Не замечая волнения Эмили, граф продолжал в крайнем возбуждении расхаживать по комнате. Потемневшее лицо выражало ревность, гнев и жажду мести. Те, кто видел когда-то его черты, осененные невыразимо нежной улыбкой, сейчас бы вряд ли его узнали.
– Граф Морано, – обратилась к нему Эмили, наконец овладев голосом. – Прошу, прислушайтесь к голосу разума, если не готовы проявить жалость. Вы в равной степени ошиблись с адресом и любви, и ненависти. Я никогда не смогла бы ответить на ваши чувства и определенно никогда их не поощряла. Точно так же синьор Монтони не мог нанести вам оскорбление, поскольку, как известно, не обладает правом распоряжаться моей рукой, даже если бы имел на то силу. Поэтому уезжайте, уезжайте из замка, пока можете сделать это безопасно. Избавьте себя от ужасных последствий несправедливой мести и от раскаяния за причиненные мне страдания.
– Чья безопасность вас беспокоит – моя или Монтони? – язвительно уточнил граф.
– Безопасность вас обоих, – дрожащим голосом ответила Эмили.
– Несправедливая месть! – воскликнул граф с прежней страстью в голосе. – Кто, глядя на его лицо, сможет вообразить достойную отплату за оскорбление, равное тому, которое он мне нанес? Да, я покину замок, но не один. Я уже и так потерял много времени. Если мольбы и убеждения на вас не действуют, подействует сила. Мои люди доставят вас в экипаж. Учтите, что крики не помогут: в этой части замка можно кричать сколько угодно, все равно никто вас не услышит, – поэтому молча подчинитесь и идите со мной.
Предупреждение оказалось лишним: Эмили знала, что звать на помощь бесполезно. Ужас окончательно сковал ее мысли. Она не представляла, как еще умолять о милости, и сидела в кресле, дрожа, пока граф не подошел с намерением поднять ее силой. Тогда Эмили стремительно встала и с невозмутимым видом проговорила:
– Граф Морано, я полностью в вашей власти. Но скоро вы поймете, что такое поведение не принесет того пиетета, к которому вы стремитесь. Обрекая на муки не способную сопротивляться беззащитную сироту, вы обрекаете себя на ни с чем не сравнимое раскаяние. Неужели ваше сердце настолько черствое, что вы способны холодно смотреть на мои страдания?
Морано посмотрел на дверь, что вела на потайную лестницу, и громко позвал:
– Чезарио! – а затем обратился к Эмили: – Зачем вы принуждаете меня действовать таким грубым способом? С какой радостью я убедил бы, а не заставил, вас стать моей женой! Но, видит Бог, я не позволю Монтони вас продать. И все же меня не покидает нестерпимая мысль. Даже не знаю, как ее выразить… настолько она невероятна, невозможна! Но вы дрожите! Да, так и есть: вы… любите Монтони! – воскликнул Морано, больно сжав запястье Эмили и в гневе топнув ногой.
На лице Эмили отразилось глубокое удивление, потом недоумение, и она тихо проговорила:
– Если вам хочется в это верить, не смею разубеждать.
– И ваш взгляд, и слова подтверждают мою догадку, – злобно процедил Морано. – Нет-нет-нет, все это время Монтони надеялся получить драгоценность дороже золота. Но ему никогда меня не одолеть! В этот самый момент…
– Подождите, граф, – остановила Морано испуганная его словами и яростью Эмили. – Я избавлю вас от заблуждения. Синьор Монтони вам не соперник, и все же, если не найду иных средств защиты, я попытаюсь докричаться до его слуг.
– Ваши заверения в такой момент не заслуживает доверия, – возразил Морано. – Разве можно хотя бы на миг допустить, что, ежедневно видя вас, он не влюбился? Но прежде всего я должен увезти вас из замка. Чезарио! Эй, Чезарио!
С лестницы появился слуга в сопровождении еще нескольких человек. Морано потащил Эмили через всю комнату, она громко закричала, и в этот момент за дверью в коридоре послышался шум. Граф на миг остановился, словно разрываясь между любовью и жаждой мести, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Монтони со старым Карло и другими слугами.
– Меч! – потребовал хозяин замка.
Граф не стал дожидаться повторного приглашения. Передав Эмили в руки своих людей, он напал на Монтони, воскликнув:
– Получи в сердце, злодей!
Тот отразил удар и замахнулся сам, в то время как слуги пытались разнять противников.
– Граф Морано, я принял вас, заклятого врага, под своей крышей и даже приютил на ночь, – саркастически заявил Монтони. – И чем вы отплатили мне за гостеприимство? Дьявольским предательством и коварством: пытались похитить мою племянницу?
– Кто говорит о предательстве? – гневно парировал Морано. – Пусть покажет свое невинное лицо. Монтони, вы негодяй! Если в этом деле и присутствует предательство, то только с вашей стороны. Это говорю я, кого вы оскорбили несравненной низостью! Но к чему слова? Выйди, трус, и получи из моих рук заслуженную месть!
– Трус? – взревел Монтони и, оттолкнув всех, кто его держал, бросился на врага.
Противники вырвались в коридор, где поединок продолжился с отчаянной яростью. Никто из зрителей не отважился к ним приблизиться, тем более что Монтони поклялся, что первый же вмешавшийся падет от его меча.
Ревность и жажда мести вселили в Морано особую силу, но мастерство и выдержка Монтони позволили ему ранить соперника. Слуги попытались оттащить графа, но, тот, не замечая боли и не чувствуя крови, решительно отказался сдаться и, несмотря на рану, истово продолжил борьбу. Монтони, напротив, сражался хоть и отважно, но сдержанно: получив легкую царапину концом меча, тут же отомстил врагу, тяжело его ранив и разоружив. Граф упал на руки слуг, а победитель занес над ним меч и потребовал молить о пощаде. Страдая от боли и потери крови, Морано ответил слабым жестом, едва слышно прошептал, что просить не будет, и потерял сознание. Монтони собрался вонзить меч поверженному врагу в грудь, но Кавиньи остановил его. Синьор взглянул на раненого со звериной злобой и приказал, чтобы его немедленно убрали из замка.
Тем временем Эмили, которую не выпускали из комнаты во время поединка, выбежала в коридор и попыталась призвать Монтони к милосердию, умоляя позволить оказать побежденному необходимую помощь, но синьор, который вообще редко прислушивался к голосу жалости, сейчас, распаленный ненавистью и жаждой мести, с чудовищной жестокостью повторил приказ немедленно вышвырнуть врага за стены замка, хотя стояла ночь, а вокруг не было ничего, кроме густого леса.
Слуги графа заявили, что не потревожат господина, пока тот не придет в чувство. Монтони стоял неподвижно, Кавиньи тоже возражал против бесчеловечного отношения к раненому, а Эмили, не обращая внимания на угрозы, поднесла к губам графа воду и велела слугам сделать ему перевязку. Наконец Монтони ощутил боль в руке и удалился, чтобы обработать рану.
Спустя некоторое время граф пришел в себя и, первым делом увидев заботливо склонившуюся над ним Эмили, чье лицо выражало глубокое сострадание, проговорил:
– Я заслужил наказание, но только не от Монтони. Наказать меня должны были вы, Эмили, а вместо этого проявляете жалость! – Он умолк, поскольку слова давались ему с трудом, а потом, собравшись с силами, продолжил: – Я должен отказаться от вас, но не уступить Монтони. Простите за доставленные страдания! И все же подлость этого злодея не может оставаться безнаказанной. Унесите меня отсюда, – обратился он к слугам. – Путешествовать я не в состоянии, поэтому доставьте меня в ближайшую хижину. Не хочу ночевать под его крышей, хотя в любую минуту могу испустить дух.
Чезарио предложил поискать приличное жилище, где могли бы приютить господина, но Морано не захотел ждать. Моральные муки терзали его острее физической боли, и он с презрением отверг намерение Кавиньи, который хотел уговорить Монтони, чтобы тот позволил им провести ночь в замке. Чезарио собрался вызвать экипаж к главным воротам, но граф отказался, объяснив:
– Я не вынесу тряски. Лучше позови слуг и отнесите меня на руках.
В конце концов Морано прислушался к голосу разума и согласился, чтобы Чезарио заранее нашел какую-нибудь хижину. Увидев, что граф пришел в чувство, Эмили собралась оставить его, и в ту же минуту слуга Монтони передал ей приказ синьора немедленно явиться к нему. Также Монтони повторил свое требование вышвырнуть Морано, если он все еще находится в замке.
Глаза графа сверкнули ненавистью:
– Передайте Монтони, что я покину замок, который он называет своим, когда сочту нужным. Впредь он еще услышит обо мне. Передайте, что я не хочу отягчать его совесть еще одним убийством.
– Граф Морано! Понимаете ли, что говорите? – воскликнул Кавиньи.
– Да, синьор, хорошо понимаю, и он так же хорошо поймет, что я имею в виду. Совесть подскажет ему, что означают мои слова.
– Граф Морано, – проговорил прежде молчавший Верецци, – если осмелитесь еще раз оскорбить моего друга, я воткну в вас этот меч.
– Чего еще ждать от друга злодея! – ответил Морано.
Негодование на миг придало ему сил, и он приподнялся на руках слуг, но прилив бодрости тут же иссяк и он в изнеможении упал. Люди Монтони схватили Верецци, который порывался немедленно осуществить свою угрозу, а Кавиньи, не настолько развращенный, чтобы поддержать трусливую злобу, попытался увести его прочь. Все это время Эмили находилась в коридоре, с ужасом наблюдая за происходящим, а когда повернулась, намереваясь уйти, Морано окликнул ее молящим голосом и попросил подойти ближе. Эмили сделала несколько робких шагов: слабость раненого переселила страх и опять вызвала жалость.
– Я ухожу отсюда навсегда, – прошептал граф. – И возможно, больше никогда вас не увижу. Я хочу унести с собой ваше прощение, Эмили… нет, не только прощение, но и ваши добрые пожелания.
– Мое прощение с вами, – ответила Эмили, – и искренние пожелания скорейшего выздоровления – тоже.
– Только выздоровления? – со вздохом уточнил Морано.
– Еще благополучия, – добавила Эмили.
– Наверное, следует этим удовольствоваться, – со вздохом проговорил граф. – Определенно я не заслужил большего. И все же прошу иногда думать обо мне и, забыв обиду, помнить мою любовь, а не только породившую ее страсть. Я попросил бы любить меня, но увы… это невозможно. Сейчас, в минуту прощания – быть может, навсегда, – я плохо владею собой. Эмили, пусть вам никогда не придется узнать испытанные мною муки страсти! Что я говорю? Ах, как по мне, так пусть страсть вас настигнет!