Глава 30
Полночный пробил час, и колокол воззвал.
Услышал ты, как тяжко смерти приближенье?
Вот стихло все, но снова глас судьбы послал
Призыв неотвратимый, как небес движенье.
Узнав о смерти жены и поняв, что та умерла, так и не подписав необходимые для осуществления его планов бумаги, Монтони не сдерживал негодование. Эмили старалась не попадаться ему на глаза и два дня и две ночи, с небольшими перерывами, дежурила возле тела покойной тетушки. Забыв о несправедливом и жестоком отношении к себе, она думала о почившей родственнице с искренним состраданием, время от времени размышляя о непостижимой влюбленности, оказавшейся для мадам фатальной и приведшей ее в лабиринт несчастий, из которого не нашлось другого выхода, кроме смерти. Однако даже это обстоятельство рождало в душе больше печали, чем гнева, больше сочувствия, чем упреков.
Монтони не мешал ей в благочестивом исполнении положенного ритуала: не только обходил стороной комнату покойной жены, но и избегал этой части замка, как будто боялся заразиться смертью. Казалось, он даже не распорядился насчет похорон, и Эмили испугалась, что памяти тетушки грозит поругание, однако вечером второго дня Аннет сообщила, что погребение запланировано на предстоящую ночь. Сознавая, что сам Монтони на церемонию не явится и тело несчастной мадам опустят в могилу без единого близкого человека, Эмили твердо решила отдать последний тяжкий долг тетушке. В иных обстоятельствах она постаралась бы избежать посещения холодного сырого склепа, куда тело должны были отнести похожие на убийц люди да еще глубокой ночью. Судя по всему, Монтони стремился предать вечному забвению ту, кого свел в могилу своей жестокостью и алчностью.
Содрогаясь от ужаса и горя, Эмили и Аннет подготовили тело к захоронению: облачили в погребальные одежды, накрыли саваном и дождались прихода людей, готовых отнести усопшую в склеп и опустить в могилу. Эмили с трудом сдержала отчаяние, когда дверь резко распахнулась, две мрачные фигуры молча взвалили тело на плечи, а третья, с факелом в руках, возглавила процессию по темным коридорам к расположенному под часовней склепу.
Путь к западному крылу замка, как и к часовне, лежавшей в руинах, проходил через два двора. Эмили не замечала царивших там запустения и темноты: мысли ее были заняты более печальными рассуждениями. Также она не обращала внимания ни на глухие крики поселившейся в развалинах совы, ни на бесшумные метания летучих мышей. Но войдя в часовню и увидев, как двое опускают тело тетушки в мрачную бездну, а третий стоит внизу, чтобы его принять, она мгновенно утратила выдержку, оперлась на Аннет – такую же испуганную и дрожащую, – и так долго стояла на вершине лестницы, что факел почти догорел, а могильщики скрылись из виду. В конце концов, чувство долга пересилило: Эмили спустилась в склеп и, ориентируясь по звукам шагов и тусклому мерцанию луча света, пошла вперед.
Носильщики положили тело у края открытой могилы, где стояло еще несколько слуг Монтони, а также священник, которого Эмили не замечала до того момента, пока он не начал погребальную службу. Только тогда, подняв глаза, она увидела его почтенную фигуру и услышала негромкую, торжественную и прочувствованную заупокойную молитву. Сцена погребения была достойна кисти Доменикино[14]. Свирепые черты и дикие одежды приспешников Монтони, склонившихся над тускло освещенной могилой, представляли необычный контраст со строгим обликом священника в черной сутане, с откинутым капюшоном, открывавшим бледное морщинистое лицо в обрамлении редких седых волос. Эмили, опершись на руку Аннет, с прикрытым тонкой вуалью прекрасным лицом, печально смотрела, как предают земле тело ее безвременно скончавшейся последней родственницы. В тусклых отсветах факелов виднелись другие свежие захоронения, а мрак и безысходность диктовали воображению картины еще более мрачные, чем даже та, что возникла возле могилы заблудшей и несчастной мадам Монтони.
Когда служба закончилась, священник посмотрел на Эмили удивленно и внимательно, словно хотел вступить в беседу, однако сдержался из-за присутствия развязных пособников Монтони. Те же на обратном пути развлекались непристойными шутками в адрес духовного сана, которые он терпел молча, потребовав только, чтобы его доставили обратно в монастырь. Эмили слушала их с плохо скрываемым ужасом. Во дворе святой отец ее благословил, смерил долгим сочувствующим взглядом и направился к воротам. Аннет сопровождала госпожу до ее комнаты. Внешность монаха и выражение сочувствия на его лице заинтересовали Эмили. Хоть Монтони по ее настойчивой просьбе и согласился провести заупокойную службу, она ничего не знала о святом отце, пока Аннет не рассказала ей, что тот обитает в скрытом в горах монастыре всего в нескольких милях от замка. Должно быть, настоятель, презиравший Монтони и его приспешников, побоялся отказать ему в просьбе и прислал священника провести службу, а тот с христианским смирением, преодолевая отвращение к бесчестным обитателям замка, исполнил свой долг и провел обряд погребения покойной мадам Монтони, тем более что часовня была построена на освященной земле.
Несколько дней Эмили провела в полном одиночестве, боясь за себя и печалясь по усопшей, а потом решила снова поговорить с Монтони о возвращении на родину. Она не представляла, что заставляет Монтони удерживать ее в замке, но в том, что причины у него были, сомневаться не приходилось, а его категоричный отказ в ответ на первую просьбу не оставлял надежды на успех. К тому же ужас перед личностью синьора заставлял ее откладывать разговор со дня на день. Но однажды она получила от Монтони приказание явиться в определенный час. Сначала Эмили обрадовалась, решив, что после смерти тетушки синьор собирается отказаться от власти над племянницей, но потом вспомнила, что поместья покойной теперь принадлежат ей, и испугалась, что Монтони не отпустит ее до тех пор, пока их не получит. Эта мысль, вместо того чтобы привести ее в уныние, пробудила дремлющие силы духа: Эмили решила, что ни за что не отдаст тирану поместья, от которых еще недавно была готова отказаться ради спокойствия и благополучия тетушки. Решимость укрепляла и вера в преданность Валанкура: наследство обеспечивало их средствами для будущей совместной жизни. Думая об этом, Эмили с нежностью представляла момент, когда, глядя в глаза любимого, сможет назвать его полновластным хозяином владений. Она видела его благодарную улыбку, слышала слова признательности и понимала, что готова стерпеть любые испытания, которым был способен подвергнуть ее жестокий и коварный Монтони. Вспомнив о документах на землю, о которых упоминала тетушка, Эмили решила сразу после разговора с синьором отправиться на их поиски.
Приняв столь важные решения, она явилась в назначенный час и приготовилась выслушать намерения господина, а затем вновь обратиться с просьбой о возвращении во Францию. В комнате присутствовали Орсино и какой-то незнакомый офицер. Оба стояли у стола, где лежали бумаги, которые, судя по всему, изучал господин.
– Я послал за вами, Эмили, – заговорил Монтони, подняв голову, – чтобы вы стали свидетельницей одной сделки, которую я намерен заключить со своим другом Орсино. От вас требуется только поставить подпись вот на этом документе.
Он взял одну из бумаг, поспешно прочитал несколько строчек и передал ей перо. Эмили взяла его и уже собиралась поставить подпись, когда ее словно молнией пронзило и она разгадала коварный план Монтони. Она вздрогнула, выронила перо и наотрез отказалась подписывать текст, который не читала. Монтони наигранно засмеялся над ее опасениями, снова взял документ и притворился, что изучает его. Все еще дрожа от осознания грозящей ей опасности и дивясь своей роковой доверчивости, Эмили категорически отказалась подписывать что-либо. Некоторое время Монтони делал вид, что упрямство племянницы его веселит, но, поняв, что его коварный план разгадан, изменил тактику и приказал Эмили следовать за ним в другую комнату. Там он заявил, что хотел избавить и ее, и себя от лишних пререканий в деле, где его воля является единственно справедливой, а она должна принять ее как закон, поэтому он и пытался не заставить ее, а убедить исполнить долг.
– Как муж покойной синьоры Монтони я являюсь наследником всего ее имущества. Поэтому поместья, которые она отказалась отдать при жизни, должны принадлежать мне. Ради вашего блага я хочу развенчать произнесенное при мне глупое утверждение, что, если она умрет, так и не подписав бумаги, наследство перейдет к вам. Синьора прекрасно понимала, что после смерти не сможет помешать мне завладеть собственностью. Полагаю, вы достаточно разумны, чтобы не провоцировать мой гнев несправедливыми требованиями. Я не склонен к лести, а потому вы оцените искренность похвалы, когда скажу, что вы обладаете умом, не характерным для женщин, и лишены достойных презрения недостатков, свойственных женскому характеру: алчности и стремлению к мелочной власти. Именно эти черты заставляют женщин спорить и выпрашивать там, где им не удается победить. Насколько я понимаю ваш характер, вы презираете свойственные вашему полу слабости.
Монтони умолк, но Эмили не произнесла ни слова, ожидая продолжения. Она слишком хорошо знала синьора, чтобы поверить, что тот снизошел до откровенной лести, не преследуя при этом собственных целей. Хоть среди распространенных женских недостатков он не упомянул тщеславие, не стоило труда догадаться, что он считал его главным, поскольку осмелился выделить ее среди других женщин.
– Итак, зная и понимая вашу натуру, – продолжил Монтони, – я не могу поверить, что вы станете возражать там, где заведомо не можете победить, или пожелаете одержать верх и получить собственность в таких обстоятельствах, когда справедливость не на вашей стороне. И все же я считаю необходимым объяснить вам следующее: в случае добровольного согласия вы получите разрешение в ближайшее время вернуться во Францию, но, если будете упорствовать, останетесь моей пленницей до тех пор, пока не измените решения.