Дом на краю леса Эмили и провожатые покинули в полдень, а в замок Удольфо вернулись в глубокой тьме. Луна изредка прорывалась сквозь облака. Путники ехали молча, при свете факела. Эмили размышляла о своем странном положении, а провожатые мечтали о бутылке вина и тепле очага: оба ощутили разницу между теплым климатом долины Тосканы и холодом дикого горного края. Вскоре Эмили вывел из задумчивости бой часов на башне замка: ветер разносил звуки по всей округе. Удар следовал за ударом и с угрюмым бормотанием замирал среди вершин: в печальном настроении Эмили воображала, что эти звуки отмеряют последние часы ее жизни.
– Да, старые часы на месте, – заметил Бертран. – Даже пушки не заставили их замолчать!
– Точно, – согласился Уго. – И в пылу схватки они отбивали ход времени так же громко. Я слышал их сквозь залпы пушек! И боялся, что шальное ядро все-таки в них попадет, но ничего: устояли и часы, и сама башня.
Дорога обогнула гору; на миг в глубине долины путники увидели освещенный луной замок, но он тут же пропал в тени, хотя даже мимолетный взгляд пробудил в душе Эмили страх. Высокие неприступные стены напоминали о неволе и страдании, и все же искра надежды не угасала. Здесь обитал не только Монтони, но, возможно, и Валанкур, а одна лишь мысль о милом друге рождала в душе радость.
Дорога вилась по долине, и вскоре Эмили вновь увидела поднимающиеся над лесом старинные стены и башни. Теперь лунный свет позволил рассмотреть нанесенные осадой повреждения: пробоины в стенах и разрушенные укрепления. В лесу, по которому ехали путники, валялись обломки камней. Да и сам лес пострадал от пушечных ударов, так как защитники замка стреляли по прячущимся среди деревьев врагам. Многие благородные исполины оказались поверженными, а другие лишились кроны.
– Лучше спешиться, а мулов взять под уздцы, – предложил Уго, – иначе угодим в воронку от ядра – здесь они повсюду. Я буду светить, а вы смотрите под ноги. Земля еще не очищена от неприятеля.
– Как? – в ужасе воскликнула Эмили. – Здесь лежат неприятели?
– Может быть, уже и нет, – ответил Уго. – Но когда уезжал отсюда, я заметил под деревьями несколько трупов.
Они поехали дальше. Факел отбрасывал тусклый свет на землю, лучи проникали в укромные уголки под деревьями, и Эмили боялась смотреть вперед, чтобы не увидеть что-нибудь жуткое. На тропинке валялись сломанные наконечники стрел и куски разбитых доспехов.
Бертран споткнулся, и под ногами что-то громко загремело.
– Посвети сюда! – потребовал он.
Уго поднес факел, и все увидели нагрудную часть лат, насквозь пронзенную, с залитой кровью подкладкой. Эмили горячо попросила продолжить путь, а Бертран неуклюже пошутил по поводу того несчастного, кому принадлежали пробитые доспехи.
При каждом шаге Эмили боялась наткнуться на новое свидетельство смерти. Скоро они вышли на поляну, и Бертран остановился, чтобы осмотреться. Повсюду валялись стволы и ветки деревьев, еще недавно украшавших это место. Судя по всему, оно оказалось роковым для неприятеля: именно сюда целились пушки со стен замка. Земля была усеяна обломками оружия и обрывками мундиров. Эмили так боялась увидеть мертвые тела, что снова попросила не задерживаться, однако ее спутники были так увлечены, что не услышали просьбу. Отвернувшись от пугающей картины, Эмили посмотрела на замок и увидела на стенах движущийся свет. Вскоре часы пробили полночь, потом зазвучала труба, и Эмили с тревогой спросила, что означает этот сигнал.
– О, всего лишь смену караула, – небрежно ответил Уго.
– Не помню, чтобы раньше о смене караула оповещала труба, – удивилась Эмили. – Какой-то новый обычай.
– Всего лишь восстановили старый порядок, синьора, – пояснил Уго. – Мы всегда следовали ему в военное время. С начала осады замка каждый раз в полночь играет труба.
– Слушайте! – перебила его Эмили, когда труба зазвучала снова.
Потом послышался тихий звон оружия, несколько раз на террасе произнесли пароль, из дальней части замка донесся ответ, и все вокруг опять погрузилось в молчание. Эмили пожаловалась на холод и попросила идти быстрее.
– Сейчас, синьора, – пообещал Бертран, переворачивая концом копья разбитый кусок лат. – Что у нас здесь?
– Слышите? – воскликнула Эмили. – Что это за шум?
– Какой еще шум? – Уго вздрогнул и прислушался.
– Тише! – потребовала она. – Шум доносится сверху, с укрепления.
Все подняли головы и увидели, как по стене движется свет. В следующий миг ветер принес отчетливый голос часового:
– Кто идет? Говори, не то будет худо.
– Ха, мой храбрый друг! Ты ли это? – радостно воскликнул Бертран и протяжно свистнул.
Тут же прозвучал ответный свист, и путники беспрепятственно вышли из леса на ведущую к воротам разбитую дорогу. Обведя глазами громадный замок, Эмили вздохнула и тихо произнесла:
– Увы! Я возвращаюсь в свою тюрьму!
– Честное слово, здесь было горячо! – воскликнул Бертран, освещая факелом землю. – Ядра славно вспахали землю!
– Да, – подтвердил Уго. – Палили вон с того редута, причем без остановки. Враги пытались прорваться сквозь главные ворота, но напрасно тратили силы: кроме пушки на стене на двух круглых башнях стояли лучники и поливали их таким беспощадным дождем стрел, что – святой Петр! – невозможно было устоять! В жизни не видел картины краше: я смотрел, как разбегаются разбойники, и смеялся, пока бока не заболели. Бертран, приятель, жаль, что тебя среди них не было: наверняка ты бежал бы быстрее всех!
– Опять ты за старое? – мрачно пробормотал Бертран. – Считай, что тебе повезло оказаться так близко к замку. Сам знаешь, одного такого я прикончил.
В ответ Уго лишь рассмеялся и продолжил рассказ об осаде. Слушая его, Эмили удивлялась, насколько нынешнее спокойствие вокруг отличается от недавнего кошмара.
Грохот пушек, треск барабанов, визг труб, стоны раненых и крики нападавших сменились глубокой тишиной: казалось, смерть одержала верх и над побежденными, и над победителями. Разбитая башня главных ворот опровергала утверждение Уго о трусливом отступлении врагов. Было ясно, что, прежде чем обратиться в бегство, осаждавшие не только упорно нападали, но и сумели нанести серьезный ущерб. Даже при лунном свете было отчетливо видно, что башня сильно пострадала, а укрепления почти полностью уничтожены. Внезапно в одной из нижних бойниц мелькнул и пропал свет, а в следующий миг в проеме разбитой стены показался поднимающийся по узкой лестнице солдат с лампой в руках. Она вспомнила, что сама проходила здесь той немыслимой ночью, когда Бернардин обманул ее обещанием отвести к мадам Монтони, и вновь испытала давний ужас. Сейчас она стояла возле тех самых ворот, над которыми располагалась мрачная комната, где взору Эмили предстала жуткая картина.
«Возможно, – подумала она, – и сейчас эта комната используется с той же целью. Возможно, солдат идет в этот поздний час, чтобы нести охрану у тела убитого друга!» Скупые остатки самообладания рассеялись перед прошлыми и воображаемыми страхами: печальная судьба мадам Монтони показалась ей предсказанием собственной судьбы. Эмили подумала, что даже если отречется от поместий в Лангедоке, то удовлетворит лишь алчность Монтони, но не его неуемную жажду мести. Больше того, страх расплаты мог заставить синьора лишить ее свободы, если не жизни.
Путники подошли к воротам. Бертран увидел в небольшом окошке свет и крикнул. Выглянул караульный и спросил, кто идет.
– Вот, привел тебе пленника, – бодро ответил Уго. – Открой ворота и впусти!
– Сначала скажи, кто хочет войти, – ответил тот.
– Кто? Старый товарищ! – воскликнул Уго. – Неужели ты не узнаешь Уго? Я притащил связанного по рукам и ногам пленника: того самого парня, который пил тосканское вино, пока мы здесь сражались.
– Смотрю, ты не успокоишься, пока не получишь свое, – мрачно отозвался Бертран.
– А, приятель, это ты? – узнал наконец караульный. – Сейчас спущусь.
Эмили услышала шаги по каменным ступеням, потом упала тяжелая цепь, отодвинулись засовы, и открылась маленькая боковая дверь, через которую путники вошли в замок. Караульный опустил лампу, чтобы осветить порог, и она снова оказалась под низкой аркой. Дверь закрылась и отрезала ее от всего мира – возможно, навсегда. Еще несколько шагов – и Эмили попала в первый двор, с отчаянием оглядев пустынное пространство. Полночная тьма, готическая мрачность окружающих зданий, глухо доносившиеся голоса Уго и караульного обостряли печальные предчувствия. Во втором дворе тишину нарушали отдаленные звуки. Пройдя еще немного вперед, Эмили различила смех и веселые голоса, однако чужой пир не доставил радости.
– Судя по шуму, кажется, что здесь не меньше тосканского вина, чем в долине, – проворчал Бертран. – Похоже, Уго больше занимался возлияниями, чем боем. Кто веселится в такой поздний час?
– Господин и другие синьоры, – ответил караульный. – Наверное, ты чужой в замке, иначе не задавал бы таких вопросов. Этим храбрецам сон не нужен, ночи они проводят в пирах. Эх, если бы и нам досталась хоть капля такой жизни! Холодно шагать ночью по стене, если нечем согреться.
– Мужайся, друг! Храбрость тебя согреет, – напомнил Уго.
– Храбрость! – угрожающе отозвался караульный, и Уго, поспешив вернуться к более безопасной теме застолья, заметил:
– Судя по всему, это новый обычай. Когда я уезжал, синьоры по ночам совещались.
– И заодно выпивали, – возразил Бертран. – Но с началом осады только и делали, что пировали. Надо сказать, на их месте я бы тоже вознаградил себя за отвагу.
Путники миновали второй двор и подошли ко входу в замок. Здесь караульный попрощался и поспешил на место службы. Дожидаясь, пока ее впустят, Эмили размышляла, как бы не столкнуться с Монтони и незаметно вернуться в свою комнату. Встретить в поздний час синьора или кого-то из его приближенных отчаянно не хотелось. Шум усилился, и хотя Уго стучал изо всех сил, никто из слуг его не слышал. Тревога Эмили возросла, хотя появилось время придумать, как пройти незаметно. Главная трудность заключалась в том, что подняться по лестнице без света еще было можно, однако найти в темноте дорогу в комнату все равно не удалось бы. Но где же взять лампу? Слуги никогда не приносили к входной двери ни свечи, ни лампы, так как большой зал достаточно ярко освещался свисавшей с потолка массивной тройной лампой. А если стоять и ждать, пока Аннет принесет свечу, Монтони или кто-то из его друзей обязательно ее заметит.