Ужас перед неизвестностью притупил чувства; Эмили то и дело вспоминала отца: что бы он испытал, если бы смог предвидеть жуткие события ее будущей жизни? Наверняка не принял бы роковое решение поручить заботу о ней такой слабой и неразумной женщине, какой оказалась мадам Монтони. Нынешнее ее положение представлялось до такой степени невероятным и непредсказуемым, особенно по сравнению со счастливой жизнью в доме родителей, что в отдельные моменты Эмили видела себя жертвой пугающих видений, овладевших ее расстроенным воображением.
В присутствии провожатых Эмили сдерживала выражение чувств, а потому ужас постепенно растворился в мрачном отчаянии. Ожидание худшего притупило ее внимание к окружающим опасностям. Она равнодушно смотрела на дикие ущелья, пустынную дорогу и едва заметные в темноте очертания гор – все то, что своим видом еще недавно наполняло душу страхом перед будущим.
Стало уже так темно, что путники едва различали дорогу.
Закрывшие небо тяжелые тучи время от времени расходились, являя взору дрожащие звезды, легкий ветерок пролетал по лощине, шелестел в кронах кипарисов и платанов и терялся в далеком лесу, и Эмили вздрагивала – и то ли от холода, то ли от страха.
– Где факел? – спросил Уго. – Становится совсем темно.
– Еще можно различить дорогу, – возразил Бертран. – Лучше обойтись без света, чтобы не выдать своего присутствия. Мало ли кто здесь бродит.
Уго что-то пробормотал, и путь продолжился в темноте. Эмили почти хотела встретиться с неприятелем: неизвестность таила надежду, и было трудно представить положение более безнадежное, чем нынешнее.
Пока путники медленно двигались по темной дороге, на конце копья Бертрана время от времени появлялся слабый мерцающий свет, похожий на тот, который Эмили заметила у часового в ночь смерти мадам Монтони: тот назвал его знамением. И действительно, вскоре произошло печальное событие, которое произвело на Эмили сильное суеверное впечатление, теперь только укрепившееся. Она решила, что это предвестник ее собственной судьбы, и молча наблюдала, как таинственное свечение то пропадает, то снова появляется.
– Давайте зажжем факел и спрячемся в лесу, – проговорил Бертран. – Приближается гроза: посмотрите на мое копье. – Он поднял оружие и указал на огонек на острие.
– Да, – согласился Уго. – Ты не из тех, кто верит в предзнаменования. Трусов мы оставили в замке. Я часто видел такое мерцание перед грозой, и сейчас она подступает. Вон как сгустились тучи.
Этот разговор немного притупил суеверные страхи Эмили, в то же время реальные страхи только обострились: пока Уго искал кремень, чтобы высечь огонь, она с тревогой наблюдала, как бледная молния разрывает небо и освещает мрачные лица спутников. Бертран с нетерпением прислушивался к раскатам грома; вспышки молний участились. Яркие всполохи освещали вершины деревьев и, пробиваясь сквозь густую листву, проникали под кроны.
Наконец Уго отыскал кремень и зажег факел. Провожатые спешились, помогли спуститься Эмили и по неровной, заросшей высокой травой и кустарником земле повели мулов к лесу.
Входя в чащу, Эмили остро почувствовала угрожающую ей опасность. Глубокая, нарушаемая лишь шелестом ветра тишина и мрак, разрываемый вспышками молнии и светом факела, только нагнетали ощущение тревоги. Эмили казалось, что сейчас лица провожатых выражают ярость, смешанную с торжеством, которое они пытались скрыть. Воспаленная фантазия подсказывала, что ее ведут в чащу, чтобы исполнить приказ Монтони и убить. Из груди ее вырвался стон, удививший обоих спутников: те быстро обернулись, а Эмили осведомилась, зачем им понадобилось прятаться в лесу, и попросила продолжить путь по открытой лощине, которая в грозу казалась ей менее опасной, чем высокие деревья.
– Нет-нет, – проговорил Бертран. – Нам лучше знать, где таится опасность. Смотрите, как разверзаются тучи у нас над головами. К тому же в лесу легче спрятаться от неприятеля. Ради святого Петра и его друзей, я вовсе не трус, что смогли бы подтвердить многие несчастные, если бы ожили. Но что делать, если врагов окажется много?
– Что ты там ноешь? – возмутился Уго. – Сколько бы их ни было, кто боится? Пусть только попробуют напасть! Уж я-то им покажу, что значит сражаться. А ты, если боишься, можешь залечь в сухую канаву и осторожно выглядывать, наблюдая, как я прогоняю врагов. Кто здесь говорит о страхе?
Бертран грубо выругался и ответил, что не любит насмешек. Завязалась горячая перепалка, продолжавшаяся до тех пор, пока раскаты грома не потрясли землю до самой сердцевины. Мужчины умолкли и испуганно посмотрели друг на друга. Голубая молния пронзила кроны деревьев, и Эмили сквозь листву увидела ярко освещенные горы. Скорее всего в этот миг гроза пугала ее значительно меньше, чем спутников: ее душой владели другие страхи.
Провожатые устроились под огромным каштаном, а копья воткнули в землю в отдалении. Эмили видела, как на их остриях играла молния, стекая вниз.
– Хотелось бы остаться в замке! – вздохнул Бертран. – Непонятно, зачем синьор отправил нас в этот тяжкий путь. Послушайте, как гремит! Честное слово, я почти готов уверовать и начать молиться. Уго, у тебя, случайно, четок не найдется?
– Нет, – ухмыльнулся Уго. – С четками ходят трусы вроде тебя, а я хожу с мечом.
– Да, против грозы меч, конечно, поможет, – покачал головой Бертран.
Новый раскат грома прокатился эхом по горам, заставив обоих замолчать, а когда стих, Уго предложил продолжить путь, заявив:
– Мы напрасно теряем время. Лес укроет нас не хуже этого каштана.
Они снова повели мулов между деревьями, по высокой траве, скрывавшей торчащие корни. Поднявшийся ветер соперничал с громом, свирепо раскачивая ветки деревьев и раздувая красное пламя факела, теперь еще ярче освещавшего укромные уголки, где, по словам Уго, прятались волки.
В конце концов ветер отогнал грозу: раскаты грома доносились уже издалека. Проехав по лесу около часа, путники заметили, что природа наконец успокоилась. Поднявшись из лощины, они оказались на открытой площадке. В лунном свете у ног их расстилалась долина, а над головами раскинулось чистое синее небо.
Настроение Эмили заметно улучшилось. Она решила, что если бы провожатые получили приказ ее прикончить, то скорее всего совершили бы злодейский поступок в уединенной глуши, откуда они только что выбрались: там ничего не стоило скрыть преступление от людских глаз. Успокоенная этим рассуждением и мирным поведением спутников, Эмили молча ехала по тянувшейся вдоль кромки леса овечьей тропе и с восхищением смотрела на дремлющую внизу долину. С севера и востока ее прикрывали террасы Апеннин, изящно и причудливо очерченных на фоне горизонта, а на западе и юге пейзаж незаметно перетекал в низины Тосканы.
– Там море, – пояснил Бертран, словно зная, что Эмили рассматривает сумеречную даль. – Вон там, на западе, хотя мы его не видим.
Эмили уже ощутила, как изменился климат по сравнению с диким горным краем. Чем ниже они спускались, тем заметнее воздух наполнялся ожившим после дождя ароматом тысяч безымянных цветов. Пейзаж выглядел таким спокойным и очаровательным, так поразительно контрастировал с тем мрачным величием, в котором она обитала в последнее время, и с манерами населявших замок людей, что ей ничего не стоило представить, что она находится в Ла-Валле. Зачем Монтони отправил ее сюда? Эмили не могла поверить, что такой жестокий человек выбрал столь очаровательный уголок для осуществления своего злого умысла. Однако его выбор можно было объяснить не столько самим местом, сколько обитавшими здесь людьми, которым тиран мог доверить исполнение своего плана, каким бы тот ни оказался.
Эмили снова осмелилась спросить, далеко ли еще до места назначения, и Уго ответил, что осталось проехать совсем немного.
– Только до той каштановой рощи в долине, где блестит в лунном свете ручей. Хотелось бы когда-нибудь отдохнуть там с фляжкой доброго вина и изрядным ломтем тосканской ветчины.
Услышав, что путешествие почти закончилось, Эмили оживилась.
Вскоре путники въехали в каштановую рощу и увидели вдалеке мерцающий сквозь листву свет из окна хижины. По берегу ручья они достигли места, где густые кроны не пропускали лунного сияния, однако по темной поверхности воды проходила длинная узкая полоска оконного света. Бертран поднялся на порог хижины, постучал и громко позвал хозяина. Тут же открылось небольшое окошко на втором этаже и показался какой-то человек. Спросив, что им нужно, он спустился, впустил путников в дом и велел жене накормить их. Эмили с тревогой следила за его тихим разговором с Бертраном. Крестьянин был высоким, но худым, с бледным лицом и умным, проницательным взглядом. Лицо его не вызывало мгновенной симпатии, а манеры не отличались услужливостью.
Уго нетерпеливо потребовал скорее подать ужин, причем тон его свидетельствовал о непререкаемой уверенности в собственных правах.
– Я ожидал вас час назад, – пояснил хозяин. – Так следовало из письма синьора Монтони. А потом мы с женой решили, что сегодня вы уже не приедете, и легли спать. Как пережили грозу?
– Плохо, – ответил Уго. – И здесь тоже будет плохо, если вы не поспешите. Дайте побольше вина и еды.
Крестьянин поставил на стол все, что было в доме: ветчину, вино, финики и виноград – такой крупный и ароматный, какого Эмили еще не видела.
После ужина жена хозяина проводила гостью в маленькую спальню, и Эмили задала ей несколько вопросов относительно Монтони. Женщина, которую звали Дорина, отвечала скупо, делая вид, что не знает, зачем синьор направил Эмили сюда, однако признала, что муж более осведомлен. Поняв, что узнать ничего не удастся, Эмили поблагодарила Дорину и легла отдыхать, но тревожные мысли прогоняли сон.
Глава 32
Нет ничего вокруг, помимо тишины
Спокойных рощ и ласковых лужаек,
Где маки дивным волшебством полны
И сладкий сон с улыбкой навевают.