтони, чтобы тот сообщил господину о приезде новых гостей.
Эмили задумалась, но через некоторое время тревога захлестнула ее с такой силой, что она попросила Аннет спуститься в комнату слуг и что-нибудь узнать о ближайших намерениях графа.
– Хорошо, мадемуазель, – с готовностью согласилась Аннет. – Но только как же я найду дорогу, если оставлю лампу у вас?
Эмили вызвалась посветить ей, и обе вышли из комнаты. Уже оказавшись на верхней площадке главной лестницы, Эмили испугалась, что граф ее увидит, и, чтобы обойти стороной холл, Аннет повела ее по узким коридорам к черной лестнице, которой обычно пользовались слуги.
На обратном пути Эмили побоялась заблудиться в лабиринтах замка, а потому блуждала по многочисленным коридорам, не решаясь открыть ни одной двери. Внезапно она услышала неподалеку тихий стон и остановилась: стон повторился, теперь уже более явственно. Справа тянулась вереница дверей, и Эмили, прислушиваясь, пошла вдоль них. Из-за второй двери раздался жалобный голос, затем донеслись бурные рыдания и пронзительные, отчаянные восклицания. Эмили замерла, боясь открыть дверь и не желая уходить. Так она и стояла неподвижно, в ужасе вглядываясь в окружающий мрак. Рыдания и возгласы продолжались, и вскоре сострадание пересилило страх: Эмили поставила лампу на пол, взялась за ручку и осторожно приоткрыла дверь – темноту нарушал лишь слабый свет из отдаленной части комнаты.
Эмили сделала несколько шагов и застыла в изумлении, увидев мадам Монтони собственной персоной. Облокотившись на туалетный стол, та горько плакала, прижимая к глазам платок.
В кресле возле камина кто-то сидел, но кто именно, Эмили не смогла рассмотреть. Время от времени неизвестный что-то произносил тихим голосом, и тогда мадам Монтони начинала рыдать еще отчаяннее. Поглощенная собственными страданиями, она не заметила появления племянницы, а Эмили, пусть и хотела узнать, кого тетушка принимает в своей уборной в столь поздний час, постеснялась подслушивать, поэтому так же бесшумно вышла в коридор, прикрыла за собой дверь и не без труда отыскала путь в свою спальню.
Вскоре вернулась Аннет, толком ничего не узнав. Слуги графа Морано или действительно ничего не знали, или притворялись, что не знают, с какой целью и надолго ли господин явился в замок. Единственное, о чем они с готовностью рассуждали, так это о крутой и неровной дороге, по которой пришлось подниматься, и о многочисленных опасностях. А еще не уставали удивляться, зачем графу понадобилось преодолевать такой сложный путь ночью, тем более что свет факелов служил единственной цели: показать, как страшны и коварны горы. Поняв, что ничего не узнает, Аннет ушла, а слуги стали требовать больше дров в камин и больше еды на стол.
– А теперь, мадемуазель, я ужасно хочу спать, – заключила верная служанка. – Если бы вы так же устали, то не просили бы посидеть с вами.
Эмили и сама начала понимать, что ведет себя эгоистично. Так и не дождавшись приглашения от Монтони, она согласилась, что синьор не желает ее беспокоить в столь поздний час, и решила наконец-то отпустить добрую Аннет, но осмотрев мрачную комнату и вспомнив кое-какие обстоятельства, снова поддалась страху и заколебалась.
– Было бы жестоко просить тебя побыть здесь до тех пор, пока я не усну, – проговорила она. – Боюсь, что я не скоро забудусь сном.
– Да, мадемуазель, очень не скоро, – подтвердила Аннет.